Дети луны.
Шрифт:
– Ночью без пистолета не выходи, – посоветовал Ракитин.
Ах, если только ночью… Другое дело. Ночью, пожалуй, он и пригодится. Мало ли…
Глава 6
Огородом я не обременен. Не может хирург конкурировать с потомственным крестьянином в выращивании картошки, огурцов и прочего. Не может и не должен. Хирургу положено жизнь прожить, не касаясь земли. Не из-за спеси, а просто правила асептики.
Да и зачем? Ведро картошки или сумку огурцов купить по карману, но обыкновенно больные или их родственники
Но другие заводят и огород, и кабанчиков, а уж кур, уток, гусей – без счета.
Заведу, положим, и я. Не одного кабанчика, а сразу трех. С утра до ночи жить в хлопотах: накормить, убрать навоз, рассказать сказку на ночь. Три поросенка и я – образцовая семья. Устроим соцсоревнование: кто быстрее наберет центнер. Потом – полтора. А еще потом? Их, поросят, ведь придется того… штыком под лопатку…
Я уж лучше в праздности. Философствовать буду. Поводов предостаточно. Стоит только оглянуться. Зачем я здесь? Для чего? Оперировать ущемленные грыжи, зашивать раны и вскрывать абсцессы?
Об этом ли я мечтал, поступая в Черноземский медицинский институт, заканчивая его с красным дипломом и стажируясь в лучшей московской клинике? Нет, не об этом. Но человек мечтает, а судьба мешает. Раз – и я в Моздокском госпитале, врач-хирург. Два – и я в Черноземском госпитале – пациент. Три – и я комиссован, возвращен в первобытно-гражданское состояние, опять хирург, но уже без куража. Сдулся. Сам себе назначил бессрочную ссылку.
Оглянешься этак, устрашишься и – за стакан.
Но ведь я новую жизнь начал, трезвую. И поэтому пусть бутылка «Гжелки» поскучает. Я запросто обойдусь без нее. Вот уже почти сутки алкоголь не поступает в организм – и ничего, живой. Мыслю – если это мысли. Существую – если это существование.
Конечно, существование, что же еще? Пульс, давление в пределах нормы, самочувствие – отличное, полет продолжается нормально.
Куда лететь?
Лететь-то куда?
Я представил себя со стороны. Классический сельский интеллигент в светлом костюме таинственного производства: на ярлычке пропечатано «Парриские моды Версачеза», но где находится этот «Паррис» с двумя «р», и кто таков Версачез – неведомо. Совсем неплохой костюм, между прочим, целых тридцать пять процентов хлопка, не мнется, да и сидит прилично.
В таком виде не стыдно сходить в гости. Кого осчастливить?
Я долго не раздумывал. Вечер рабочего дня, светлый костюм, Сатурн в созвездии Весов – гадать нечего.
И я пошел к Вильгельму Нафферту, для друзей – Вилли Соломоновичу, военному пенсионеру.
Домик его, аккуратный, опрятный, ухоженный, со всех сторон окруженный зеленью, был воплощением мечты полковника-отставника. Послужив двадцать пять лет где-то в районе Аральского моря, полковник Нафферт решил, что лучшую часть жизни он проведет здесь, в средней полосе России, среди нив и дубрав. В последние дни советской власти он сумел потратить заработанные деньги и купил дом. Здесь, в ста сорока километрах от Черноземска, дома стоили недорого, и офицерских накоплений хватило еще на раритетный автомобиль «Победа», мотоцикл «Минск» и на аквариумы в сто, двести и триста литров со всем содержимым», все куплено у прежних хозяев дома «до кучи» – они, хозяева, переселялись
И, наверное, завели. Теплое, несмотря на водопровод, газ, канализацию и двухэтажные дома (у нас даже пятиэтажка есть!) оставалось в душе деревней со всем ее показным простодушием, тщательно скрываемой, но все равно наивной хитростью, страстью к пересудам, вечной нелюбовью к успеху соседей и готовностью повздыхать над соседской же бедой.
Полковник отремонтировал дом, «Победу» и мотоцикл, и зажил жизнью простой и здоровой. Той, о которой задумываюсь и я. Из живности полковник держит дюжину гусей и пару собак, лохматых и злых. Дважды в неделю походы в лес, летом – пешком, зимою на лыжах. По средам полковник садится верхом на мотоцикл и разъезжает с фотоаппаратом по нашему и соседним районам. Пьет полковник только чай и травы. Не курит. В шахматы не играет, но решает задачи. И еще, и еще, и еще – в Теплом трудно что-либо скрыть от народного взора. Тысячеглазый Аргус есть народ (мое открытие)!
Обо всем я думал по дороге к полковнику. Думы мои приняли форму повествовательную, получилось почти как у некоторых писателей, предваряющих явление героя его биографией, описанием быта, привычек, и прочего и прочего. Почти – так как я ничего не знал ни о до-Теплинской биографии Нафферта, ни о его близких, если они вообще существуют, а главное – потому что я пришел раньше, чем разрозненные мысли выстроились в стройную конструкцию. Живи полковник подальше, за Уралом или в Приморье, тогда…
Дом полковника не утопал в зелени – такой дом не потонет. Зелень его маскировала, скрадывала – и черемуха, росшая вокруг дома, и виноград, и фасоль, и плющ, ползущие вверх, к звездам, под самую крышу. Да и крыша какой-то особенной зеленой черепицы, сверху, с самолета, поди, растворяется среди окружения.
Зеленой была и сетка, растянутая на железных столбах, выкрашенных опять же зеленою краской. Вдоль сетки росла какая-то колючая дальневосточная флора, образуя второй эшелон обороны. Но в здравом уме никто через забор не полезет, да и в калитку не сунется. Двортерьеры!
Для гостей, званых и незваных, на калитке висит табличка «Осторожно! ОЧЕНЬ злые собаки!». А рядом – кнопка звонка. Звонок у полковника старинный, на батарейках, и потому происки чубайцев ему не страшны.
Я нажал кнопку. Собаки меня, конечно, знают, а рисковать все ж не стоит.
Вилли вышел на крыльцо через минуту.
– А, Корней Петрович! Проходи, проходи. Я как раз самовар ставлю!
Только сейчас я открыл калитку (она простая, без запоров и крючков, на слабой пружине, все равно без позволения никто не войдет) и пошел по дорожке, вымощенной желтым кирпичом. Двортерьеров я не заметил – верно, лежат под кустами смородины и ждут, не передумает ли хозяин.
Хозяин не передумал, напротив – вынес из дому самовар и поставил на привычное место, вымощенный все тем же кирпичом каменный круг метр в поперечнике. Специальный самоварный круг.
Специальным же сапогом он наладил огонь. Я стоял рядом, любуясь изделием тульских умельцев. Самовар был небольшим, полуторалитровым, и закипал быстро. Начищенный до блеска, он отражал и меня, и хозяина, в комнату смеха идти не нужно.
– Пойдем, посидим, – убедившись, что огонь горит, как положено, предложил полковник.