Дети песков
Шрифт:
Покинув дворец, мужчины неспешным шагом пересекли площадь с колоннами и направились к боковому проходу, ведущему к двум отдельно стоявшим друг от друга мольбищам. Несмотря на то, что время было уже не совсем раннее, к невзрачному зданию храма по-прежнему стекалось большое количество хетай-ра. На широкой лестнице с обшарпанными стоптанными ступенями сидели нищие, которые, склонив головы и протянув руки, просили у прохожих милостыню. И было много тех, кто подавал им маленькие стеклянные монетки, называемые пустынным народом семи-дин, или же оставлял немного еды. К удивлению профессора,
— Hadzha! Hadzha!.. — пробормотал попрошайка.
Нищий с жадностью вцепился в еще теплый хлеб нестрижеными черными ногтями.
— Зачем ты помог ему? — поинтересовался Аш. — Богаче он от этого не станет и жизнь свою не изменит. Чем больше народ подает нищим, тем больше этих самых нищих становится…
Манс крепко задумался, очевидно, догадавшись о смысле далеко не всех слов, сказанных профессором.
— Я дать. Эван’Лин дать мне, — наконец произнес юноша, поднимаясь дальше по ступенькам.
— То есть богиня одарит тебя милостью за то, что ты проявил сострадание?
— Состараданье?.. — с ошибками повторил Манс.
— Ну, жалость, милосердие… Как это еще назвать?.. Доброту.
Неожиданно за спинами мужчин раздались чудовищные хрипы. Кто-то закашлялся, глухо закричал, а после в толпе, находившейся в тот момент на лестнице мольбища, послышались испуганные возгласы. Хетай-ра удивленно ахали и указывали на край ступеней, где ютились попрошайки. Манс и Ашарх тоже оглянулись, и их взгляды практически одновременно остановились на обросшем старике в лохмотьях, которому сын матриарха минуту назад дал хлеб. Нищий завалился на спину, он хрипел, содрогаясь всем телом, а на губах у него пузырилась белая пена. Несколько томительных секунд продолжались эти судороги, пока попрошайка резко не вытянулся, и все его конечности не одеревенели во мгновение ока, а из распахнутого рта не вывалился разбухший почерневший язык.
В толпе поднялся гомон, шум и отдельные выкрики. Кто-то подальше уводил детей, а другие хетай-ра, напротив, поспешили на помощь попрошайке, несмотря на его неприглядный вид. Но нищий был уже мертв, взгляд его остекленел, и грудь не вздымалась. Меньше чем за минуту с дворцовой площади был прислан отряд стражи, которые оттеснили любопытствующую толпу и занялись телом бедняка.
Манс напряженно переглянулся с Ашархом. Взгляды мужчин упали на лепешку, которую все еще сжимал в руках погибший попрошайка.
— Отравлена? — хрипло спросил преподаватель.
— Смерть. Не есть это, — хетай-ра достал из своей поясной сумки лепешки, оставшиеся с завтрака, и тщательно принюхался к ним.
Ашарх нахмурился. От верной гибели их спасла воля случая. Похоже, недоброжелатель сильно разозлился из-за смерти своего подосланного убийцы и решил действовать куда решительнее и хитрее в этот раз, использовав яд. Но профессора смущало другое: тем злополучным вечером тхаги приходил только за преподавателем, но Манс тоже оказался под ударом, лишь потому, что вступился за Аша, а теперь отраву целенаправленно подмешали уже обоим.
— Это
— Да. Теперь охота ведется на нас двоих. Похоже, тебя тоже стали считать опасным игроком.
— Нет. Нехорошо, щто убить я он.
— Ты его не убивал, Манс. Это простая случайность. Ведь ты же не подозревал о яде в хлебе, — негромко сказал Ашарх.
— Я дать смерть он, а надо дать добро. Эван’Лин ryt’hassa…
— Ритха… что?
— Плохо мне. Ryt’hassa мне! На-ка-зовать, — по слогам произнес Манс.
— Не думаю, что тебе стоит волноваться об этом. Сейчас есть куда более реальная угроза — наш недоброжелатель вряд ли успокоится и после второго провала…
Профессор хотел сказать что-то еще, но к подножию лестницы мольбища, где толпился народ, издалека наблюдавший за работой стражи, из темноты ближайшего прохода выбежала группа детей. Девочки с корзинками и какими-то игрушками в руках практически подлетели к ступеням и неожиданно звонко, перебивая друг друга, закричали:
— Lechi matriarhum Lanteyalianna afelichu du Nard! She’shi ya omon!
Общее оживление, наступившее среди хетай-ра после этих слов, было сродни водному потоку. Все сразу же наперебой заговорили, а большинство жителей полиса, совершенно позабыв о каком-то безымянном бродяге, умершем у мольбища, поспешили к выходу в соседние залы и коридоры, явно торопясь куда-то успеть.
— Что они сказали? — в смятении поинтересовался профессор у Манса.
— Лантея! Du Nard! Лантея! — с ликованием воскликнул посветлевший лицом юноша, крепко хватая своего подопечного за локоть.
— Она вернулась? — не веря собственным ушам, переспросил Аш.
Но Манс не стал отвечать, а окрыленный известием бросился следом за толпой, потянув за собой и преподавателя. Жители Бархана старались успеть на рыночную площадь как можно раньше, чтобы не пропустить возвращение младшей дочери матриарха. Новость стремительно разнеслась по всему полису, и главный коридор наводнило огромное количество народа. Началась давка и суматоха, и до рынка из-за хаотичного движения жадных до зрелища горожан добраться удалось нескоро. На площади уже почти не осталось свободного места: хетай-ра живым ковром заполонили все улочки, тупики и даже крыши. Из окон высовывались любопытные лица, и все взгляды были прикованы к стеклянному куполу, где еще виднелся крупный проход, который стражи уже начали медленно закупоривать магией. Где-то на середине рампы можно было разглядеть спускавшуюся одинокую фигурку, закутанную в светлый плащ.
Через несколько минут томительного ожидания, когда очертания силуэта стали явнее, и с его головы спал капюшон, Ашарх впервые за последние дни с облегчением выдохнул. Сомнений больше не было — это Лантея спускалась по дороге.
Глава шестая. Да не поглотит тьма
Матерь повелевает детям своим жить в честности и праведности, ибо одно не может существовать без другого.