Дети Разума

Кард Орсон Скотт

"Я умираю, я умираю", - повторяла она снова и снова, испытывая ненависть и к произносимым словам, и к собственному страху.

В компьютер, перед которым сидела Молодая Валентина, Джейн теперь передавала только слова - она уже не могла вспомнить, как собрать лицо, которое было ее маской столько столетий. "Теперь я боюсь", - говорила она, хотя не могла вспомнить, была ли Молодой Валентиной та, к кому она обращалась.

Эта часть ее памяти тоже исчезла; только что она была, а теперь стала уже недостижимой.

И вообще, почему она обращается к этому суррогату Эндера? Почему она тихим голосом кричит

в ухо Миро, в ухо Питера: "Говорите со мной, говорите со мной, я боюсь!"? Не этих людей ей хотелось бы видеть сейчас. Ей нужен был тот единственный, который снял ее со своего уха. Тот, который отказался от нее и выбрал печальную и усталую женщину, потому что думал, что Новинье он нужен был больше, чем ей, Джейн.

"Не может быть, что сейчас ты нужен ей больше, чем мне! Если ты умрешь - она останется жить. А я умираю потому, что ты отвел от меня взгляд!"

***

Ванму услышала шепот Питера. "Я спала?" - удивилась она.

Ванму приподняла голову и оперлась на руки. Был отлив, и вода уже достигла самой низкой точки. Рядом с ней на песке, скрестив ноги и раскачиваясь взад и вперед, сидел Питер, тихо приговаривая: "Джейн, я слышу тебя. Я говорю с тобой. Это я", - а по щекам у него катились слезы.

И слушая, как нежно он обращается к Джейн, Ванму внезапно поняла две вещи. Она поняла, что Джейн, должно быть, умирает, потому что слова Питера не могли быть ничем, кроме как утешением, а Джейн не нуждалась ни в каком утешении, разве что в час смерти. И еще она поняла другое, даже более ужасное для нее. Глядя на слезы Питера, увидев, что он даже способен плакать, она поняла, что хочет войти в его сердце, как вошла в него Джейн. Нет, быть единственной, чья смерть сможет так опечалить его.

"Когда это случилось?
– спрашивала она себя.
– Когда впервые я стала желать его любви? Может быть, прямо сейчас, может быть, это просто детское желание обладать тем, чем завладело другое существо - другая женщина? Или любовь постепенно зрела во мне, пока мы вместе проводили дни? Может быть, все его колкости в мой адрес, его покровительственность и даже его тайная боль и скрытый страх каким-то образом внушили мне любовь к нему? Может быть, его пренебрежение ко мне вызвало во мне желание не просто его одобрения, а восхищения и любви? А его скрытая боль заставила меня желать, чтобы он обратился ко мне за утешением?

Почему я так сильно хочу завоевать его любовь? Почему я так жестока к Джейн, этому умирающему чужаку, которого едва знаю, если вообще знаю? Может быть, после стольких лет гордости за свою обособленность я должна была наконец понять, что все еще мечтаю о трогательном юношеском романе? И кроме того, разве могла я выбрать худший объект для своей страсти? Он любит другую, с которой я никогда не смогу сравниться, особенно после ее смерти; он знает, что я невежественна и не пытаюсь развить в себе достоинства, которыми могла бы обладать; да и сам он - далеко не самая милая составляющая человека, который разделил себя на столько частей.

Неужели я теряю разум?

Или я наконец нашла свое сердце?"

Внезапно ее охватило незнакомое чувство. Всю свою жизнь она упорно пряталась от собственных чувств и теперь с трудом понимала, откуда они вообще могут в ней взяться. "Я люблю его", - думала Ванму и

чувствовала, что ее сердце вот-вот взорвется огнем. "Он никогда не полюбит меня", - думала Ванму и чувствовала, что ее сердце готово разбиться, хотя его не разбили тысячи жизненных разочарований.

"Моя любовь к нему - ничто по сравнению с его тягой к Джейн, с его привязанностью к ней. Потому что его привязанность к Джейн возникла гораздо раньше, не за те несколько недель, прошедшие с тех пор, как Питер был вызван к жизни в том первом путешествии во Вне-мир. Все одинокие годы блужданий Эндера Джейн была его неразлучным другом - вот та любовь, которая катится слезами из глаз Питера. Я ничего для него не значу, в его жизни я появилась слишком поздно и вижу только часть его, а моя любовь, в конечном счете, ничего для него не значит".

И она тоже заплакала.

Внезапно самоанцы, стоявшие на берегу, закричали, и Ванму повернулась к ним. Глазами, полными слез, она вгляделась в волны и поднялась на ноги, потому что была уверена, что видит то же, что и они, - лодку Малу. Каноэ развернулось.

Малу возвращался.

"Может быть, он что-то увидел? Услышал какой-то крик Джейн, который слышит и Питер?"

Грейс оказалась рядом с ней и взяла Ванму за руку.

–  Почему он возвращается?
– спросила она Ванму.

–  Разве не ты - единственная, кто его понимает?
– удивилась Ванму.

–  Я совсем не понимаю его, - ответила Грейс.
– Только слова. Я понимаю обычное значение его слов. Когда он их произносит, я чувствую, что они должны наполнять что-то большее, о чем он рассказывает. Но слова недостаточно емкие, хотя Малу говорит на нашем самом священном языке и выстраивает слова в огромные корзины смысла, в корабли мыслей. Все, что я могу, - видеть внешние формы слов и догадываться, что он имеет в виду. Я совсем его не понимаю.

–  А почему ты думаешь, что я понимаю?

–  Потому, что он возвращается, чтобы говорить с тобой.

–  Он возвращается, чтобы поговорить с Питером. Только он связан с богиней, как Малу называет ее.

–  Ты не любишь эту богиню?
– спросила Грейс.

Ванму покачала головой:

–  Я ничего против нее не имею. Кроме того, что у нее есть он, и мне, таким образом, ничего не достается.

–  Соперница, - кивнула Грейс.

Ванму вздохнула:

–  Я росла, ни на что не надеясь и получая еще меньше. Но у меня всегда были стремления, далеко выходящие за рамки достижимого. Иногда мне все-таки удавалось чего-то достичь, и я хватала в руки больше, чем заслуживала, даже больше, чем могла удержать. А иногда я протягивала руки и никак не могла схватить то, чего мне хотелось.

–  Его?

–  Я только сейчас поняла, что хочу, чтобы и он любил меня так же, как я люблю его. Он всегда был сердитым, всегда ранил меня словами, но он работал рядом со мной, и когда он хвалил меня, я верила его похвалам.

–  Что и сказать, - сказала Грейс, - до этого дня твоя жизнь была не самой приятной.

–  Это не так, - возразила Ванму.
– До этого дня я владела всем, что мне нужно, и не нуждалась ни в чем, чего у меня не было.

–  Ты нуждалась во всем, чего не имела, - улыбнулась Грейс, - и мне трудно поверить в твою слабость. Ты даже сейчас сможешь достичь того, чего хочешь.