Дети Ржавчины
Шрифт:
Я почти не слушал Лучистого. Я даже не смотрел на него. Не смотрел, чтобы не рассмеяться.
Их величество гордо восседало на коне, положив ладонь на рукоятку дорогого, хорошо отделанного тесака в кожаных ножнах. Мой серый двубортный пиджак, отчищенный и залатанный, был перепоясан широким ремнем с коробочкой-именем. Мои брюки – заправлены в короткие сапоги из мягкой кожи – А мой галстук – мой старый зеленый галстук, подаренный Леркой на Рождество, – красовался на лунообразной голове Лучистого, перетягивая большой
Он был похож на пьяного председателя колхоза, изображающего мальчишкам Илью Муромца. Я старался не рассмеяться. Наконец Лучистый уехал, величаво выпрямив жирную спину, обтянутую моим пиджаком. Подорожник постоял немного, глядя ему вслед, потом бросил мне «пошли» и первым зашагал в глубь двора.
Я впервые оказался во владениях Лучистого и вынужден был признать, что мне здесь нравилось. Никакой грязи, никаких груд хлама и перегнивших овощей не было и в помине. Все почищено, выметено, а местами даже покрашено. Дворовые работники аккуратно одеты. Лица в основном сытые и самодовольные. Мне даже стало неудобно за свою неровную щетину и ветхую одежду, пропитавшуюся запахом навоза. Но на меня поглядывали снисходительно.
Погонщик вошел в высокий сарай, попросив меня подождать. Вскоре он показался с ворохом одежды в руках.
– Снимай свое рванье и одевайся в это, – велел он. Мне достались брюки из плотной серой ткани, тонкий свитер и кожаная куртка. Крепкие сапоги из коровьей кожи оказались чуть велики, но эту беду можно поправить портянками.
Одевшись, я почувствовал себя другим человеком. Курточка, правда, немного жарковата для здешнего климата, но это сейчас, а сырой ночью ей цены не будет.
– Человек, носивший это до тебя, – проговорил Подорожник, – прожил совсем немного. Поэтому одежда почти новая.
– Как это «прожил немного»? – оторопел я. – Так это все, выходит, с мертвеца?
Погонщик усмехнулся.
– А ты думал, это, – он кивнул на груду моей старой одежды, – с живого? Да разве живой человек свою одежду отдаст?
Я должен был об этом догадаться. И нечего теперь строить из себя чистюлю. Я взглянул на погонщика и по-свойски усмехнулся.
– А теперь надень это, – он бросил мне под ноги широкий ремень с пристегнутым ножом. Пожалуй, это был не нож даже, а меч или тесак – по длине он равнялся моей руке.
Я поднял оружие с земли, вытянул из ножен. Тесак был тяжелым и крепким, но эстетики в нем оказалось не больше, чем в обрезке водопроводной трубы. Складывалось впечатление, что его сработал из железной полосы второклассник-двоечник – с помощью зубила и негодного школьного напильника. В этот момент я вспомнил про свою находку – искусно обработанную полоску металла, что хранилась теперь в подвале конюшни под моим тюфяком. Почему, спрашивал я себя, бесполезная старая вещь поражает красотой и точностью отделки? А необходимый и незаменимый в этих
Обратно мы шли пешком. Погонщик помалкивал, ухмыляясь каким-то своим мыслям. Я заметил, что встречные поглядывают на нас осторожно. Словно боятся разозлить слишком смелым взглядом. Даже двое пьяных громогласных старост притихли, заметив нас. Видимо, погонщики имели свой, особый авторитет.
– Ты так легко согласился пойти с нами… – сказал Подорожник.
– Разве это странно – выбрать достойную жизнь?
– Или смерть, – тихо заметил погонщик. Меня его слова ничуть не смутили.
– Зачем обязательно смерть? На свете много опасных дел, но это не значит, что ими не нужно заниматься. Твоя жизнь так же опасна, как теперь и моя…
– Опасна… Знаешь, я уже не один год переезжаю от заставы к заставе. И ни один из тех, с кем я начинал, не остался в живых. Ни один…
– Я что-то не пойму, ты решил меня отговорить?
– Нет… Просто не хочу, чтобы ты в первой же заварухе обделал свои новые штаны. Почти новые… Боюсь, ты еще не понял, во что ввязался. Те люди, что были до тебя…
– Они просто не были готовы. И поэтому погибли. Я понимаю. Но ведь ты – живой.
– Да, я живой. Не знаю, почему. Все думают, я заговоренный.
– А если и я заговоренный?
– Можешь в это верить, коли нравится. Но с этого момента ты мой. Ты уже не можешь испугаться или передумать.
– Не беспокойся. Я не передумаю. Чем мы будем сегодня заниматься?
– Ничем. Отдыхай. На обед приходи ко мне, если хочешь. Мы отправимся в дорогу дня через два или, может, три. Готовься к худшему, а пока – отдыхай.
КОМАНДА
С тех пор, как на моем поясе появился нож погонщика, мир расцвел для меня новыми красками.
Я ощутил это в первый же день. Едва мы с Подорожником вошли в пределы овощного двора, к нам приблизилась женщина с кухни и сообщила, что обед уже готов. Известие меня очень порадовало, но я в первую очередь побежал на конюшню, чтобы поделиться новостями со своими приятелями.
Мясоед, услышав про мою новую профессию, испуганно распахнул глаза. Он искренне меня жалел. Но я не придавал этому большого значения. Старик же очень внимательно меня выслушал, потом сказал:
– А тебе разве хочется с нами разговаривать?
– А почему нет? – рассмеялся я.
– Ты ведь теперь погонщик, хоть и Безымянный, а мы простые конюхи. Что люди могут про тебя подумать?
– А что они могут подумать? – оторопело проговорил я. Однако потом все понял.
Старик, наверно, был прав. Вряд ли при здешних нравах мы сможем оставаться приятелями. Вряд ли мы будем равны. Я могу сколько угодно болтать с ними и хлопать по плечу, а они едва ли рискнут ответить тем же.