Дети Смерти

Шимский Владимир

Кроме одного.

Здесь, возле магической черты ясно чувствовалась вся мощь вызванного Ортагом демона. «И, похоже, я проиграл», — подумал унрит, чувствуя, как голубой вихрь, помимо воли, захватывает его тело и втягивает в безумную пляску смерти.

— Браво, Эрхон! Теперь ты не скоро вернешься в этот мир, вонючий унрит. Всего тебе хорошего. Там, — Ортаг взглянул на потолок. — Не небо, но все же.

Он встал, отряхнул пыль с колен. Теперь можно было не торопиться. Ему никто не мог помешать. Тварь отдала свою силу

Таю и теперь беспомощна, как дитя. «А Тай… Тай оказался таким же глупцом, как и все. Все, кроме Ортага». Маг оглянулся — нет, перепуганные, жмущиеся к стенам трюма женщины не в счет. Он вернулся к жалкой фигурке Элты. «Жаль, она не так красива, как прежде». «Впрочем, мне без разницы», — тут же ответил Ортаг самому себе. Он коснулся рукой ее щеки.

— Ты родишь мне сына, женщина. Хорошего сына, — кровь с разбитой губы Ортага капала на ее грудь, но он не замечал этого. — Ты должна быть послушной. Ты должна жить. Для меня.

Его пальцы осторожно, почти ласково скользнули по серебристым волосам. Что-то похожее на нежность внезапно всколыхнулось в нем.

— Меня не интересовала ни одна женщина. Кроме тебя. Да, — совсем тихо прошептал Ортаг. — Ты зря не пришла ко мне. Сама. Было бы легче. Тебе. Мне. Даже Таю… Тварь! — ни с того ни с сего злобно прибавил он.

Губы женщины шевельнулись. Ортаг не услышал, но прочитал по губам:

— Уходи.

— Что?!

Размахнувшись, он с силой ударил ее по щеке.

— Ты видела, что стало с твоим Таем?

Ответ был похож на вздох:

— Да.

— Хочешь не хочешь, придется остаться со мной, — он покачнулся — настолько силен был новый прилив неведомой ему доселе нежности. Только сейчас он заметил кровь на ее щеках, шее, груди.

— Моя, — прошептал Ортаг. — Не будем терять времени, — сказал он, торопливо отирая кровь с се лица. — Когда у тебя будет сын, мой сын, тебе будет легко. Очень легко. Да.

Он наклонился и коснулся губами ее горячих, почему-то все время ускользающих губ.

ОН УМЕР.

ОН ПРОСНУЛСЯ.

Перед глазами все еще плясало голубое пламя, голова раскалывалась от громоподобного хохота Эрхона.

«К-какого Эрхона?»

Он попытался вспомнить.

Он не помнил.

Тай хотел вскочить с кровати и тут же вскрикнул от боли: тонкая веревка впилась в шею почище любой хиссы. Унрит задохнулся в удушливом кашле. «Когда-то это уже было. Где?» Потом, уже откашлявшись и вдохнув живительного воздуха, вспомнил —

НЕ ЭРХОН.

Веревки. Хиссы. И то и другое. Они ползают по нему. Они могут в любую минуту ужалить его.

«Или это тоже всего-навсего сон?» — подумал Тай, с трудом открывая слипшиеся веки. Где-то высоко над ним покачивался грязный потолок. Тускло горели свечи. Комната, кровать, стены тоже покачивались, и Тай решил, что почти наверняка находится на кумароне. «На кумароне Ортага», — мысленно уточнил унрит, смутно ощущая чье-то чужое присутствие. Совсем рядом. В двух шагах. Впившаяся в шею веревка мешала повернуть голову. Тай сглотнул горькую слюну.

— Кто тут? —

язык не слушался. Выдавилось лишь жалкое, невразумительное «О у?» («А хисс не видать. Похоже, опять там, под одеялом, где теплей».)

— Кто? — уже более внятно повторил унрит.

Деревянный пол скрипнул. Таю показалось, что кто-то переступил с ноги на ногу.

— Кто?! — едва удержался он от крика.

Не было сил ни уклониться, ни оттолкнуть навалившегося на нее Ортага. Все, что могла, она отдала Таю. И… Тай ничего не смог сделать. Мало кто из смертных мог устоять против демонов Асты. Даже маги нередко оказывались жертвами вызванных ими чудовищ.

«Ты ни в чем не виноват, Тай. И если ты никогда больше не увидишь меня, запомни: это был сон. Всего-навсего сон».

И все-таки надежда еще теплилась в ней. У нее не было сил бороться, но еще хватало сил ЗНАТЬ.

И она ЗНАЛА.

ЗНАЛА, что чья-то сильная рука уже поднимает крышку люка. Что она уже натягивает тугую тетиву арбалета. Что она уже вкладывает в него смертоносную стрелу. И когда рука Ортага похотливо скользнула по ее влажному от пота животу, Мона, теряя сознание, приказала тому невидимому для нее, кто стоял наверху:

— СТРЕЛЯЙ!

— Смотри-ка, очухался, — раздался смутно знакомый голос. — А я уже думал, ты отдашь концы без моего участия. Было бы очень обидно, Тай.

— Ты хочешь меня убить?

— Верно.

Унрит напрягся.

— Эрик?

— Он самый. Узнал, — собеседник был доволен.

— И за что? — вяло поинтересовался унрит.

— Ага. У тебя отшибло память, — грубо сказал Эрик. — Я могу ее прочистить, Тай. Вспомни брата.

— Торсона?

— Именно.

— Сейчас, — Тай и впрямь ничего не помнил, Элта. Безумная ночь. Пары харуты. Еще более безумное утро. Мертвая Мона. Что еще? «У тебя осталось три хоры, Тай».

Три хоры.

Они давно прошли.

— Не понимаю, — пробормотал унрит.

— Так уж и не понимаешь? Твоя Элта…

— Заткнись! — прошипел сквозь зубы унрит. Ему было безразлично все, что касалось его самого. Но то, что касалось Моны… Элты… — Тай снова закашлялся. — Ну, давай, не тяни, — он чувствовал себя усталым и больным. Что-то холодное и склизкое свернулось под одеялом. На груди. На животе. Но он точно знал. Это не страх. Это хиссы. — Давай, Эрик. Ты всегда был похож на мясника.

— Это суд, Тай. Я даже выполню твое последнее желание. Если… Если ты не будешь слишком наглеть.

— Тогда откинь одеяло. Мне жарко, — попросил Тай. Ему-таки удалось повернуть голову, и теперь он в упор смотрел на перемазанное кровью лицо своего убийцы. Их глаза встретились. — Нет, ты все же слишком похож на…

Глаза Эрика блеснули нехорошим светом.

— В самом деле, Тай? Сдается, ты и впрямь серьезно болен. У тебя жар. Откинуть? Одеяло? Никогда не слышал ничего глупей…

Странный скрежещущий звук прервал его слова. Все переборки кумарона жалобно застонали. Казалось, судно слегка накренилось.