Дети солнца
Шрифт:
Лёля никуда в это утро не выходила, тем более – на балкон, она даже избегала смотреть в ту сторону, стараясь так присесть, поджав ноги, в кресле или прилечь бочком на широкой кровати, составленной из двух узких, чтобы быть к проклятому балкону спиной. Несколько раз она начинала собирать в чемодан вещи, но собрать не могла и бросала. В номере уже перебывало много чужих людей. Были два следователя, один из милиции, другой – из прокуратуры. Первый внимательно осмотрел номер, заглянул даже в ванную и в туалет, где обнаружил две пустые бутылки из-под водки, потом долго что-то изучал на балконе. Второй тем
А тут ещё я.
— Лёля! — сказала я, заключая её в объятья и ощущая исходящий от неё запах то ли крепких духов, то ли слабого спиртного, а может, того и другого вместе. – Бедная Лёля! Боже, какое несчастье!
В первый момент она смотрела на меня отстранённо, будто не узнавая. Выглядела она не лучшим образом. На ней был синий джинсовый сарафан с пуговицами по всей длине, половина которых (снизу) была расстёгнута и видны молочно–белые ноги, какие бывают только у вновь прибывших. Вокруг глаз размазана, как видно, с вечера не смытая тушь, волосы не убраны, лицо мокрое и красное.
— Бедная, бедная Лёля!.. Бедный Саша!
— Это ты… — сообразила наконец Лёля и, скривив лицо, как маленький ребёнок, беззвучно заплакала.
Она плакала долго, упиваясь слезами, я сидела рядом на кровати, гладила её по дрожащей спине и ждала, когда она успокоится. В какой-то момент Лёля произвела глубокий судорожный всхлип и умолкла. Тогда я поднесла ей стакан холодной воды, мокрое полотенце – утереться, и сказала:
— Ну, рассказывай.
— Я не знаю, что рассказывать, — всхлипнула Лёля. – Весь ужас в том, что я ничего не помню.
— Совсем?
Она скривилась, готовая снова заплакать, но я не дала ей этого сделать, тряхнула довольно сильно за плечи и строго сказала:
— Всё, всё. Не надо.
Она испуганно посмотрела на меня и не стала плакать, только сморкалась и вздыхала.
— Я, правда, не знаю, почему он это сделал.
Тут уж я напряглась. Что она имеет в виду? Уж не хочет ли она сказать, что Саша сам…
— Лёля, ты соображаешь, что говоришь?
Она кивнула.
— Я тебе одной скажу, только это между нами, хорошо? Он однажды уже делал это, то есть не так, а по–другому (она показала пальцем на потолок), правда, это давно было, в молодости, он мне сам рассказывал. На почве несчастной любви.
Значит, действительно ничего не помнит, или просто не видела (спала, что ли?), вот и ищет теперь хоть какого-нибудь «разумного» объяснения.
— Лёль, ну, что ты такое говоришь? Это же полная ерунда.
— Почему? – спросила она обиженно, задержав очередной всхлип.
—
Лёля надулась и молчала.
— Вот вы в Москве где живёте?
— На Юго–Западе, ты же знаешь.
— Этаж какой, я не помню?
— Четырнадцатый.
— Видишь! А здесь – третий всего–навсего, с него прыгать – никакой гарантии. Так что нелогично. Уж проще было бы в море… Море-то под боком.
Сказала, а сама подумала: это ведь никакой логике вообще-то не поддаётся, накатило внезапно – вот и вся логика. Но тогда должна же быть какая-то причина.
— У него что, были неприятности по службе?
Лёля пожала плечами. Откуда она знает! Он ей почти ничего не рассказывал. Но в последнее время нервничал, психовал, уставал сильно, поэтому и в отпуск так рвался, прямо дождаться не мог, так хотел расслабиться, отдохнуть от всего, от всех…
— А вы вечером одни в номере были или к вам кто-то заходил?
Лёля наморщила лоб, изо всех сил стараясь сообразить, был ли тут кто-нибудь ещё. А ведь был, она только теперь вспомнила. Саша сказал, что этот человек из их управления и тоже отдыхает здесь, только в другом корпусе. Они уезжают завтра, то есть, получается, сегодня. Но он ушёл, когда ещё светло было, да, часов в семь, перед ужином…
— А они пили?
Выпили, конечно, он принёс с собой, этот парень, и она с ними выпила, но немного, совсем немного, Саша сказал: давайте за начало нашего отпуска и чтобы, пока мы здесь, погода не портилась.
— Ты точно помнишь, что этот человек ушёл ещё засветло? И больше не возвращался? Кстати, а почему у вас дверь ночью не заперта была изнутри?
— Разве?
— Ну да, к вам же вошли свободно – милиционер и кто там ещё.
Лёля пожала плечами. Должно быть, они с Сашей просто забыли запереть.
— А вы, когда остались одни, — вкрадчивым голосом спросила я, — ещё немного выпили, да?
Выпили? Лёля задумалась. Нет, кажется, больше нет, хотя… может быть, ещё только по одной.
(Ага, по одной… А две бутылки в ванной?)
— Но вы не ссорились случайно? Знаешь, как бывает: слово за слово. Не помнишь?
Лёля покачала головой. Нет, они не ссорились, с чего бы им ссориться, они так ждали этого отпуска, так радовались, что будут вместе целых двадцать дней. В Москве же как? Рано ушёл, поздно пришёл, потом эти командировки, она так их боялась…
Тут она опять залилась слезами, так что пришлось мне на время отступить. Я уже не рада была, что затеяла весь этот разговор, стало так жалко её, бедную, напуганную, плохо соображающую, накапала ей капель в чайную чашку, уложила и укрыла одеялом.
— Ты поспи немного, а я посижу с тобой.
Но уснуть не дали. Пришли какие-то люди, сказали, что Сашины сослуживцы, спросили, не надо ли чем помочь, и среди них мелькнул, как показалось Лёле, тот, что вчера был (значит, не уехал ещё). Он смотрел на Лёлю молча, удивлённо, во все глаза, как будто хотел о чём-то спросить, но не спросил, потоптался и ушёл.
— Что ж ты мне не сказала, что это тот? Я бы с ним поговорила.
— Он тут ни при чём.
— Ладно, попробуй уснуть.
Она натянула одеяло на голову и затихла.