Дети Сталинграда(Документальная повесть)
Шрифт:
День был отличный: много солнца, сини, но главное — воздух. Земля пахла вешними водами, свежим ветром. От всего этого было радостно и чуть-чуть тревожно, как бывает весной. Словно ждешь чего-то.
В тот день ребята вдоволь наработались и набегались. В минуты отдыха мальчишки, конечно, не сидели на месте. Они играли то в чехарду, то в догонялки, то лезли к девчатам, дергали их за косички, срывали легкие платки. Визгу, смеху, восторгов!
После ужина чуть ли не все детдомовца высыпали во двор — в такую погоду в доме грех сидеть. И тут мальчишки задрались.
Завуч Наталья Федоровна Хомякова собралась было идти домой, но, выйдя за ворота, увидела такую картину: Витя Хворостухин и Ваня Арчаков стоят на разных сторонах улицы и у каждого в руке по кирпичу.
— Это что такое? Что за петухи? — спросила Наталья Федоровна подумала: «Убьют ведь друг друга».
— Сейчас же бросьте камни и марш домой!
Мальчишки и ухом не повели.
«Нет, уйти нельзя, — решила Наталья Федоровна, — а как устала за день, а дома-то ждут трое своих ребятишек и уйма дел».
Мальчишки стояли набычившись. Было ясно, что никуда они не уйдут. Оба отчаянные, особенно Арчаков. В прошлом году он с тремя другими ребятами ходил за минами в Ерзовку. Принесли их в Дубовку. Спрашивали их потом. Ваня Арчаков с удовольствием объяснял:
— Артиллерийский порох, как макароны, только цветной. Зажжешь его, а он летает.
Вот из этих цветных макарон устроил он фейерверк прямо над крыльцом дома Евгении Эдуардовны.
В прошлом же году, в апреле, сотрудники детдома расчищали подвал, нашли там много запалов от гранат. Пока их грузили на подводу, мальчишки расхватали и — под майки. Арчаков, конечно, больше всех успел. Как запасливый хозяин, часть спрятал под пеньком, а пять решил взорвать. Но один запал не взорвался.
Подошел к Володе Ермаков, по кличке Ганс.
— Ганс, никак.
— Подожди, сейчас будет хохма, — сказал Ганс и пошел в сарай.
Зажег спичку. Взрыв. Володька выскочил оттуда опаленный, в крови. Его сейчас же в санчасть. Потом провели тщательное следствие, нашли все запасы, а мальчишек предупредили: еще раз займутся этим делом — исключат из детдома.
После такого грозного предупреждения детдомовские саперы собрались на совет. Ваня Арчаков, самый заядлый минщик, постановил: «Баста. Завязываем». Вроде бы последнее время не слышно было, как они промышляли.
Но мальчишки такой народ, что ухо с ними держи востро. Вот сегодня драка — пожалуйста.
Наталья Федоровна видит, что противники не меняют своих позиций. Она делает последнюю попытку, можно сказать, отчаянную.
— Ваня, — говорит она, — как ты думаешь, сколько сейчас времени?
— Не знаю, — отвечает Ваня, — у меня часов нет.
— У меня тоже нет, но, думаю, где-то начало девятого.
— Что из этого?
— А то, что на работу я пришла в восемь утра. Как ты думаешь, могу я пойти домой к своим детям?
— Можете, вполне, — великодушно отвечает Ваня.
— Эх, Ваня, — вздыхая, говорит Наталья Федоровна, — в том-то и дело, что не могу.
— Почему?
— А
Ваня тотчас бросает кирпич.
— Мы не будем драться, идите.
— А не обманешь?
— Сказал же!
Противники действительно разошлись мирно.
Перед сном детдомовцам объявили: завтра, в воскресенье, по случаю весны и теплой погоды предстоят походы дальние. Это была по-настоящему хорошая новость.
Она долго не давала никому заснуть, потому что все стали фантазировать, как это будет.
Ваня Арчаков тоже не спал. Он давно уж собрал нехитрые походные пожитки и думал о том, что увидит в завтрашнем походе. Но часто бывает так: думаешь об одном, да вдруг вспомнишь прошлое. И так ярко все себе представишь. Кажется, будто ты не на кровати лежишь, а участвуешь во всем, что было когда-то. Ваня даже рассмеялся. Вот он что вспомнил.
Прошлым летом поехали они за Волгу рыбу ловить. Нашли какое-то озерцо. Забросили удочки и сидят. День, помнится, был жаркий, очень захотелось искупаться. Но ребята решили прежде на уху наловить, костер разжечь. И только Борька Данилов не проявлял никакого интереса к воде. Мало того, он ее здорово недолюбливал и, если ему удавалось обвести воспитателей, не умывался. Это был самый крупный Борькин недостаток. Его пытались искоренить, но бесполезно. На все попытки заставить его умыться отвечал:
— И медведь не умывается, да вон как его люди боятся.
Так вот, сидят все на берегу озера, удочки закинули, а Борька Данилов — рядом с Ваней. Вдруг откуда ни возьмись — теленок, такой хорошенький белолобик. Подошел к ребятишкам, травку пощипывает, на них поглядывает. Потом ни с того ни с сего ка-ак кинется на Борьку и давай его бодать, да так зло, еле Борьку отбили. Данилов ужасно обиделся на теленка. Он сказал:
— Я что, рыжий? Почему именно на меня? Вон нас сколько сидело.
Мальчишки загоготали.
— Борька, чертяка, умываться надо, тогда никакой теленок тебе не страшен.
Борька засопел:
— Я вам про Фому, а вы мне про Ерему, — сказал он и боязливо, с отвращением полез в озеро.
Перед тем, как окончательно заснуть, Ваня подумал: «А вдруг завтра дождь?»
Утром никакого дождя не было. День обещал быть солнечным и ветреным. Все еще спали крепким сном, когда, выбежав на улицу, Ваня увидел Ивана Дмитриевича.
Тот был при полном параде: в походной куртке, около ног его, как верный пес, лежал рюкзак.
— Здравствуйте, Иван Дмитриевич, — сказал Ваня.
— Здравствуй, тезка, здравствуй. Как утро, а? Ох, и денек будет, друг!
— А куда мы пойдем, Иван Дмитриевич?
— На кудыкину гору.
— Нет, правда?
— А пойдем мы в степь, в сторону Балыклея. Там ведь мы ни разу не были, посмотреть надо.
— Эх, надо, Иван Дмитриевич, — весело сказал Ваня и сверкнул чернющими глазами. Иван Дмитриевич подумал, глядя на него: «Ну, чистый цыганенок: кожа смуглая, и волосы черные. Да и по нутру своему похож — так и глядит, где бы нашкодить».