Дети Сталинграда(Документальная повесть)
Шрифт:
Есть люди, которые обладают сразу несколькими талантами. Такой была и Евгения Эдуардовна: как администратор она сумела так поставить дело, что Дубовский детский дом был самым лучшим среди сорока детских домов, созданных в нашей области после Сталинградской победы.
Евгения Эдуардовна была и талантливым воспитателем. Как тонко она умела подметить настроение ребенка, его характер — в каждом слове, жесте, поступке. Она умела думать и размышлять, эта мудрая и дальновидная Евгения Эдуардовна. Многие воспитатели учились у своего директора трудному искусству — проникать в душу ребенка.
Ее поистине героический труд
«Сегодня у малышей веселый праздничный день. Им приготовили вкусный полдник, пригласили баяниста. Сегодня они поздравляют Евгению Эдуардовну с высокой правительственной наградой.
Дети знают, что их директор Евгения Эдуардовна по-матерински заботится о них, об их здоровье и жизни. Они хорошо и тепло одеты, на них шерстяные костюмчики, теплые валенки, и на столе у них сладкий пирог, котлеты, шоколад.
— Евгения Эдуардовна, поздравляем вас с высокой наградой — орденом Трудового Красного Знамени. Благодарим вас за заботу о нас. Обещаем учиться только на „4“ и „5“ и просим вас, когда поедете в Москву за орденом, то передайте привет товарищу Сталину от детей нашего детского дома.
В глазах ребят любовь к этой ласковей, заботливой матери такой большой семьи».
То утро, самое обыкновенное, летнее, — солнце, свежий ветерок с Волги и бездонное чистое небо — то утро, казалось, не предвещало никаких событий, никаких перемен. На улицах почти нет прохожих и машин — тишина…
И было трудно представить, что когда-то давно, 19 мая 1944 года, из репродукторов, больших черных тарелок, на всю Дубовку звучали голоса детдомовских ребят Мили Самойловой, Люды Вакс, Вали Кузнецовой, Нади Арбузовой — они читали стихи, а мощный хор исполнил песню «Дал приказ товарищ Сталин».
И люди стояли там, где захватила их передача. Слушали жадно, с повлажневшими глазами, слушали и не верили, что ребятишки, которых год назад вывезли из сталинградских руин чуть живыми, воспрянули, и голоса их, звонкие и счастливые, затопили дубовские улицы.
Когда детский концерт окончился, диктор объявил выступление заведующей детским домом Евгении Эдуардовны Волошко.
Каждое слово, произнесенное этой женщиной, тяжело ложилось на сердце — ведь война еще не кончилась, и, возможно, отцы детдомовцев, о которых она рассказывала, умирали от смертельных ран.
Как давно это было!..
И все-таки сегодняшнее утро, напоенное безмятежным солнцем, готово было вот-вот взорваться: волнение и слезы, радость и смех, возгласы, стук собственного сердца — все вот-вот выплеснется из гостеприимных домов, встретивших накануне бывших детдомовцев. Все это понесется к Волге, к домам, обнесенным старой каменной стеной со скрипучими воротами, к тем трем домам, которые двадцать пять лет назад приняли детей Сталинграда.
Здесь уже собрались организаторы встречи — райкомовские работники, сотрудники Дома пионеров, бывшие воспитатели. Мы ходим по комнатам большого старого дома, рассматриваем стенды, модели, сделанные руками нынешних пионеров. В этих комнатах когда-то жили детдомовцы. И невольно то тут, то там вспыхивают воспоминания о самых первых днях.
Тогда
Первой, кого я увидела из детдомовцев, была Женя Жукова. Я кинулась к ней, как к родному человеку, — ведь мы с ней встречались не раз.
На эту встречу Женя приехала со своей дочкой, славной и симпатичной девчушкой, и сестрой Верой, тоже детдомовкой. Она живет и работает в Казахстане.
Мне очень хотелось увидеть Милю Самойлову, но Женя сказала, что та не приедет— у нее заболели дети.
До встречи оставалось минут пятнадцать. И Павел Борисович Шишкин пригласил нас всех спуститься во двор. Здесь уже собрались воспитатели, учителя и нянечки детдомовцев. Среди них я увидела Людмилу Васильевну Корнееву, Наталью Федоровну Хомякову, Анну Борисовну Косицыну, Бориса Терентьевича Конглова, Марию Андреевну Иванову, Анну Ивановну Павлову, Вячеслава Михайловича Веселовского, Таисию Петровну Спирчеву, тетю Марусю Киселеву, тетю Тоню Лымареву. Последняя вооружилась альбомом со старыми фотографиями, где детдомовцы были запечатлены совсем маленькими детьми. И вот сейчас предстояло увидеть их. Узнают или нет? Встречающие волнуются, нервничают, комкают носовые платки.
То, что началось через пятнадцать минут, словами передать невозможно. Представьте: распахивается скрипучая калитка и впускает какую-то женщину. Несколько шагов она делает чуть ли не в абсолютной тишине, установившейся на какие-то мгновения.
И вот первый возглас:
— Иру узнаете?
Это как сигнал к атаке — к женщине кидаются все сразу. Хотят ее обнять, поцеловать, спросить. Восклицания, восторги, охи-ахи. И, конечно, воспоминания. Зинаида Степановна Щеглецкая, кастелянша детдома, не может поверить своим глазам, как же изменилась Ира Задубовская! Ведь бантики ей собственноручно привязывала, такие яркие бантики.
— Ира, помнишь?
Калитка снова распахивается, но скрипа ее уже никто не слышит — такой гвалт стоит во дворе детского дома. С каждой минутой он крепчает, набирает силу, потому что друг к другу кидаются не только встречающие и гости, но гости к гостям — ведь многие детдомовцы не виделись двадцать пять лет!
— Валя Сельченко! Неужели ты?
Слышу знакомую фамилию — Ермаков. Подбегаю (я была с магнитофоном и записала эту встречу на пленку, я боялась пропустить кого-то, поэтому бегала от одной группы к другой).
— Вы тот самый Володя Ермаков?
— Так точно, — говорит чернявый худой мужчина, — Ермаков, по кличке Ганс.
Он смеется, вспоминая кажущийся сейчас забавным эпизод, когда он разряжал в сарае запал и его ранило (об этом есть в первой части книги). Володя Ермаков комбайнер, живет и работает в совхозе «Погожинский» Дубовского района. Он убирал хлеб, но даже в эту горячую уборочную страду его отпустили на денек — ведь такая встреча бывает раз в жизни.
Володю тормошат, похлопывают, тискают, разглядывают. Анна Борисовна сокрушается: