Дети вечного марта. Книга 1

Огнева Вера Евгеньевна

Саня тряхнул головой, отгоняя жуть. Вот так разыграли! Или врет? Неа. Голос у собаки как на панихиде. Поблескивали клыки. Его видимо знобило. Получается: Саня полный дурак, или глухой и слепой? Нет же такого закона!

— Нет такого закона! — выпалил он в темноту.

— Допускаю, что в местах, где ты вырос, о нем не слыхали. Там редкие деревни на тридцать верст одна от другой. С одной стороны Сухое море, с другой — пограничные дебри, из которых регулярно кто-то выползает. Ловить этого кого-то выходит вся провинция. Остальное время население Камишера занято подготовкой к следующему нашествию и борьбой

за урожай. Глухомань. Аллари там вообще нет. Ты там их встречал? Нет. Тамошнему народу не до образования, а колдунам не до выслеживания еретиков. Быть бы живу, — Шак говорил уставившись в землю. — По соседним провинциям до последнего времени Клир тоже не лютовал. Запад, по большому счету, вообще ни кому не был нужен. Кстати, где ты про законы начитался? У Гостарена?

— Да.

— А он тебе не растолковал, что кроме Основного Свода существует параллельное законодательство, продукт, так сказать, жизнедеятельности Духовного Клира? Дабы не беспокоить простых тружеников и не смущать обывателя, широкой огласке он не подлежит. Я тебе больше скажу: всех, кого приговорили по его статьям, объявили перед казнью просто государственными преступниками. Без уточнения.

— Погоди, Шак, — опять подал голос собака. — Парень, ты, прости великодушно, все понимаешь?

Саня понимал. Хоть и говорили они странно. Это странность его уже допекла. Все у них шиворот на выворот: разговоры, жизнь, любовь, ненависть. И он с ним сделается таким же. В пору, подхватиться и бежать. К цыганам? Да хоть к ним. Ой, зазнобили вы мою головушку, сейчас отвалится. Не прямо сейчас, так чуть погодя, когда печать странности и на нем, простом грамотном коте, проступит. На лбу. А Клир поверх свою влепит… каленым железом.

— Мы с тобой этот разговор завели исключительно для твоей же пользы, — ворвался в его невеселые мысли собака. — Ты всю жизнь прожил на западе, других порядков не знаешь. И по тому, мы просто обязаны тебя предупредить. Когда мы одни, делай, что хочешь. Если вышли к людям, будь добр, изображай тупого молодого кота, которому — всех дел: нажраться и бабу трахнуть.

Тут Саня расхождений не имел, зато имел вопрос:

— А как же книги? Вы их открыто возите и — ничего.

— У нас имеется разрешение на торговлю. Книги — просто товар. Сколько за лицензию плачено, не спрашивай.

— Не напрягай парня, Шак. Ему много знать никчему. Пока. Так спокойнее. А ты, котяра, не брыкайся. И нам спокойнее и тебе.

Тоже не поспоришь. Кругом прав собака. Сбежать от них хочется, а остаться хочется еще больше. Только ведь заглянул в совершенно другую жизнь. Как в замочную скважину заглянул. Из нее тянет, понятно, не только приятностью, нешуточной опасностью тянет еще больше. Но интересно-то как! Любопытство колет как шило в заднице. Одному, значит, язык успели выдрать, другому кожу снять, третий вообще до щипцов не дотянул. Ой, котяра, ой дурак! Клиру, что ли, кроме тебя кастрировать некого?

Шел по жизни как по полю. Над головой простое небо под ногами простая трава. До березки дошел, пописал, дальше двинулся. А тут вдруг посреди, насквозь знакомого и привычного пространства разверзается… Пропасть?

Цыга-а-ане! Ха. Да такой жизни ни одному цыгану не снилось.

— Слышь, собака, нам какой-то ненормальный кот попался, — неожиданно засмеялся Шак. — Я думал, он ноги

в руки и бежать, а он щас от любопытства лопнет.

На что Саня постарался принять независимую позу и незаинтересованный вид. Но вернулась Фасолька и поломала всю игру. Он так понял, девушек тут в сложность не посвящали. Зачем им? Потом проснулась и завозилась в телеге Цыпа. Кот нехотя поплелся ей помогать, жалея, что разговор так быстро кончился.

* * *

— Эй! Девчелюлечки, красавицы мои — по телегам!

Фасолька резво вскочила на облучок, даже Цыпа привстала в повозке, только Саня не торопился выполнять собачий приказ.

— Тебе, особое приглашение выдать? В виде пинка? — необоснованно наехал на кота, вывалившийся неведомо откуда, растрепанный, в оборванном плаще, Эд. Уходил нормально — по дороге. Вылез из кустов с противоположной стороны, весь в паутине и белый, как донный слизень. Только глаза горят двумя плошками.

— Пожар или потоп? — не сразу въехал кот.

— Давай, быстрее! Шака по дороге подхватим.

Саня собирался законно упереться, но на него заорала уже Фасолька:

— Не видишь, стряслось что-то. Быстрее!

Кот одним прыжком оказался в телеге возле Цыпы. Собака разворачивал. Солька придержала свою повозку, но только для того чтобы встать следом. Лошадь рванула с места как на скачках. Саню подбросило и приложило боком. Потом еще раз. Хотел крикнуть, мол, не репу везешь, но прикусил язык. Не спроста оно. Сиди-ка ты, котяра, помалкивай да береги чувствительные места. На глаза попалось бледное, а под природной смуглостью, так просто зеленое лицо Цыпы.

— Он что взбесился? — клацая зубами от тряски, спросил кот.

— Рядом, — непонятно отозвалась та.

— Кто?

— К-к-клир. И в-в-в…

— Волки?

— В-в-в-ойско.

— Ох, ни фига себе!

Опять по мою душу, — пронеслось в голове. Или не по мою? А вдруг по мою? Где мои цыгане!? Где моя красная рубаха!?

— Цыпочка, а чего они хотят?

— Я не знаю, — отозвалась та и сморщилась от боли. Трясло так, что и у здорового печенка выскочит. А ей каково?

— Ладно, молчи, — сжалился кот. — Потом расскажешь.

— Я не знаю, — тем не менее выдавила девушка. — Я т-т-олько близко м-м-огу.

— Заткнитесь оба! — гавкнул с облучка собака.

Кот ткнулся головой в солому, получил подскочившим дном по носу, высунулся, и сразу — удар облучком в лоб. Из глаз брызнули искры. Уже хотел заорать, но в руке собаки плясал кнут. Только пискни, враз огребешь. Чтобы поберечь голову, Саня развернулся и как раз увидел: во вторую повозку на всем скаку прыгнул из кустов Шак. Фасольку сдуло с облучка. Апостол встал в полный рост и то ли присвистнул, то ли взвизгнул — лошади не понеслись, они как будто полетели.

Он уже до крови оббил и колени и локти. Придорожные кусты размазались в серую полосу. Небо вытянулось рваными, синими мазками. Если он на колдобине вылетит из телеги, ни за что потом не догонит, — сообразил Саня, и вцепился в задок когтями. Ну, собака, ну, отольются тебе кошачьи слезки! Собственно, Эд был не при чем, но Саня все равно на него злился: за тряскую, опасную дорогу; за вечные подковырки; за то, что тот знал, почему и куда надо удирать, а кот — нет; за самоуверенность, за наглость, за разбитый локоть…