Дети Великой Реки

Киз Грегори

– Он не прикасался, он схватил меня. Или тут не существует разницы?

– Конечно, существует, – вздохнула Квэй.

Сон не шел к Хизи. Вновь и вновь она мысленно прокручивала случившееся, думая о том, что ей теперь следует делать. Она чувствовала разбуженную в себе силу – частицу Реки. Она могла бы сокрушить Веза, как это сделала когда-то, но понимала, что использовать эту силу сейчас опасно. Однако, помимо ее воли, она помогла Хизи справиться с Везом. До сих пор в руке она ощущала покалывание. Наверное, рука теперь будет болеть несколько дней.

Вновь и вновь переживая сцену в гроте, Хизи закипала от гнева, и это не давало ей уснуть. Наконец, поздно ночью, странная мысль поразила ее. Она представила, что на месте Веза был Йэн. Нелепая мысль, ведь они столь

неравны! И все же она вообразила, что за ней ухаживает Йэн, – и все сразу стало по-другому. Если бы Йэн положил ей руку на бедро, она тоже возражала бы. Но Йэн бы на это улыбнулся и, ограничившись кратким пожатием, только поцеловал бы ее в лоб. А затем они поднялись и, взявшись за руки, отправились к дому Хизи, где он спокойно пожелал бы ей доброй ночи.

Она мысленно повторяла и повторяла эту сцену, пока наконец не заснула.

Проснулась она, когда уже забрезжил рассвет, все еще раздраженная. Что-то тревожило ее, не давая спать, но Хизи не могла в этом разобраться. Наконец она поняла, что беспокоит ее рука, которая сильно зудела. Она почесала зудевшее место. Это ненадолго помогло, потому что вскоре зуд стал еще сильнее. Ворча, Хизи опять почесалась.

Ноготь ее наткнулся на что-то, напоминавшее коросту. Потрогав затвердение, Хизи постаралась припомнить, не поранила ли она вчера руку. Может быть, это Вез поцарапал ее? Хизи поднялась с кровати. В доме все еще спали, и, окутанная безмолвием, она пробралась во двор. Небо было синевато-серым, на востоке чуть окрашенным в коралловые тона. Мышонок, удивленный вторжением в его ночные владения, испуганно юркнул в заросли шалфея. Прохладный ветерок налетел, сделал круг над двором – и помчался далее.

И тут, при первых лучах рассвета, жизнь Хизи вновь переменилась. На руке не было ни коросты, ни ранки, ни даже сыпи. Но зато чуть выше локтя поблескивала крохотная чешуйка. Голубая, с радужным отливом.

V

ПРОМАШКА

Дни вновь стали что-то значить. Перкар заметил это вскоре после того, как расстался с Нгангатой. Он опять стал интересоваться временем. Не то чтобы время беспокоило его само по себе, но слишком уж много дней стояло между Перкаром и его предназначением. Перкар стал вести счет дням, с каждым заходом солнца ставя зарубку на грубой древесине лодки.

– Я ведь не могу, – объяснял ему Харка, – рассечь дни, как завесу, чтобы ты прошел сквозь нее и сразу оказался там, где нужно. Ты сам должен постепенно снимать слой за слоем, как это приходится делать всякому.

Перкар фыркнул:

– Тогда какая от тебя польза?

– Без меня ты давно бы уже гнил в лощине.

Перкар не ответил, он все еще жалел, что не умер. Ему теперь часто вспоминались слова богини: «Жить – понимая свои возможности и не потворствуя ребяческим желаниям». Он не умер – и надо принять это как данность. Раскаяние и чувство вины дано ему в утеху, как огорченному ребенку – леденец. Мужчина, жалеющий себя, никуда не годится.

Но все же наконец Перкар сумел себе это сказать. Усвой он этот урок много лет назад, его вождь сейчас был бы жив. А Апад и Эрука! Каждое утро он видел бы их. И не мерещились бы ему сейчас обезображенное лицо Апада и невидящий взгляд Эруки – или Капака в последние часы своей жизни: пепельно-бледный, переживший крушение всех надежд, с душой, жаждущей забвения. Или – еще страшнее – призрак с ликом без черт, явившийся ему в лунном свете. Но Перкар уже знал, что горевать бесполезно, надо принимать то, что есть. Сейчас перед ним стоит цель, хотя она и неясна Перкару. Но надо действовать.

Только бы не утратить решимости до тех пор, пока воспоминания и сны не довели его до безумия. Раны на руках Перкара зарубцевались, и скука речного путешествия не способствует гневному настроению. Но все же гнев еще дремал в душе Перкара, дожидаясь своей поры.

Спустя пять дней после того, как Перкар стал делать зарубки с каждым заходом солнца, он проплыл мимо города Вуна. Братец Конь предупреждал Перкара, что ему придется проплыть мимо этого города. Городов в своей жизни Перкар не

видел еще ни разу, кроме только того Города, что снился ему во сне. Первые часто стоявшие домики, мимо которых он проплывал, не представляли собой ничего особенного. Хотя дома эти были сделаны из ивовых прутьев и тростника, а не из бревен, они напомнили Перкару деревенские хижины, теснящиеся близ любой дамакуты на его родине. Люди – темнокожие, с резкими чертами лица, занимались тем же, что и деревенские жители. Женщины наполняли водой кувшины, мальчишки купались в Реке и махали Перкару рукой, когда он проплывал мимо, пастухи поили своих овец. Но еще ниже по течению дома стояли гораздо теснее, более крупные по размеру, и людей становилось все больше. Молодые женщины, купавшиеся в реке, смеялись и указывали на Перкара, а одна даже поманила его, к немалому ужасу своих подруг. Перкар помахал им, проплывая. Далее он миновал дома из камня, деревянные пристани с множеством кораблей. Мужчины и женщины в цветных одеждах с любопытством наблюдали за Перкаром, наверное, раздумывая про себя, действительно ли проплывающий мимо чужеземец так бледнолик, как это кажется издали. Перкар сильнее налег на руль, хотя и подозревал, что это бесполезно. Вознагражден он был только тем, что мышцы у него разогрелись ко времени, как Вун проплыл мимо, сбился в кучку домов и пропал. Перкару только и осталось, что размышлять над мелькнувшими перед ними пестрыми картинами: как живут эти люди, что любят, о чем мечтают, какую готовят пищу и чему стараются научить детей.

Странно, что хоть Перкар и не видел никогда прежде такого скопления людей и домов, Вун не показался ему слишком большим. В том Городе, который снился Перкару, дома были столь огромны, что самая большая постройка Вуна показалась бы карликовой рядом с ними.

Миновав Вун, Перкар пересек устье Потока, впадавшего в Реку с севера. Перкар с любопытством вгляделся в него: издалека ли течет эта речка и страдает ли, как Богиня Ручья, впадая в Реку? Перкару показалось даже, будто Поток разговаривает с ним, не словами и не внутренним голосом, как Харка, но знаками. В его мутных, бурных водах, вздувшихся от идущих в верховьях дождей, Перкару мерещился образ далеких гор, грозовые тучи, смоляные вороны, раскаленные стрелы молний. Дожди, льющие непрерывно по многу дней. Ил, приносимый рекой в Изменчивого, тянулся черной полосой вдоль северного берега, но постепенно размывался. Перкар вообразил, как сопротивляется Поток, не желая умирать, и смутная надежда шевельнулась в душе юноши. Перкар вновь налег на руль, пытаясь достичь темных струй Потока, где власть Чангелинга, возможно, была не столь безусловна. Когда эта попытка не удалась, Перкар, взяв меч и узел с вещами, приготовился прыгнуть в воду.

– Не делай этого! – предупредил его Харка. Но Перкар все равно прыгнул.

Поначалу ему показалось, что затея удалась. Перкар почти доплыл до берега, где течение было не таким быстрым. Но едва Перкар достиг темных струй прибрежного Потока, порожденного грозовыми облаками, вода сомкнулась вокруг юноши, словно огромный кулак, по сравнению с мощью которой вся его сила была ничто. Изнемогавший от борьбы Перкар вскоре оказался возле лодки.

– Попытаться стоило, – чуть позже сказал он Харке, высушивая на солнце рубаху.

– Я думал, ты примирился, – коротко ответил тот.

Прошел день, а за ним ночь, и вновь наступило утро.

Река сделалась такой огромной, что находящемуся на середине Перкару с трудом удавалось разглядеть узкую полоску зелени на южном берегу, за которой расстилалось желтое марево пустыни. Изменчивый все еще стремился на восток, но каждое утро солнце вставало все левее – это значило, что Река поворачивает на юг, к Океану, о котором Перкар немало был наслышан, но вообразить не мог. Река, казалось, вбирала в себя всю существовавшую в мире воду. Как же мог существовать еще какой-то Океан, который был, по слухам, еще шире? На его родном языке даже слова такого не было; там это называлось просто Большое Озеро. Но на языке снов, с его странно протяжными гласными и краткими стучащими согласными, такое слово было. Они могли себе это вообразить.