Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
Мой приятель – он партизанил в Витебской области – рассказывал, что они испытывали нужду буквально во всем: голодно было, надеть нечего. Тут дело вот в чем: на территории Западной Украины и Западной Белоруссии до войны не успели провести коллективизацию. Были крепкие хозяйства, население так не бедствовало, как на востоке. Это, к сожалению, факт…
Военного обмундирования у нас не было. Все, в том числе и командир отряда, ходили в гражданском. Некоторые носили немецкие мундиры, что-то там перешивали, спарывали нашивки. Правда, если в такой одежке попадешься – немедленно расстреляют! Считалось, что форма была снята с убитого, значит, тот, кто ее носит, – партизан.
Однажды
Да, бывали такие случаи, когда заходили в деревню, брали домотканое полотно у крестьян, отрез ткани на портянки, у некоторых оставалось еще фабричное сукно. Забирали, а что оставалось делать? Добром далеко не все соглашались давать. Но это все-таки были исключения.
Все были обложены партизанскими налогами. Овес для лошадей наших, сало, хлеб по заданию в деревнях выпекали… За мной была закреплена деревня Христино, за другим – другая, за третьим – третья и так далее… Нас было во взводе около 25 человек, и каждый имел свою деревню. Были в контакте, в основном, со старостами. Я приходил тайно к старосте и давал ему задание, что доставить за Днепро-Бугский канал. Он, бедняга, был вынужден выкручиваться, потому что надо было сдавать налоги и немцам, и партизанам… После войны его осудили на 15 лет. И он писал во все инстанции жалобы, доказывал, что помогал партизанам. Меня вызывали в КГБ, когда я уже был студентом, и просили подтвердить: правда ли? Я подтвердил. Это же самое сказал и мой командир… Этот староста прислал мне потом благодарственное письмо, писал, что его освободили из лагеря только из-за нашего заступничества. Как он выкручивался тогда, когда собирал по хатам для нас продукты, – не представляю. И никто ведь не донес на него. Такой мужик был неглупый.
Говорят, мол, партизаны практически никогда не раздевались, и спали, и ели в одежде. Не знаю, может, где-то так и было. У нас лишь однажды был такой период, когда мы попали в окружение… Мы тогда в течение двух месяцев действительно не раздевались. И нас одолели вши. Я заболел сыпным тифом. Лежал. Тяжелое состояние было, с бредом, у меня даже забрали оружие.
Мне было интересно у партизан
Делендик Анатолий Андреевич, 1931 г. р
Анатолий Делендик в десятилетнем возрасте был адъютантом партизанского командарма Василия Ивановича Козлова. После войны закончил медицинский и литературный институты, работал врачом, редактором на киностудии «Беларусьфильм». Автор ряда пьес. Член Союза писателей СССР и Гильдии сценаристов России. Живет в Минске.
Перед войной мой отец работал на Старобинской машинно-тракторной станции главным агрономом, а Василий Иванович Козлов, будущий секретарь подпольного обкома партии, командовал Минским партизанским соединением, был директором МТС. Наши дома стояли рядом, дружили семьями. Когда началась война, отец ушел на фронт, а мы с мамой уехали к деду, в деревню Амговичи – это Слуцкий район, – и жили там.
Утром моего дядю отвели на кладбище, дали лопату и приказали рыть себе могилу. Он вырыл, и его застрелили. Начальник полиции посмотрел в мою сторону и бросил: «Ну, этот щенок еще не сможет мстить».
Дом сожгли, крепкий такой дом был.
…У мамы была связь с партизанами. Ей давали
И помогал маме, встречался с партизанскими связными…
Однажды вечером полицаи ворвались в наш дом. Мы ужинали – большая семья, четырнадцать человек за столом.
Полицаи говорят: чего ж нас не угощаешь? Дед налил им самогонки. Они выпили, закусили. И сразу допытываться, чего это он в лес ездил. Выволокли в центр комнаты, стали избивать: признавайся! Женщины в обморок. Мой дядя, он чуть постарше меня был, из окна выпрыгнул на улицу, но там уже ждали полицаи. Они набросились на него, связали. А деда вывели на крыльцо и здесь же в затылок выстрелили… Наверное, кто-то выдал. Мы до сих пор не знаем кто.
Нас всех – женщин и детей – заперли в темную «холодную». Утром моего дядю отвели на кладбище, дали лопату и приказали рыть себе могилу. Он вырыл, и его застрелили. Начальник полиции посмотрел в мою сторону и бросил: «Ну, этот щенок еще не сможет мстить».
Нам сказали, чтобы мы вместе не жили, разъехались по другим деревням. И мы с мамой ушли… Переезжали из деревни в деревню, жили на хуторах. Однажды к нам пришли какие-то люди с оружием, сказали, что партизаны от Василия Ивановича Козлова. Предложили перейти в отряд. Спрашивают меня: «Хочешь в партизаны?» Конечно, хочу, мальчишка ведь, десять лет! Но мама не пошла с ними, боялась, что это провокация. Тогда много было такого…
А через какое-то время деревню, где мы жили, окружили полицейские. Хорошо помню, как мы бежали к спасительной ржи, за ней лес начинался. А по нам из пулемета! Но ни одна пуля не попала!..
…Попали в штаб Козлова. Мама ходила на задания, а меня Василий Иванович назначил своим адъютантом. Пошили мне форму, погоны, портупею дали, нашли пилотку моего размера. Дали финку и пистолет. И стал я жить вместе с Козловым и Бельским, начальником штаба Минского партизанского соединения. Выполнял все их поручения. Сбегай, сходи, принеси! Да я и сам ко всем приставал: дайте я вам помогу, дайте что-то сделаю! Энергии много было. С утра и до вечера был на ногах.
Штаб размещался в таком деревянном «будане». Помещение было довольно просторным, потому что приходили командиры партизанских отрядов, бригад, совещания проводили. Если было что-то секретное, то тогда кто-то из командиров говорил: «Мальчик, иди, посмотри погоду, сможет ли вечером самолет прилететь?» Мне было так обидно, что не доверяют… После совещания командиров обычно угощали обедом. И самогонка была, не без этого. Я злился, что меня не берут на боевые операции. Я говорил: «Вот полечу к Сталину, скажу, что вы не воюете, а самогонку пьете!» И они смеялись!
Однажды кто-то из партизан предложил мне насобирать чинариков. Спрашиваю: а что это такое? Окурки, говорит. Насобирал. Они накрутили из этого табака цигарки и курили. Одну мне дали. Тяну я эту цигарку, а тут выходит Василий Иванович. Увидел и тут же скомандовал: «Брось немедленно!» Я: «Не брошу!» Он снял ремень и отхлестал меня… Потом мы сидели вместе с ним на бревне, он обнял меня за плечи, успокаивал. С тех пор я не курю.
Часто с Василием Ивановичем ездили по партизанским отрядам и бригадам. У Тихомирова был такой замечательный комбриг. У них в бригаде была одна пушка и к ней один снаряд. Но они, когда ездили через деревни, всегда везли эту пушку. И население говорило: смотрите, у партизан и пушка есть! А то, что к ней только один снаряд, люди не догадывались.