Дети войны. Народная книга памяти

Шервуд Виктория

Мы несколько раз с мамой ходили туда. Потом один раз пришли, а нам сказали, что якобы раненых положили по больницам, но я уже ничему не верила. Я и сейчас не уверена, что их не расстреляли всех.

Вскоре после этих событий пришли к нам немцы и объявили, чтобы в 24 часа мы покинули этот дом, так как всю территорию, прилегающую к морю, они освобождают от жителей. Родители заметались.

У нас был знакомый, который жил за Историческим бульваром. Мы часто ходили к ним в гости. У них был свой дом, сад, огород, кошка, собака, которые меня любили. Теперь дядя Фома, как я его звала, остался один.

Жену его арестовали до войны, как немку или как полячку. Я не помню уже ее национальности, но это была доброжелательная женщина, очень гостеприимная и хлебосольная. Дочь дяди Фомы была где-то в Москве, а сына убило на работе.

Дядя Фома принял нас с радостью, хотя и жить-то у него было негде, так как в дом попала бомба и все было разбито. Но так как человек он был очень трудолюбивый, то он все разобрал и какие-то уголочки дома покрыл железом, так что кое-как можно было существовать. И вот мы переехали к нему, даже пианино, которое откопали в нашем доме, он перевез. Это уж я очень просила, так как ждала, что когда немцев прогонят, то я снова смогу учиться. В этом разбитом доме с сараями, которые все же остались, мы и расположились.

Звали его Дубинин Фома, дом его находился по улице Чапаева, 29. Немцы сюда почти не заходили, и было относительно спокойно. Часть немецкая стояла несколько в стороне, только высокий забор был виден.

Наступали холода уже, осень. Дядя Фома сказал отцу, что как-то надо отремонтировать хотя бы кусочек дома, чтобы мы могли перезимовать, и начал подготовку. У него было много всякого материала, человек он был хозяйственный и запасливый. Вот только кровельного железа у него не было, но так как вокруг было много брошенных разбитых домов, то он собирался с их помощью решить проблему. Он уходил куда-то, затем возвращался с кусочками железа и складывал их в сарай.

Однажды он ушел и долго не возвращался. Мне было очень тревожно, я думала, а вдруг его убили немцы. Но пришла женщина и сказала: «Идите скорей! Я видела, что на Историческом бульваре лежит Фома в траве, а рядом с ним – лист железа». Отец с матерью побежали туда, принесли Фому на носилках, он был без сознания. Мать стала его лечить чем-то. Отец искал врача, но не нашел. Фома пришел в себя и рассказал, что он упал из-за этого самого куска. Мы его лечили, и ему становилось лучше. Через неделю он уже встал, но сделался какой-то прямой и малоподвижный, и однажды ночью он умер от столбняка.

Все мы были убиты этим новым горем. Что теперь делать? Куда идти? Похоронили мы его. Соседи сказали отцу: «Куда же вы пойдете с детьми? Оставайтесь тут, а мы вам поможем как-нибудь отремонтировать кусочек дома». Мы и остались – ведь идти было некуда, все разбито. Начали потихоньку разбирать камни и строить жилище, чтобы перезимовать. Я все так же ходила за водой, брала ее в колодце под горой. Мама пекла лепешки из муки, которая у нее еще оставалась, и давала нам по кусочку, варила какую-то похлебку.

Потом мы с мамой куда-то ездили, не помню уже куда, и меняли свои оставшиеся вещи на муку, хлеб, соль.

Как-то папа сказал, что можно поехать в татарскую деревню к дяде Шаипу – это давнишний папин знакомый был, которому в свое время папа в чем-то помог. Он поехал один, пробыл недолго и привез нам фрукты, фасоль, горох. Мы были очень

рады такому угощению. Через некоторое время дядя Шаип сам приехал и тоже привез фрукты. Я стала просить дядю Шаипа взять меня хотя бы ненадолго к себе в деревню. Он согласился, и меня отпустили. Пошли мы в деревню Старые Шули, где он жил с семьей.

Жена его и четверо маленьких ребят приняли меня очень тепло, хотя по-русски жена его плохо понимала, но как-то уж мы общались. Я старалась помочь ей, чем могла, ребенка маленького качала, кормила иногда, но чаще дядя Шаип брал меня с собой на работу – он был бригадиром сбивщиков грецких орехов. Много я с ним походила и посмотрела. Заходили мы и в другие деревни к его родственникам. Везде меня хорошо принимали, но от себя дядя Шаип меня никуда не отпускал никогда даже за хлебом. Он говорил мне, что для меня это опасно: «Наш народ поделился надвое: одни за русских, другие против. Вот они-то тебе могут принести зло. Остерегайся их». Я не знала, кто за, кто против, и никуда не отходила от дяди Шаипа. Иногда я ощущала острые взгляды на себе, но отгоняла страх. Когда он отвел меня домой, то дал орехов, фруктов, и я осталась довольна.

Вскоре произошел такой случай. У нас была знакомая молочница. Много лет она носила нам молоко, пока мы жили на Ломоносова, 12. Я часто у нее бывала все лето, помогала ей по хозяйству, пасла коров, овец. Часто я забиралась на дерево во дворе и пела песни, а она очень любила слушать меня.

Я часто помогала ей складывать сено под крышу, а она разрешала мне завалиться там и поспать. И вот она-то и пришла к нам и пригнала своих овец, телку и козу. Плакала, говорила, что немцы все забирают, а у нас спокойней. Пригнала она их рано утром, рискуя жизнью.

Что делать? Мы в растерянности, но долг платежом красен: когда-то она отцу занимала деньги на пианино. Мама утром пошла по балочке пасти стадо, но скоро я поняла, что дома мне одной еще страшнее оставаться. Отец к тому времени работал где-то кладовщиком или уборщиком, точно не знаю.

На следующий день я пошла скотину пасти, а мама осталась с сестренкой. Приходилось убегать от немцев, которые ко мне направлялись. Иногда я даже пряталась в пещерах по пути на Максимову дачу. Не один раз в меня и в овец стреляли немцы, но я все же умудрялась убежать.

Скоро я заметила стадо коз, которое пас какой-то мальчик. Со временем мы познакомились. Это был городской пастух Вася Шанько. Мы подружились и стали сгонять вместе коз и овец – вдвоем было не так страшно.

Вася Шанько был хорошим мальчиком, моим ровесником. Часто он меня просил, чтобы я осталась одна со всем стадом и при этом чтобы я никому не говорила про его отлучку. Уходил он надолго, а когда возвращался, то был молчалив, и я не задавала ему вопросов. Потом, уже позже, я узнала, что он уходил по заданию брата-подпольщика куда-то на связь. Но вскоре он стал молчалив и грустен – немцы арестовали его брата. Это я узнала гораздо позже. Замучили брата зверски. Нашли этих замученных уже после оккупации. Мы с классом ходили на кладбище Коммунаров хоронить этих ребят. Я плакала, учителя наши Клавдия Ивановна Кораблева, Вера Романовна Девочко и Ада Алексеевна успокаивали меня и говорили: «Знай, Надюша, и помни, какой ценой нам досталась Победа!»