Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
В последних числах апреля 1942 года в одном из домов по улице Фрунзе выдавали продуктовые и хлебные карточки. Там всегда было много народа, а в тот день особенно. Люди получали карточки на следующий месяц. Началась бомбежка, люди спустились в подвал, надеясь спастись там. В дом попала бомба, завалило вход, люди не могли выйти. А потом немцы набросали «зажигалок», все стало гореть, и людей не смогли спасти. В том подвале тогда погибли хорошая мамина знакомая с дочерью. Свою дочь она везде брала с собой, ей в то время исполнилось шестнадцать лет. Она ее одну не оставляла, говорила: «А вдруг я уйду, а с ней что-нибудь случится, а так если погибнем, то вместе».
Жили впроголодь, не хватало продуктов, не проходило чувство голода, все время хотелось есть. Даже если была крупа, мука, негде было приготовить. Раньше, когда не было керосина, то готовили на улице, на костре. Теперь на улицу было страшно выходить, все вокруг гремело, взрывалось, падало на голову. Начались проблемы с водой. Ее и раньше было мало, а теперь совсем плохо. У нас в убежищах появились раненые – военные и гражданские, которых подбирали в нашем районе. Им оказывали первую помощь, а ночью на катерах переправляли на корабли, которые увозили их. Эвакуировали на Большую землю. Многие корабли попадали под обстрел и погибали.
Если повезет, бомба или снаряд могли оглушить рыбу. Тогда наши мальчишки прыгали в шлюпки и собирали ее. Вот тогда и у нас был праздник – наедались досыта ухи. Но это было не так часто.
Не хватало лекарств и перевязочного материала. Наши женщины, в том числе и моя мама, стали помогать медсестрам. Стирали от крови бинты в морской воде с помощью специального мыла КИЛ, предназначенного для морской воды. В короткие промежутки, когда наступало затишье и немцы переставали стрелять, можно было еще приготовить кашу, или на железном листе испечь лепешки, или, если повезет, бомба или снаряд могли оглушить рыбу. Тогда наши мальчишки прыгали в шлюпки и собирали ее. Вот тогда и у нас был праздник – наедались досыта ухи. Но это было не так часто, бомбы и снаряды взрывались и взрывались, носа не высунешь на улицу.
Несколько домов в нашем районе пока еще оставались целыми, в том числе и наш. В один из таких дней кто-то сказал, что в наши дома попало несколько зажигательных бомб. У нас в убежище находились несколько мужчин, у которых была броня или по возрасту их не забрали на фронт. Они всегда вместе с мальчишками, в числе которых был и мой брат Валентин, бегали тушить «зажигалки», спасали наши дома от пожара. У каждого из них на счету было по несколько десятков таких бомб. Их даже собирались наградить медалями, но так и не успели. Немцы были уже слишком близко.
В тот день, когда поступил сигнал, трое мужчин из нашего дома быстро собрались и пошли спасать дом от «зажигалок», к ним присоединился и мой брат. И тут мама как что-то почувствовала, вцепилась в него и не отпускала.
Плакала, просила не уходить (раньше с ней такого никогда не было). Но он все равно вырвался и побежал. У входа стояли матросы с катеров. Мама кричит, просит не выпускать его. Кто-то подставил ему ногу, он упал, пока поднялся, мама снова вцепилась в него. Прошло еще какое-то время, и все-таки он вырвался и побежал догонять мужчин.
Сейчас, когда думаю о том жутком периоде, мне часто приходит в голову мысль: как же трудно было нашим матерям в то время уберечь нас, накормить, не дать погибнуть. В нашей семье было четверо детей.
И вот представьте, город бомбят ежечасно, каждый из нас может быть в любом месте.
К счастью, их к тому моменту разделяло метров тридцать, когда рядом с мужчинами разорвался снаряд. От взрывной волны мой брат упал. Когда
Еще немного хочу написать о своей маме, она была героическим человеком. Может, это громко сказано, но сейчас мне не приходит в голову другого подходящего слова. К счастью, таких людей в то время было очень много, иначе мы бы не победили в той страшной войне. Сейчас, когда думаю о том жутком периоде, мне часто приходит в голову мысль: как же трудно было нашим матерям в то время уберечь нас, накормить, не дать погибнуть. В нашей семье было четверо детей. И вот представьте, город бомбят ежечасно, каждый из нас может быть в любом месте. И вот, если в этот момент одного из нас нет рядом, а бывает, что и все разбегутся, – сколько же нужно иметь самообладания, терпения, сдержанности, нервов, чтобы переносить это, и так каждый день по несколько раз. Женщины нашего города – моя мама не исключение – участвовали в общественных делах: расчищали разрушенные дома, спасали людей, стирали раненым. Весь период осады Севастополя мама сдавала кровь от 400 до 800 граммов, у нее была кровь первой группы. Многим раненым она спасла жизнь, за это имела благодарность от командования.
Потом был страшный оккупационный период, начиная с третьего июля 1942 года, когда в наш город пришли немцы. Перед этим первого июля наши части, отступая, уничтожали все, чтобы ничего не досталось немцам, в том числе и продуктовые склады, один из которых был в подвале нашего дома. Так и наш дом превратился в руины, хотя мы много раз спасали его от зажигательных бомб. А вместе с ним были уничтожены наши вещи, мы остались без убежища. Выбежали только в том, что было на нас в то время надето, но зато живые.
Когда пришли немцы, то через две или три недели они собрали евреев на стадионе «Чайка» и уничтожили их, а потом вывесили приказы такого содержания, что все, кто скрывает у себя евреев, будут расстреляны вместе с семьей.
Немцы сразу же отгородили все побережье забором из колючей проволоки. На заборах висели объявления, что если кто зайдет на эту территорию, то будет расстрелян. Так мы были вынуждены покинуть родные места. Позже нашли какой-то полуразвалившийся дом почти без крыши, только одни стены. И на некоторое время мы поселились там. Этот дом находился недалеко от первой городской больницы (по улице Октябрьской, как она сейчас называется). Потом мы переехали на улицу Ломоносова.
Когда пришли немцы, то через две или три недели они собрали евреев на стадионе «Чайка» и уничтожили их, а потом вывесили приказы такого содержания, что все, кто скрывает у себя евреев, будут расстреляны вместе с семьей. В то время вместе с нами жил муж моей старшей сестры, он был еврей. После этого он жил у нас еще месяца два. Когда все немного улеглось, он ушел и, слава богу, остался жив. В 1976 году, когда умерла мама, он приехал на похороны, стоял у гроба и сказал: «Какой большой души человек – Александра Ивановна! Ведь она тогда из-за меня так рисковала всей своей семьей. И еще был голод, а она делилась со мной последним». Прожил он до 80 лет и всегда добрым словом вспоминал мою маму.