Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
Поначалу, помнится, она не очень ощущалась. Даже призванный на военную службу отец вернулся очень скоро – был комиссован, не доехав до фронта. Мы с ним очень хотели как-то помочь фронту, но единственное, что могли сделать, это сдать «в фонд обороны» наши лыжи. Вспоминаются также первые очереди за хлебом, тогда еще не слишком большие и не утомительные. Но, кажется, уже появились хлебные карточки, которые было страшно потерять.
Дыхание войны стало ощутимым позже. Тревожные разговоры старших о сводках с фронта, который все приближался к Северному Кавказу. Обилие военной техники и людей в форме на тихих ставропольских улицах. Меня очень поразила однажды женщина в форме танкиста – галифе, сапоги и шлем, из-под которого
Отец позже все-таки ушел на фронт добровольцем. Но другие-то мужчины и парни уже тогда все уходили и уходили на фронт. Их, обритых наголо, можно было видеть повсюду: у вокзала, на призывных пунктах, во дворе военкомата и просто на улицах шагающих нестройной колонной. Торжественно и печально звучали трубы сопровождавшего их оркестра. И само зрелище было грустным и тревожным. Вот почему сегодня так волнуют сердце слова песни:
Вспомните, ребята,Вспомните, ребята,—Разве это выразить словами —Как они стояли у военкоматаС бритыми навечно головами.Много всякого обрушила на наши детские плечи война. И все же я думаю, что тем, кто посмотрел утром 22 июня «Снежную королеву», в какой-то мере повезло – тот заряд радости, который подарил чудесный спектакль, помог нам легче пережить хотя бы первые удары страшного времени.
Ловкачи, убежавшие от войны. Счастливчики, не знавшие смертельных опасностей прифронтового бытия, ужасов оккупации и трагических последствий «пребывания на оккупированной территории»… Так или примерно так говорят о тех, кто был эвакуирован из мест, занимаемых врагом. Конечно, их не сравнить с фронтовиками. Или с мирными жителями, побывавшими в зоне военных действий. Но есть в их судьбах и многое другое, о чем могу рассказать, испытав все «прелести» эвакуации.
Отец, Александр Карпович Хачиков
Мама, Валентина Ионовна Хачикова, незадолго до войны
Дыхание войны, далекой до поры до времени от нашего Ставрополя, стало вдруг очень ощутимым летом 1942 года. В конце июля пошли разговоры об эвакуации как о деле решенном. Уезжали мы с мамой. Отец, по болезни освобожденный от военной службы, был зачислен в истребительный батальон и оставался оборонять город.
Отъезд был назначен на первое августа. Рано утром мы явились к маминому учреждению, погрузили вещи в кузов полуторки, но тут маму позвали в здание – вместе с другими сотрудниками уничтожать секретные документы. Прошел час, другой, а полуторка все стояла. Наконец около одиннадцати, видимо, было получено распоряжение немедленно уезжать. Мама и ее коллеги торопливо забрались в кузов, и машина тут же рванулась с места. Ехали мы в Невинномысск, где нас ожидал эшелон.
Было очень тревожно. Фашисты приближались к Ставрополю и, как оказалось, на следующий день заняли его. Над нами уже шел воздушный бой – я видел, как гонялись друг за другом самолеты с красными звездами и черными крестами на крыльях. Время от времени сверху слышался треск пулеметных очередей – иногда они сбивали листья с придорожных деревьев совсем близко от нас. Вдоль дороги располагались войска.
Едва успели втащить в тамбур свои вещи, как эшелон тронулся. А через несколько минут станцию
Их казалось очень много – достаточно, чтобы задержать наступающих фашистов. Но взрослые понимали, что это не так, – потому и торопились уехать. Мы подкатили к железной дороге, что называется в последний момент, когда к вагонам, предназначенным для нашей отправки, уже цепляли паровоз. Едва успели втащить в тамбур свои вещи, как эшелон тронулся. А через несколько минут станцию начали жестоко бомбить.
Почти сразу же после отбытия нашего эшелона бомбили Минеральные Воды, Гудермес и еще какие-то станции, где у нас были остановки. Несколько дней мы провели в Кизляре – и каждую ночь воздушная тревога – немцы летали бомбить строящуюся железную дорогу на Астрахань. С тех пор мне всегда становится как-то не по себе, когда ночью слышу гул самолета.
Потом был берег Каспия и баржа, отправляемая за море. Трюм ее загрузили недосоленной рыбой с ближайшего рыбозавода, а мы расположились на палубе. Казалось, все тревоги и опасности позади, и ничего, кроме полчищ, комаров нам не грозит. Но ночью внезапно разразился шторм, как раз в то время, когда у буксировочного катера поломался мотор. Катер отошел в сторону, бросив баржу на произвол ветра и волн, грозивших перевернуть ее. Мы, дети, спокойно спали, а вот взрослые уже прощались с жизнью.
К счастью, мотор быстро починили, и мы кое-как дотащились до места, называвшегося Форт Шевченко. Кажется, именно там Тарас Григорьевич отбывал солдатскую службу. Трудно себе представить более безрадостное и гиблое место! Несколько домиков, чахлые акации перед ними. И море песка вокруг – на многие десятки километров. Питьевую воду добывали так: вкапывали посудину без дна и выгребали из нее песок, пока не добирались до тонкого слоя конденсировавшейся влаги, осторожно вычерпывали ее в другую посуду – уже с дном. Других источников водоснабжения не было.
Через какое-то время нас опять посадили на баржу и перевезли в Гурьев, где мы жили несколько дней на открытой танцплощадке в парке, – к счастью, была сухая погода. Начались болезни. Хорошо еще, что в нашей группе дело ограничилось поголовными приступами малярии, заработанной на каспийском берегу. А ведь нередко среди эвакуированных бывали случаи дизентерии, тифа, холеры.
Наконец, очередной эшелон привез нас в город Кзыл-Орду. Там были свои «радости»: полуголодное существование, сорокаградусные морозы при почти полном отсутствии теплой одежды, угрюмое недовольство местных жителей. Но что они значили по сравнению с пережитым в дороге, хотя нам еще на удивление везло! Сколько эшелонов попало под бомбежки на станциях, которые мы благополучно миновали. Сколько бомбежек и обстрелов с воздуха случалось в пути, когда в одночасье гибли сотни людей, когда в панике и суматохе родители теряли детей, а дети родителей! Да и мелкие суденышки, вынужденные пересекать разбушевавшийся Каспий, бывало, шли ко дну! А сколько умирало больных на пристанях и вокзалах или прямо в вагонах, без медикаментов и врачебной помощи… Вот такими они были счастливчиками, эти эвакуированные!
Ах, какая чудесная осень была в казахском городе Кзыл-Орда! К тому времени, когда нас, эвакуированных в 1942 году из Ставрополя, привезли туда, летняя жара уже кончилась. Ласковое солнце как бы вполнакала освещало тихие улицы с рядами деревьев. Особенно красивы были гигантские тополя, ронявшие свои резные ярко-желтые листья на мостовые и тротуары, от чего весь город тонул в золотистом сиянии. Мирная обстановка помогала отдохнуть от тревог и опасностей проделанного пути. Продуктов, сбереженных в дороге, до поры до времени хватало. Маму приняли на работу, я пошел учиться в четвертый класс. Где-то там, далеко, осталась война. А здесь жизнь казалась легкой и беззаботной.