Дети войны. Народная книга памяти

Шервуд Виктория

Это было время, когда о Боге, о религии говорили только как о мракобесии. Дети читали стихи и пели песни о единственном «отце и учителе всех времён и народов», И. Сталине!

В одном классе с нами учились девочки из детского дома, который располагался в одном из флигелей школы, девочки-переростки, пропустившие из-за войны несколько лет учёбы. Эти девочки заканчивали 7-й класс уже совершенными барышнями, лет по 16–17. Однако таковыми себя не ощущали и вели себя как дети!

В седьмом классе у нас после урока физкультуры был урок Конституции, который вёл, как я теперь понимаю, довольно молодой мужчина. Переодевались мы в классе и каждый раз тянули время, чтобы сократить урок. Он терпеливо ждал, когда мы наконец оденемся.

Однажды не выдержал, посадил нас и начал урок! Мало кто из нас успел надеть платье! Сидели в нижнем белье, прикрывшись фартуками. В те годы о колготках, шёлковом белье никто и не слышал! Носили батистовые шитые рубашки, чулки с резинками и разноцветные штанишки до колен, в основном голубого цвета. Отвечать к доске он вызвал Лену Закарян (из известной семьи скрипачей, впоследствии и она стала скрипачкой). Та вышла, спереди прилично прикрытая фартуком, а сзади сверкая небесного цвета штанишками! Никакого смущения, что мы полураздеты, мы не чувствовали. Мы даже не понимали, что надо бы стесняться своего положения, что перед нами мужчина. Для нас он был просто Учитель – существо бесполое!

В младших классах формы ещё не было. Школьную форму по образцу гимназической, дореволюционной формы, ввели в 1950 году. Она состояла из коричневого платья, чёрного передника для каждого дня и белого для торжественных случаев.

Это было время, когда о Боге, о религии говорили только как о мракобесии. Дети читали стихи и пели песни о единственном «отце и учителе всех времён и народов», И. Сталине!

После окончания войны у нас подрабатывала портниха, Наталья Ивановна.

Её дом разбомбили, все близкие погибли, и она за малую плату и за еду работала по домам, перешивая и ремонтируя бельё и одежду. Из старой маминой юбки и кофты она сшила мне шерстяную синюю юбчонку и зелёненькую кофточку. По тем временам это было очень прилично! Девочки из детского дома, да и многие другие ходили в школу во фланелевых стираных-перестираных, потерявших цвет платьицах. Многие были острижены наголо. В городе ещё было полно вшей.

Сменную обувь, как теперь, не требовали. В то время все носили калоши или ботики, которые надевались на туфельки. Калоши снимали в гардеробе и оставались в чистой обуви. По нашему климату это было очень практично, а дети не бегали по школе в сваливающихся тапках и меньше болели. Жаль, что в угоду моде эта обувь ушла из нашего обихода. За границей калоши носят и сейчас, конечно не такие, какие выпускались в то время.

Многие девочки из нашего класса пережили блокаду в городе. Маленькая, хрупкая черноглазая Валя Черникова пела в госпитале во время войны. В школе она выступала на всех концертах. У неё был сильный красивый голос, удивительно тёплого тембра.

Жили мы все очень по-разному: отдельных квартир ни у кого не было, но были комнаты, или даже две. Хуже всех жила наша круглая отличница Валя Голубева. У них с мамой был уголок в общежитии трамвайного парка, на улице Зайцева. В одной комнате, перегороженной простынями, ютились несколько семей. В их уголке стояла кровать и стол. Шкафов никаких не было.

В послевоенные годы моего детства, как бы ни относиться к государственной политике того времени, но дети не были брошены на воспитание улице. Кроме городского Дворца пионеров, в каждом районе работали районные Дома пионеров и школьников. Почти во всех организациях, на всех заводах, в научно-исследовательских институтах были свои, ведомственные, дачи и пионерские лагеря. Отдых детей был повсеместно организован и доступен по цене. Городские детские сады выезжали на дачи. Если не было своей, снимали частные дома.

Одно лето Александра Ивановна Поликарпова сдавала в Вырице свой двухэтажный дом детскому саду. На участке дополнительно была построена летняя кухня-веранда, туалет для персонала, детская площадка. Со второго этажа дома был оборудован спуск в

виде брезентового жёлоба на случай пожара, по которому мы с Леной с удовольствием съезжали!

Сейчас многие говорят о «затхлой» атмосфере тех 60—70-х годов, о заформализованности детских организаций. Да, была политика, «руководящая роль КПСС», но в то же время и прививались высокие понятия – Родина, патриотизм, гордость за страну… Дети старались хорошо учиться – это было обязательным условием приёма в октябрята и пионеры. Детское тщеславие и стремление быть не хуже других в конце концов пригодилось и во взрослой жизни, превратившись в нормальное честолюбие, чувство долга и ответственности за порученное дело…

В политической ситуации, повзрослев, все разобрались! Кроме того, в основе коммунистических идеалов лежат библейские заповеди и сами по себе плохому не учат. Другое дело, как ими пользовались власть предержащие!

Народ в России и власть давно разошлись. Со времён Петра I все живут сами по себе. Между властью и народом идёт постоянная, иногда скрытая, иногда явная борьба – кто кого?..

Сейчас многие говорят о «затхлой» атмосфере тех 60-70-х годов, о заформализованности детских организаций. Да, была политика, «руководящая роль КПСС», но в то же время и прививались высокие понятия – Родина, патриотизм, гордость за страну…

Как бы ни ругали то время, но в тяжелейшие послевоенные голодные годы, когда ещё не были отменены карточки, детей в школах бесплатно кормили горячими завтраками. Нам часто давали говяжьи сардельки с картофельным пюре.

Таких вкусных сарделек теперь давно не делают! Ножей в школьной столовой не было: плотную оболочку сардельки прокусывали, и душистый сок брызгал фонтаном!.. В четвёртом классе завтраки для нас отменили, и мы стали носить с собой бутерброды. Чаще всего няня давала мне бутерброды с паюсной чёрной икрой, прессованной вместе с плёнками. Икра была плотной, вязкой, резалась кусками и липла к зубам! Я каждый раз, разворачивая завтрак, морщила нос: «Опять с икрой!» А мне так хотелось с сыром! Сыр в то время был гораздо дороже, и папа покупал его только с получки…

В школе была масса всевозможных кружков и секций. Все учителя-предметники вели кружки: физический, химический, литературный, математический, рукоделия, хоровой, фотографии, художественного слова, танцевальный, художественной гимнастики, легкоатлетический… Платным был только кружок обучения игры на фортепиано. В начале учебного года мы записывались чуть ли не во все! Совсем как в стихах Агнии Барто: «Драмкружок, кружок по фото, мне ещё и петь охота!..» Я ходила в танцевальный и мечтала о Вагановском училище. Однако мама быстро привела меня в чувство, сказав, что дочь-кривляка ей не нужна! Поплакала, поскандалила, но пришлось смириться, и я стала петь в хоре (почему-то вторым голосом!)… Занималась лёгкой атлетикой, снарядовой гимнастикой, фотографией…

Очень любила вышивать. У нас была чудная учительница рукоделия, мамина знакомая, Баркова (к сожалению, забыла её имя-отчество). Дома занималась музыкой с маминой подругой Верой Аркадиевной Коузовой. Своим упрямством я выводила её из себя! Почти каждый урок повторялась одна и та же сцена: с моей точки зрения, я играла какую-нибудь пьесу вполне прилично, а Вера Аркадиевна требовала, чтобы я повторила её ещё раз. Я складывала на коленях руки и заявляла, что больше играть не буду! Вера Аркадиевна сердилась, кричала, шлёпала меня по рукам и от возмущения плевала на пол! Тут появлялся Кирилл и ехидно подкладывал на пол газету! То же повторялось и на уроках моего двоюродного брата Сергея Тольского. После урока няня сажала Веру Аркадиевну обедать. Кирилл всегда старался подложить в хлебницу чёрствые корочки. Время было трудное, Вера Аркадиевна была человеком очень воспитанным и из деликатности брала именно эти кусочки! Мы же, по своей глупости, потихоньку потешались над ней…