Дети выживших
Шрифт:
И Аммар, вырвавшийся из охваченного огнём тела, внезапно зашёлся в диком, неистовом вопле. Он понял: во Рву сгорает не только оболочка, — сгорает всё, даже бессмертная душа.
Ставка Шагана
Войско выстроилось по тысячам, клиньями сходившимися к центру. На острие тысячи стоял тысячник, и каждый из них смотрел на Шагана, оказавшегося в центре почти идеального круга, кольца, разорванного на север.
— Шумаар велел идти на юг, — сказал один из тысячников, старый
— Шумаара больше нет, — ответил Шаган.
Казалось, они не спорили, они просто вели не слишком важный, но обязательный разговор.
— На север нам не пройти: справа и слева горы, а между ними — Красная пустыня.
— Но ведь мы уже прошли её однажды. Другого пути домой нет.
Они замолчали. Над войском реяли разноцветные флажки, и клинья тоже были разноцветными: светлее — легкая кавалерия, темнее — тяжелая. Два клина были почти черными из-за цвета доспехов и шлемов: эта была ударная конница. Обе эти тысячи подчинялись только Шагану. Тысячники — тоже в черном, — стояли рядом с ним, как бы оберегая и защищая его.
— Мои люди не хотят идти через пустыню, — наконец сказал Такур. — Они говорят, что там их ждет гибель. Но они не хотят идти и на юг.
— Разве простые воины ведут войска? — спросил Шаган.
Такур помолчал, обдумывая ответ.
— Нет. Воины идут туда, куда им прикажут. Но командир не должен приказывать им погибнуть.
Шаган оглядел других тысячников. Все они, встретившись с ним взглядом, опускали глаза.
— Ты прав, Такур, — улыбнулся Шаган. — Но разве, идя на юг, мы возвращаемся домой?
— На юге есть вода, много травы, много еды… — Такур поднял голову, его седые усы тронул ветерок.
— Да, так говорил Шумаар, хотя в Нарронии тоже есть вода, трава и пища, — сказал Шаган. Потом повысил голос:
— Шумаар был чужеземцем!
По передним рядам прошло волнение, Шаган окинул воинов зорким взглядом.
— А простые воины, как я слышал, говорят даже, что он был демоном.
Такур неохотно кивнул, снова опустив голову:
— И я это тоже слышал. Собаки и шакалы вечно следовали за ним. В пустыне они шли за войском и пожирали наших мертвых. Как падаль.
Тысячники встрепенулись, и кто-то подал голос:
— Это правда. Он сам был шакалом и вел нас шакальей тропой к гибели!
Такур оглянулся на них, ропот тотчас же прекратился.
— Вы хотите еще раз пройти той же тропой мимо обглоданных костей воинов и коней?..
Потом сказал Шагану:
— Нет, в Арару идти нельзя. Мы не пойдем в пустыню.
Шаган хмуро огляделся.
— Кто ещё хочет идти на юг?
Тысячники переминались с ноги на ногу, и никто не хотел первым сделать шаг вперёд. Шаган понял это. На его плоском лице промелькнула тень: он подавил гнев. Помолчал. Потом переглянулся со двумя тысячниками, стоявшими рядом с ним, вздохнул и сказал:
— Хорошо, Такур. Значит, ты пойдешь на юг, долиной Зуары. И поведешь за собой всех, кто хочет
Он повысил голос, оглядывая войско:
— Но помните: вы никогда, никогда не сможете вернуться назад!
Ночью две тысячи Шагана вышли из лагеря, скатав шатры и погрузив их на повозки. Вместе с ними собрались и ушли еще несколько тысяч, хотя и неполных: многие решили идти за Такуром.
Никто им не мешал. Такур и другие тысячники, сидевшие у большого костра, проводили глазами всадников в черных воронёных доспехах, пока они не канули во тьму, двигаясь на север, в сторону Арары.
Тогда командиры разом взглянули на Такура.
— Ты ведешь нас, Такур. Ты знаешь, куда?
Такур промолчал. Блики огня играли на его темном лице, и белые усы казались красными.
Он глядел в огонь и думал, наконец сказал:
— Они не должны уйти далеко. Когда в Арманатте узнают, что мы отпустили предателей…
Он замолчал.
У костра повисло настороженное молчание.
— Я выслал полутысячу сразу после заката, — проговорил Такур, искоса взглянув на лица тысячников. — Она заняла позицию над ущельем, по которому пройдёт Шаган. Уцелеют немногие. А тех, что уцелеют, ждёт гибель в пустыне.
Отъехав от лагеря на расстояние нескольких полётов стрел, Шаган велел остановиться.
Он подозвал обоих тысячников.
— Такур — предатель, — сказал он. — Если он уведёт войско и оно погибнет — вина ляжет на нас.
Он помолчал.
— Сейчас дует благоприятный ветер. Мы вернёмся двумя колоннами, слева и справа, охватим лагерь. Подожжём траву и перебьем предателей. Те, кто останется в живых, будут вынуждены бежать от огня, и погибнут в южных ущельях, потеряют коней на речных перекатах… Упадут в Ров.
— Упадут в Ров, — эхом отозвались тысячники.
Наррония
Молочно-белый туман висел над великим озером.
Всадник, ехавший по дороге вдоль берега, не слышал шелеста волн, и даже перестук копыт доносился до него как будто издалека.
Старая столица осталась далеко позади. Теперь он был на полпути между двумя великими городами Нарронии. Но величие их осталось в прошлом.
Туман всё не рассеивался. Поэтому всадник не сразу заметил тёмные очертания строений на берегу. Он спешился, повел коня в поводу.
Долго бродил среди каменных сарайчиков и невысоких изгородей, пока наконец не обнаружил вход в покосившийся от времени дом, сложенный из дикого камня с проконопаченными мхом стенами. Мох висел лохмами, открывая зазоры между камнями.
Всадник стукнул в расшатанную дверь — деревянная рама, обшитая драной, в несколько слоев, кожей. Потом еще и еще.
Что-то громадное, темное, расплывчатое выкатилось из-за угла хибары. Конь внезапно заржал, всадник выпустил поводья и в страхе обернулся.