Детские странствия
Шрифт:
Иногда я встречался с ней взглядами и слышал при этом ее смешок. Мне казалось, что она сама хочет, чтобы я подошел к ней, но я не подходил - боялся, что ребята поднимут меня на смех.
Только один Потапов знал, что больше всех девочек в классе мне нравится Таня.
В морозные дни, когда я оставался ночевать в общежитии, мы с ним оба устраивали себе постель в печке, с изголовьем на предпечье: тесно, а зато тепло, и перед сном могли вволю посекретничать.
Однажды я спросил его, какую девочку в нашем классе он считает самой красивой,
– Самая красивая у нас Дуня.
Про Дуньку я и подумать не мог, что она красивая, - маленькая, худенькая, бледненькая! Разве можно такую сравнить с рослой, румяной Таней?
– Чего в ней красивого?
– удивился я.
– А ты погляди, какие у нее лучистые глаза!
– сказал он.
– Ну да - лучистые! Лучистые глаза у Тани.
– А у Дуни еще лучистее.
Долго спорили мы с ним, у кого глаза лучистее - у Тани или у Дуньки. И с тех пор он стал говорить о Тане - «твоя», а я стал говорить о Дуне - «твоя». И когда мы бывали одни, «твоя» не сходило у нас с языка.
Случилось раз, что на перемене кто-то толкнул Дуньку и она уронила книжку. Когда она нагнулась, чтобы поднять ее, Потапов был уже тут. Он ловко нырнул под руку девочки и поднял книжку раньше ее.
– Спасибо, Васенька, - сказала Дунька.
И мне страшно захотелось, чтобы и Таня тоже что-нибудь уронила - я бы поднял так же быстро, как Потапов, и, может быть, Таня сказала бы так же ласково, как сказала Дунька: «Спасибо, Васенька».
Ждал я и ждал такого случая, пока наконец-то Таня после урока уронила с парты карандаш. Но, вместо того чтобы заслужить благодарность Тани, я только набил себе шишку на лбу.
Кинувшись к ней на помощь, я стукнулся о край парты и в самый решительный момент струсил: подняв карандаш, не осмелился передать его в руки Тане, а положил на парту и сейчас же выбежал из класса, так что Таня не смогла сказать мне спасибо, если бы даже и хотела.
Никто в классе не подозревал, что Таня и Дуня пользуются нашим особым вниманием, потому что мы с Потаповым, не сговариваясь, оказывали такое же внимание всем девочкам: когда они что-нибудь роняли, мы со всех ног мчались им на помощь. Девочки говорили о нас:
«Оба наши Васьки стали такими вежливыми, что не дай бог - лбы порасшибают!»
КРАСИВАЯ РУБАШКА
Подходили рождественские каникулы, и Потапов, собравшись на праздники христославить по деревням, стал звать меня с собой.
– Если не будем просыпать, за праздники по рублю, а то и по полтора заработаем, - обещал он.
Такие большие деньги меня соблазнили. «Куплю валенки и сатину на рубашку», - решил я. И размечтался: приду в училище в новых валенках, в цветной рубашке - куда как красив буду! Пожалуй, и Таня заглядится… может, подойдет,
Потапов порасспросил людей, в каких деревнях лучше подают христославам, и накануне праздника, запасшись большими корзинками, мы отправились в путь.
До первой деревни мы добрались к вечеру, и, когда спросили у одной бабы, вытаскивавшей воду из колодца, у кого здесь можно переночевать, она сразу сказала:
– Идите к Борису.
Что это за Борис? Первый раз мы услыхали такое имя: в наших деревнях Борисов не было.
Он оказался не похожим на наших мужиков - курчавый, смуглый, как цыган.
– Ночуйте, ребята! Места хватит, и солома найдется, - сказал он, пуская нас в свою избу.
Изба была курная, без дымохода, стены и потолок черные от сажи. Вокруг стола, освещенного лучиной, сидело с десяток ребят разных возрастов, таких же курчавых и смуглых, как хозяин, проворно таскавших руками вареную картошку из чугуна, стоявшего посреди стола.
– Поешьте что бог послал!
– пригласил нас хозяин.
За ужином, узнав, что мы пришли христославить, он пожалел нас:
– На улице мороз… К утру будет еще крепче. Как вы пойдете славить - еще замерзнете!
– Ничего, мы бегать будем, - успокоил его мой приятель.
– Это верно, - согласился хозяин.
– Ноги кормят и греют волка.
Хозяйка тоже была добрая баба.
– Кушайте, кушайте, - угощала она нас, - да спать ложитесь! Вставать-то вам рано - славить надо идти до рождественской звезды.
После ужина хозяин принес со двора большую охапку соломы, расстелил ее на полу и пригласил нас ложиться вместе со всем его семейством.
Мы легли с краю, рядом с хозяином. Поскребывая ногтями свою волосатую грудь, он стал рассказывать нам о каких-то деревнях, где он когда-то жил и где бабы к празднику пекут большие белые булки.
– А христославам подают в той стороне?
– заинтересовался Потапов.
– Подают, только не такие большие - поменьше, - сказал хозяин.
– А далеко та сторона?
– спросил я.
– Вот когда солнце будет высоко, надо идти прямо в солнечную сторону, - ответил он. И, подумав, добавил: - Год, пожалуй, пройдешь.
– Да будет тебе про белые булки!
– заворчала хозяйка.
– Ребята, чай, и не видели их.
С мыслью о белых булках, о далекой солнечной стороне, где эти булки подают христославам, мы и заснули.
Хозяйка разбудила нас в темноте.
– Пора уж, а то рождественскую звезду проспите, - говорит она, расталкивая нас.
Жаль покидать избу, где на соломе так сладко спалось, но ничего не поделаешь: проспишь рождественскую звезду - прощай тогда надежда на валенки и на сатиновую рубаху.
Особенно хотелось мне заявиться в училище после каникул в сатиновой рубашке.
Выйдя из избы, мы смотрим на небо. Ночь морозная - звезды ярко светятся. Где она, эта рождественская звезда? Не загорелась ли уже?