Детский сад, штаны на лямках

Лютикова Люся

Леониду осточертела такая жизнь, он устроился дальнобойщиком и стал неделями пропадать в рейсах. А однажды и вовсе не вернулся домой. Я бросилась к нему на работу, кадровичка рассказала, что мой муж прислал телеграмму, в которой просил уволить его по собственному желанию и выслать трудовую книжку.

– Куда выслать? Адрес какой? – рыдала я.

– Адрес – город Красноярск, до востребования.

– А зарплата?

– Ваш муж попросил перечислить деньги на сберкнижку.

Я не знала, что делать. В кошельке у меня болтался последний рубль, я ждала мужнюю зарплату, как манну небесную, а ее, оказывается,

не будет. На руках грудной болезненный ребенок, денег нет, родственников, которые бы могли помочь, – тоже. Собиралась подать в милицию заявление на розыск, но Леонид вдруг сам прислал письмо. Он писал, что встретил в Красноярске женщину, на которой хочет жениться, и просит дать ему развод. От алиментов, которые положены по закону, он не отказывается. Конечно, после такого предательства развод я ему дала. Алименты он платил, это правда, вот только жаль, что не сразу умные люди меня просветили, что помимо двадцати пяти процентов, которые положены на Янку, он должен был еще столько же платить лично мне, пока я нахожусь в отпуске по уходу за ребенком.

В общем, мы с Янкой едва сводили концы с концами. Потом алименты стали шестнадцать процентов – у Леонида в Красноярске родился другой ребенок…

Я нетерпеливо перебила Дарью Семеновну:

– Это, конечно, безумно интересно, но при чем тут преступления, которые творятся в саду?

– Я как раз к этому веду, – отозвалась медсестра. – Тяжело мне пришлось одной с дочерью, намучилась я с ней, мечтала: вот вырастет Яночка, закончит школу, отправлю ее в Москву учиться и заживу как королева! А она в шестнадцать лет сюрприз мне устроила – принесла в подоле! И ведь призналась, мерзавка, что беременна, когда уже четвертый месяц пошел, аборт делать поздно. Не выгонишь же ее на улицу, дочь все-таки. Когда мы с ней на УЗИ пришли, врач меня нашатырным спиртом откачивала. Двойня! У Яны будет двойня! На зарплату медсестры и одной-то тяжело прожить, а тут – трое иждивенцев на руках! И все в однокомнатной квартирке, друг у друга на головах!

– Да ладно, мам, чего ты переживаешь, прокормим как-нибудь, – безмятежно улыбалась Янка.

Но когда близнецы родились, когда она три ночи подряд не поспала, до нее дошло, наконец, во что вляпалась. Но поздно, обратно-то детей не засунешь…

Я поняла, что воспоминания медсестры никогда не закончатся и мне надо как-то встраивать свои вопросы в этот поток.

– Значит, живете вы тяжело, денег не хватает, а заведующая Бизенкова предложила вам материальную помощь, правильно?

– Ну, материальная помощь – это громко сказано, просто выплатила премию в размере оклада… два раза… или три…

– В обмен на что?

– Чтобы я закрыла глаза на небольшие нарушения.

– Какие конкретно?

Меня раздражало, что приходится постоянно понукать ее, как медлительную лошадь.

– Из медсанчасти приехала лаборантка с пробирками. Мне надо было взять у детей кровь из вены.

Я едва не присвистнула: ничего себе, «некоторые нарушения»! Да это подсудное дело вообще-то! Психолог Заболотная, которая так неосторожно тестирует детей без письменного согласия родителей, уже нарушает закон. А медицинские манипуляции с несовершеннолетними попахивают реальным уголовным сроком.

– Вы взяли кровь у всех детей в саду? – уточнила я.

– Нет, нужны

были дети с четвертой группой крови. Собственно, их набралось-то всего три человека, потому что это самая редкая группа.

– Света Корягина попала в их число?

– Да.

– Зачем у детей брали кровь? Как Бизенкова вам это объяснила?

– Она ничего не объясняла, просто приказала, и всё.

– А как вы объяснили родителям? Дети ведь наверняка рассказали дома, да и след от укола на руке остался.

– Да никто особенно и не спрашивал. Одна мамаша поинтересовалась, я сказала, что колола витамины – аскорбинку и глюкозу. Мол, на сад выделили всего десять ампул с импортными витаминами, я отдала их тем деткам, которые в прошлом году часто болели, чтобы иммунитет повысить. Она меня еще и благодарила.

– А потом что было?

– Да ничего, я и думать об этом забыла. У меня столько проблем каждый день, голова пухнет от мыслей!

Я была готова взорваться: надо же, проблемы у нее! Да уж наверняка не такие большие, как у ребенка, которого пустили на донорские органы! Но, сдержавшись, спросила:

– Когда Свету Корягину изъяли у матери?

Дарья Семеновна возвела глаза к потолку, вспоминая:

– Кровь на анализ я брала девятнадцатого ноября, а за Светой опека приехала двадцать первого. Получается, через два дня.

– Как вы узнали, что с ней случилось дальше?

– Случайно. Свету из детского сада вместе с опекой почему-то забирала «скорая», которая принадлежит медсанчасти. А я знала водителя этой «скорой». Володька еще лет десять назад, когда я одна с дочкой жила, пытался за мной ухаживать, но что-то тогда у нас не сложилось. Он меня увидел, обрадовался и в гости напросился. Я рассчитывала, что он карниз повесит да выключатель в кухне починит, но он, когда увидел, что у меня семеро по лавкам, быстренько слинял. Но перед тем как свалить, Володька успел рассказать, что девочку из детского сада повезли в хирургическое отделение. Он слышал, как врачи обсуждали, мол, у нее рак почки, и больной орган необходимо вырезать…

Я молча переваривала информацию, а Дарья Семеновна уверенно заявила:

– Почки у Светы были в идеальном состоянии, ребенок абсолютно ничем не болел. Я видела детей с больными почками, вид у них такой, что ни с чем не спутаешь.

– Вы говорили про Фархадини, которого тоже убили…

– Да. Мне сегодня позвонила подруга, она работает в медсанчасти, и сказала, что убили хирурга Фархадини. Выстрелили ему в голову. Точно так же убили Бизенкову. Ни за что не поверю, что это совпадение! Два одинаковых убийства в один день! Фархадини – заведующий хирургией, и если в отделении потрошили детей на донорские органы, то это делалось с его ведома. Думаю, кто-то мстит за то, что у Светы Корягиной вырезали почку.

Я все-таки надеялась, что Дарья Семеновна ошибается. От мысли, что детишек в подмосковном городе могут потрошить на части, словно индюшек в рождественскую ночь, становилось плохо. Ведь медсестра же не видела это своими глазами, правда? Значит, могла что-то не так понять, домыслить, исказить…

– У Костика Алябьева вы тоже брали кровь на анализы?

– Нет, – задумчиво сказала Дарья Семеновна, – никогда.

– Вот видите! – воскликнула я. – Может, и не было никакого донорства?