Детский сад
Шрифт:
— Не могу, Толл, — отозвалась Милена. — И объяснить, почему не могу, тоже не могу.
Работать ей приходилось с закрытыми глазами. Иначе, чтобы уклоняться от помех, она была бы вынуждена постоянно дергаться из стороны в сторону. «Все равно справлюсь. Все равно получится». Милена уже приноровилась работать с закрытыми глазами.
Нагнетаемые разумом, созидались образы. Они у нее уже вполне сложились. Ей виделась темная чащоба с отполированными мертвыми сучьями, когтисто изогнутыми голыми ветвями. Едва ли не физически ощущалась почва, обильно удобренная веками естественного
Навстречу вышла рысь — гибкая, с контрастными пятнами на шкуре и лукавой улыбкой Чеширского кота. Музыка преобразовывала слова в звуки:
Она, кружа, мне преграждала высь, И я не раз на крутизне опасной Возвратным следом помышлял спастись…— Гм, — подал голос Толл Баррет. — Рысь как-то очень уж на человека похожа. Может, поубавить сходства? Хотя смотри, тебе видней.
— Хорошо, давай убавим, — согласилась Милена, слегка меняя облик животного.
Устало заковылял по воображаемому склону Питерпол, обыкновенный парень в обычной одежде. Солнце понемногу скрадывало своим светом гаснущие утренние звезды. Милена перенесла образ на пейзаж. Путник передвигался по земле, а рядом с ним гибко кружила рысь, к которой готовился присоединиться лев.
Толл Баррет тронул Милену за руку.
— Милена, посмотри, что ты делаешь.
Та открыла глаза. Лапы у льва, ее прекрасного благородного льва, были нелепо и криво обведены жирными световыми контурами, как будто их нарисовал ребенок. Она зажмурилась; умозрительный образ был в полном порядке. «Да что же это такое! Этого не должно быть! Черт, черт, черт!!!»
Милена опомнилась лишь тогда, когда уже трижды грохнула кулаком по пульту. Толл, Питерпол и Сцилла смотрели на нее с тихим ужасом.
Троун все же изыскала способ ее уничтожить. И как легко, как технично! Настраиваясь в резонанс, она просто-напросто посылала свои намеренно искаженные, дилетантские поправки прямо в голограмму. Причем в самом нужном месте. А кто еще мог такое сделать? И кто поверит, что это делает не сама Милена?
— Может, прервемся? — предложил Толл.
Милена снова открыла глаза. А значит, ей теперь опять надо было крутить шеей, дергаться, раскачиваться, как страдающему аутизмом ребенку.
У Сциллы вид был такой, что не передать словами. Нервно крутя на пальцах кольца, она решительным шагом подошла к пульту и, облокотясь на консоль, посмотрела Милене в глаза. Точнее, попыталась взглянуть: зрачков за зеркальными линзами все равно не было видно.
— Милена! Тебе самой все это еще не надоело?
— Нет, —
— Это огромный по масштабам проект, и он требует профессионального подхода. Если ты не справляешься, то так и скажи. Ты уже сделала все, что могла, но, как видишь, ничего не вышло. — Толл Баррет был менее дипломатичен.
Питерпол уже страдал певческим недугом и потому говорить ничего не стал — уж лучше молчать, чем заикаться и выглядеть посмешищем. Тем не менее глаза у него ясно выражали все, что он сейчас думал.
Милена помолчала, устало смежив веки.
— Попробуем еще раз, — выдавила она с окаменелым лицом. «Сдаться? Ну уж нет». Все тяжело вздохнули.
— Всем привет! — послышался знакомый голос. — Как тут у вас, все нормально?
Голос был натянутым, как готовая лопнуть скрипичная струна. И точно так же все подобралось и натянулось внутри Милены. Затылок словно иголками закололо. Открыв глаза, она обернулась.
В комнате стояла Троун. Цветастая накидка не могла скрыть резких изменений в ее лице. Ввалившиеся глаза, скривившийся рот. Она силилась выдавить улыбку, но натянутые жилы на шее словно тянули губы книзу. Колтуном свалялись неделями не чесанные лохмы, торчащие в стороны или лезущие в глаза. Вот оно, ее истинное обличие. Тоже, видимо, несладко приходится — все это вытворять. Милена лишилась дара речи.
— Ничего, если я тут чуточку посижу, посмотрю? — попросилась Троун. — Думала, заскочу на минутку, гляну, как они там. Вы, наверно, уже все почти закончили. Давно ведь уже работаете. Месяца два, а то и больше?
Милена молчала. Молчали все.
— Ну давай, — пожал наконец плечами Толл Баррет. — Посмотри. Заодно, может, что подскажешь.
Опять гора, путь из леса, рысь, лев, величественная музыка Ролфы — все настолько опостылевшее от бесконечных неудачных прогонов, что уже и не в радость. О, а вот и она: нелепая световая раскраска у льва вокруг лап. И звезды наверху какие-то смазанные.
— Ты не на композицию смотри, — обратилась Милена к Толлу. — Ты на нее смотри, на Троун. Смотри, не отрывайся.
Толл обернулся. Милена скрытно тянулась в корзинку за фляжкой.
— М-м-м, — протянула Троун слегка разочарованно и вместе с тем участливо, — что-то малость не так. Надо будет как-нибудь к вам подойти, подретушировать.
Она сидела, печально округлив глаза.
— Смотри, смотри на нее, Толл, — как завороженная шептала Милена, дрожащей рукой наливая в стаканчик воду.
«Сейчас плесну в голограмму водой, она исказится, и сразу все раскроется. Воду жалко: такой дефицит».
Прихлебывая из стаканчика, Милена не сводила взгляд с Троун. Вот оно, ее изнуренное лицо с колтуном волос. Каждый волосок различим — вон как вся растрепалась, — и морщинки у рта не плавают, а будто впечатаны в кожу.
«А если это не голограмма? Что, если это действительно сама Троун? Сейчас плесну в нее, капли покатятся по морде, и все подумают, что я действительно рехнулась».
Милена буквально зондировала Троун взглядом в поисках малейшего изъяна, какого-нибудь неброского светового дефекта. Нет, картина безукоризненная. Даже вмятина есть на кресле.