Детский сад
Шрифт:
— Ага, — усмехнулась Милена.
— Главное — в это поверить, — настаивала Рут.
«Твердые эпительные органы — эпителиальные клетки печени, почек, щитовидной и поджелудочной железы, гипофиза и т. д. — карцинома…»
— Заткнитесь! — рявкнула Милена вирусам, чтобы те наконец смолкли. Рассказать ей о назначении каждого гена, каждого из протеинов могли именно они, и лишь тогда она могла что-то предпринять. На миг возникло какое-то подобие
— Ну, так как вы собираетесь меня вылечить? — осведомилась она.
— Первым делом вы перебираетесь в госпиталь, в больницу Святого Фомы. И там живете — ты и мистер Стоун; он беременный, ему это тоже на пользу. Затем мы приступаем, участок за участком. Прежде всего, начинаем с блокировки кровоснабжения. Затем вводим ретровирусы, которые заносят в опухоли супрессант, подавляющий их рост. Они начинают регрессировать.
— Сколько времени пройдет, прежде чем я поправлюсь?
На лице Рут опять проглянула беспомощность.
— У нас нет опыта борьбы с раком.
— То есть не знаете.
Рут молча покачала головой.
В животе Милена ощутила тошнотную слабость и вынуждена была сесть на тот единственный стул.
— Я хочу увидеть своего ребенка, — устало произнесла она. Жизнь уже тянула ее вниз своими условностями. — Я никогда не думала, что у меня будет ребенок, и я хочу его видеть. Его или ее. Я хочу окончить «Комедию». Мы разработали материал только по первым двум книгам! Я хочу снова полететь на орбиту и закончить «Комедию»!
— Обязательно закончишь, — с нажимом заверила ее Рут. — И «Комедию», и не только ее.
— Если я умру и Майк умрет, то ребенок останется сиротой. Именно то, чего я никак не хотела допустить!
— Да не умрешь ты! Зачем, ты думаешь, мы тебя сюда пригласили? Я, Доктора, Консенсус — мы всё спланировали, именно для того, чтобы тебя излечить.
Милена подняла невидящие глаза.
«Я снова это сделала. Сделала именно то, чего от меня хотел Консенсус. Мне даже думать не приходится».
Она ощутила внутри себя отливную волну. Словно зов какой-то темной, влекущей книзу глубины. Он был намного больше, чем она, и имел свою, известную лишь ему корысть. Жизни — всей, целиком — было угодно, чтобы возродился рак; угодно было тому внутреннему океану, что был частью ее, но при этом был ей неведом и неподконтролен. Милену пронизал страх.
Вот она отправилась вверх, вот спустилась вниз, вот она явила миру рак. Прыг-скок.
— Хоть в Антарктику поезжай, — сказала она себе. — Хоть в Антарктику поезжай, тебя и там достанут.
— Ты очень много на себя берешь, — заметила Рут, скорбно поджав губы. — Всегда чего-то суетишься, ерепенишься. А рак, он такой. Он всегда забирал тех, кто стремился что-то сделать для других. И когда такие люди уходили,
Это сочувствие было для Милены сродни насилию. Рут между тем снова взяла ее ладонь в свою.
— Ну да ничего, ничего, — приговаривала она, похлопывая ее по руке. — Сейчас, лапка моя, отвезем тебя домой, поговорим с мистером Стоуном. Мы этой заразе дадим бой, да еще, глядишь, и выиграем.
«Центральная нервная система…»— продолжали вещать вирусы. Перечень был, похоже, неисчерпаем.
СНАРУЖИ СКОПИЛИСЬ ЖУЖЕЛИЦЫ — застыв лицами в истовости, граничащей с экстазом, омытые волнами мысли. Вокруг вздымался лес Консенсуса, ошеломляющий их процессами фотосинтеза и элиминации. Под ногами чувствовался пульс миллионов слаженно работающих мыслительных ячеек.
Жужелицы пребывали в состоянии, близком к трансу. По щекам струились слезы; рука судорожно сжимала руку собрата.
— Милена, — в едином порыве шептали они, словно листва на ветру. Жужелицы вожделенно увязали в структурах этого причудливого леса из плоти. Они и сами были лесом из плоти. На них легкой занавесью прорастал плющ; на макушке и плечах покачивались мелкие кроны из листьев. У этих созданий появлялось все больше и больше сходства с растениями.
— Милена. Милена Шибуш, — благоговейным шепотом, любовно повторяли они. — Наш сад.
Они выращивали на себе плоды, полновесные фрукты, полные человеческих сахаров. Выращивали розы. Последние были символом Милены, символом рака. Жужелицы любили и ее и рак. Вокруг колыхалась незримая стена любви, проникая буквально под кожу. Чуть подрагивали слезы, стекая по лицам Жужелиц.
Милена остановилась.
— Они постоянно ходят за мной, — сказала она с тихим отчаяньем.
— А ну в сторону! — велела собравшимся Рут.
Жужелицы было зашевелились, но ноги их словно приросли к почве. Еще какое-то время, и они пустят в нее корни — нежные белые отростки, как у проросшей картошки.
— Расступись! — прикрикнула Рут. — Как сине море! Ну!
Рут решительно наступала, ведя Милену за руку. Даже занесла руку для острастки, как бы собираясь ударить.
— Пожалуйста, не надо, — прошептала Милена.
Послышался громкий шелест, словно и впрямь раздалась водная хлябь. Поначалу медленно — с глухим шумом листвы и шипеньем, напоминающим волну прибоя, — толпа начала расступаться. Людская стена расходилась все быстрее, образуя вначале подобие расселины, затем сквозной проход. Словно пронизанные разом некоей искрой, Жужелицы разразились радостным песнопением: