Детский сад
Шрифт:
Министр хмыкнул.
— Видите ли, мы не сможем этого сделать без того, чтобы не скомпрометировать наши деликатные в широком смысле отношения с Гэ-Эмами. Они не желают, чтобы их отождествляли с людьми.
— У меня такое впечатление, что мы сейчас рассуждаем не о музыке, а о добыче минералов в Антарктике. — Улыбка не сходила с лица Министра. — Я разговаривала с ее сестрой. Медведи желают…
— Прошу вас, — вмешался Министр, всем своим видом олицетворяя политкорректность, — не называйте их так.
«Добыча минералов и рынок предметов роскоши». И откуда только все это во мне берется?
—
Министр ее поправил.
— У нас есть реляция от ее отца, в которой он просит возвратить свою дочь по месту жительства, если мы ее отыщем. — Министр по-прежнему делал вид, что максимально идет навстречу просителям. — И мы действительно пробовали ее возвратить. Пробовали разыскать вас обеих, но никто почему-то не называл вашего адреса. — Лицо Министра скривилось улыбкой. — Из чего мы сделали вывод: если наши собратья-люди так решительно противодействуют поиску, то, может, нам и не стоит принимать решительные меры по розыску. Отношения с Гэ-Эмами у нас деликатные, но не сказать чтобы близкие.
«Это он покатакой добренький», — решила Милена. Так что лезть на рожон не следует.
— Большое, большое вам спасибо, — сказала она.
«Возможно, у меня это от отца. От подвинутых на политике отца с матерью, живших этим годами. И еще от Хэзер».
— Вы в курсе, что она воровала деньги у своей семьи? — спросил Министр.
— Да вы что! — напустила на себя негодующе-изумленный вид Милена.
— Во всех своих действиях мы должны придерживаться принципов имматериализма и политики Консенсуса. У вашей подруги капиталистическое воспитание. У нее самым суровым образом искажено мировоззрение.
Милене все это постепенно начинало действовать на нервы. А Министр между тем продолжал:
— Мы не только будем вынуждены следить за тем, чтобы она брилась или пригибалась с целью скрыть свои габариты. — Произнося это, Министр улыбался, видимо полагая, что снисходит в рассуждениях до уровня своей просительницы. — Нам надо будет систематически удостоверяться, что у мисс Пэтель нет отклонений в поведении. Чтобы у людей не возникало и намека на связь между талантом и детским поведением.
— Полностью согласна, — заверила Милена. — Однако ее воспитание нельзя назвать капиталистическим. Называть Гэ-Эмов капиталистами не вполне правомерно. Капиталисты присваивают прибавочную стоимость, созданную чужим трудом. Гэ-Эмы же всю работу делают своими силами. Да, они накапливают богатства и живут вне Консенсуса, но их Семья по своей сути являет собой классический пример системы Братств, описанной Чао Ли Сунем. — Оп.Лицо Смотрителя Зверинца выражало в данную секунду то, что может чувствовать шляпка гвоздя, по которой саданули молотком. — Вот почему их экономический уклад способен сосуществовать с нашим, — завершила свою тираду Милена. — У Гэ-Эмов ведь иммунитет к вирусам?
—
«Ах вот оно что… все же есть оговорки». Конечно же, они могут излечиватьБелых Медведей. Просто предпочитают этого не делать. А ведь при большом желании можно им понизить температуру тела, подавить иммунную систему…
— Она так талантлива! — воскликнула Милена. — Ведь есть же какой-то способ…
— Мы над этим подумаем, — пообещал Министр.
— Если б она присоединилась к Консенсусу, получила человеческий статус, ее допустили бы в репетиционные классы, где можно было бы заниматься…
— Разумеется, — подтвердил Министр.
«Ну давай же, давай, внуши ему», — внушала Милена, похоже сама себе.
Вид у Министра был уже утомленный.
— Конечно, если бы она присоединилась к Консенсусу, — сказал он задумчиво, — можно было бы внести соответствующие коррективы. При условии если поведение будет нормальным. И было бы непозволительно… в смысле печально… дать такому таланту погибнуть. Ладно. Мы рассмотрим данный нюанс. — Он откинулся в кресле: аудиенция окончена.
«Не двигайся с места», — велела себе Милена.
— Сделать это необходимо сегодня, — настойчиво произнесла она.
И тут ее пронизал страх; истаяла какая-то внутренняя убежденность. Она как будто приходила в себя от сна. Взгляд Министра помрачнел.
— Очень вас прошу, — сказала Милена, разом расставаясь со своей напускной уверенностью. — Она голодна. У нее нет родопсиновых клеток, она лишена возможности подпитываться солнечным светом. У нас нет денег. Если она присоединится к Консенсусу, ее можно будет устроить на какую-нибудь должность, чтобы у нее были хотя бы средства на еду, — было слышно, что голос у Милены дрожит, — иначе она уйдет! Ну пожалуйста! Можно предпринять что-то сегодня, ну хоть что-нибудь?
У Министра в уме словно всплыл некий вопрос. Он смотрел сейчас на Милену, вроде бы и не вслушиваясь в ее слова; он вглядывался непосредственно в нее.
— Я посмотрю, что можно будет сделать, — отвечал он уже без улыбки. Милену начинало трясти — крупной, изнутри бьющей дрожью. — Вы же должны сделать вот что: обговорить все с вашей подругой и подготовить ее. Мы должны удостовериться, что все это для нее приемлемо.
«Я победила, — подумала Милена, — одержала верх».
Она поднялась. Говорить уже не оставалось сил, да и в происходящее верилось с трудом. Она теперь с готовностью кивала на любое его слово.
— Вы можете снова подойти через час?
«Да, да».
Министр пожал ей руку. Выйдя из приемной в лабиринт коридоров, Милена сорвалась на бег. Дрожь не унималась. Подгибались колени, тряслись руки. Ее наполнял страх; ощущение того, что ты песчинка в этом мире. Так вот, оказывается, кто она на самом деле. «Актриса из меня, может, и никудышная, но в этомя сильна. Я могу организовывать».В глухом беззвучии коридоров Милена поняла, что всякий артист — волей-неволей еще и политик.