Детство и юность Катрин Шаррон
Шрифт:
— Вы добрые, хорошие дети!
Они с трудом понимали, что она говорит, — таким слабым и хриплым стал ее голос.
— У меня уже давно не болит нога, — заявлял Франсуа, — скоро я смогу ходить и поступлю на фабрику. Дядюшка Батист обещает взять меня в ученики.
Мы разбогатеем!
— Не думай об этом, сынок, — просила мать, — отдыхай лучше.
— Почему вы не хотите, чтобы я думал о будущем? Не верите, что я выздоровею? — Конечно, выздоровеешь, наверняка выздоровеешь! Я хотела только сказать, что сейчас тебе не стоит думать о работе. Время у
Когда мать вышла, Франсуа ворчливо запротестовал:
— У меня есть время… Неправда это! Она сама не видит, какая она стала слабая. Дунь на нее — и упадет!..
Каждое утро Катрин брала с собой сестренок и отправлялась с ними на дальний луг за одуванчиками или полевыми гиацинтами. Возвращаясь с этих прогулок, они иногда заставали Франсуа в обществе Жюли Лартиг. Завидя девочек, Франсуа и Жюли принимались преувеличенно громко разговаривать, шутить и смеяться. Катрин почему-то было неприятно видеть их вместе.
«Честное слово, — думала она, — можно подумать, что Жюли подкарауливает нас: стоит мне только отлучиться из дому с Клотильдой и Туанон, как она уже тут как тут!»
А Орельен не появлялся больше в доме-на-лугах…
— Он работает на фабрике, — объяснила Жюли.
Глава 26
Иногда мать брала Катрин с собой в зажиточные дома Ла Ноайли, где ей давали работу. Девочка помогала складывать простыни, чистить овощи, натирать мебель. Ей нравилось бывать в этих просторных и богатых особняках. Правда, дальше служб и подсобных помещений ее не пускали, но порой сквозь неплотно притворенную дверь Катрин удавалось заглянуть в какую-нибудь залу с большим, тускло блестевшим зеркалом или в сонную гостиную с укутанной чехлами мебелью, где на стене красовался портрет офицера в раззолоченном мундире.
Однажды днем мать собралась на работу и позвала Катрин с собой. По дороге в город им пришлось то и дело останавливаться: мать задыхалась, ее мучила одышка. Добравшись наконец до Городской площади, они сделали очередную остановку.
— Вернемся мы не скоро, — сказала мать, — у этих господ сегодня бал, и работы на всех хватит.
— Бал!.. — воскликнула Катрин. В ее удивленном возгласе матери почудилось неодобрение.
— Ну да, бал, — подтвердила она. — А что тут особенного? Мы с отцом тоже устраивали балы, когда жили в Жалада. Разве ты не помнишь? Может, они были не такими пышными, как у этих господ, но веселились мы на славу. — И она тихонько запела: — «Девушки, девушки, скорее в круг!..»
Мучительный приступ кашля прервал ее, согнув чуть не до земли.
Выпрямившись, она еле слышно прошептала:
— Теперь уж не до балов…
Они пересекли Городскую площадь. Поравнявшись с молодым вязом, мать опять остановилась и оперлась плечом о ствол дерева. Затем, переведя дыхание, подошла к высокой решетке и потянула затейливо изогнутую ручку звонка. Через минуту за оградой послышался скрип гравия, калитка отворилась, и растрепанная краснощекая девица, в белом, свежевыглаженном фартуке поверх черной юбки, спросила
— Нас прислала Фелиси Менье, — ответила мать, — меня и мою старшенькую, чтоб подсобить…
— Ах, это вы! — сказала девица, почесывая мизинцем нос. — Вас ждут. С этим балом все голову потеряли.
Она впустила их в калитку и повела к дому.
Широкая аллея тянулась вдоль левого крыла здания, увитого диким виноградом. Они обогнули массивное строение серого гранита. За ним открылся тенистый парк. Справа от дома виднелись конюшни. К их высоким двустворчатым дверям было прибито более сотни звериных лап — серых, черных и рыжеватых, — и под каждой из них блестела медная дощечка. Катрин не удержалась и спросила провожатую, что это означает.
— О, это лапы волков, оленей, косуль и кабанов, которых застрелил барин.
— А дощечки?
— Кажется, на них выгравированы время и место охоты, ну, и фамилии важных господ, участвовавших в этой охоте… Мне рассказывала об этом дама-компаньонка барыни; сама я читать не умею…
Вид этих зловещих трофеев, выставленных на всеобщее обозрение, испугал Катрин. «Волки, кабаны и олени…» Девочка невольно прижалась к матери.
Вдруг сам хозяин дома, охотник, покажется в дверях конюшни верхом на вороном коне? Катрин стало страшно.
— Смотри под ноги! — крикнула ей краснощекая девица. Катрин и не заметила, что им теперь надо было спускаться по каменной лестнице в полуподвал. Она едва не скатилась вниз, но девушка вовремя удержала ее.
Сойдя по ступенькам, они вошли в просторную кухню, вымощенную красными и черными каменными плитками. Открытая дверца громадной плиты багровела в полумраке; на полках вдоль стен сияли ряды медных кастрюль. В первую минуту Катрин не увидела ничего, кроме пламени плиты и блеска кастрюль. Потом, когда глаза привыкли к полутьме, она различила массивный стол, деливший помещение надвое, и склоненные над этим огромным столом фигуры женщин.
— Вот еще двое нам в помощь, — объявила девушка, отворившая им калитку.
Женщины у стола закивали. Катрин подошла поближе и увидела, что за столом сидят двое, а рядом с ними стоит третья, низенькая и толстая. Эта низенькая толстуха была здесь, как видно, за главную, потому что поманила к себе Катрин с матерью и распорядилась:
— Садитесь за стол и помогайте им резать яблоки, да поторапливайтесь. А ты, — сказала она краснощекой девице, — можешь отправляться к своей даме-компаньонке!
В кухне было жарко, но Катрин нравилось сидеть здесь, вдыхая аромат нарезанных фруктов, горячего сиропа и сладких пирогов и пирожных, которые пеклись в духовке большой плиты. Примостившись на скамейке рядом с матерью, она старательно резала яблоки и укладывала их тонкие ломтики поверх раскатанного на столе сдобного теста. Большой черный кот величественно прохаживался по кухне; иногда он останавливался и пристально смотрел своими круглыми желтыми глазами на мелькающие руки женщин. Заметив его взгляд, Катрин невольно вздрогнула и на мгновение прервала работу.