Детство и юность Катрин Шаррон
Шрифт:
Катрин пришлось снова собирать на стол. Орельен застенчиво пробормотал, что теперь ему пора уходить.
— Нет, нет! — умоляюще воскликнула Катрин. — Я уже поставила тебе миску.
Поешь сначала, а потом пойдешь.
После ужина она сама сказала Орельену:
— Ну, теперь иди, и спасибо за… за все!
Он пожал ей руку, поцеловал на прощание обеих девчонок. Но на пороге обернулся и увидел, что Катрин смотрит в сторону, кусая губы. — Кати, окликнул он ее.
Она залилась слезами. Орельен растерялся. Неловко
— Как тебе помочь? — тихо спросил Орельен.
Катрин беспомощно развела руками. Орельену было бы легче, если б она кричала, причитала, жаловалась, — только бы не видеть ее такой убитой, беззащитной перед горем, перед ночной темнотой, которая надвигалась, прокрадываясь под деревьями.
— Хочешь… — Он запнулся, не решаясь продолжать. — Хочешь, я останусь? — договорил он еле слышно.
Катрин бросилась к нему, схватила за руки:
— Да, да, Орельен, оставайся! Ты будешь спать на кровати Франсуа.
К ней вернулась снова ее обычная живость. Подхватив сестренок, она раздела их, уложила Туанон в деревянную колыбель, отнесла спящую Клотильду на свою кровать. Затем принялась проворно убирать со стола, мыть посуду, подметать пол. Но вдруг выпрямилась с веником в руках и воскликнула:
— Ох, я же совсем не подумала: что скажут твои домашние? Тебя будут искать…
Эта мысль давно уже мучила мальчика. Он со страхом представлял себе прием, который устроят ему завтра утром отец и Жюли. Однако он не колебался ни минуты:
— Не волнуйся, Кати. Я сказал отцу, что, может, останусь здесь… помочь тебе…
Ложь Орельена сразу успокоила девочку.
— Вот и хорошо, — сказала она. — Тогда давай ложиться спать.
Комната тонула в полумраке, и они с трудом различали друг друга.
Внезапно из леса донесся заунывный крик совы.
Катрин испуганно перекрестилась и подошла ближе к Орельену.
— Ты слышал? — упавшим голосом спросила она.
— А что особенного? Сова…
— Ты знаешь примету: «Крик совы предвещает смерть»?
— Ерунда! Сова — это сова; она кричит — вот и всё.
— Нет, она кричит о смерти Обена. А может, тот, кто умер, становится сам совой? Может, это Обен пришел за мной?
Она судорожно уцепилась за руку Орельена.
— Да нет же… нет, — успокаивал ее Орельен, стараясь придать твердость своему голосу.
А про себя твердил: «Ты же мужчина, ты не должен верить бабьим россказням». Только бы она не заметила, что его тоже пробирает дрожь! По счастью, Катрин была слишком поглощена своими собственными переживаниями.
— Знаешь что? — сказал он. — Ты устала. Иди-ка спать, а завтра утром будешь чувствовать себя лучше.
— Думаешь, я засну?
Катрин казалось, будто она опять маленькая, совсем маленькая, а Орельен, напротив, большой, как отец.
—
— До чего же ты глупа со своими дурацкими вопросами! — воскликнул он. Заруби себе на носу: тебе нечего бояться! И — спокойной ночи! — я ложусь спать.
Обиженная Катрин молча ушла в спальню. Вскоре Орельен услышал, как скрипнула ее кровать.
Да, нехорошо все вышло: чтобы успокоить Катрин, пришлось поссориться, а теперь у него самого все поджилки трясутся от страха при воспоминании о ее словах. А как подумаешь о той брани и затрещинах, которые ожидают тебя завтра дома, — и вовсе тошно станет…
Орельен неподвижно стоял в темноте посреди кухни, боясь шевельнуться. А Катрин, должно быть, уже заснула так же безмятежно, как и ее сестренки.
— Спокойной ночи, Кати! — сказал он, и голос его странно прозвенел в ночной тишине.
Ни звука в ответ. Страшно! И вдруг там, за дверью, послышался шорох и сонный, дружелюбный голос ответил:
— Спокойной ночи!
Этот милый голос разом развеял все страхи, изгнал из сердца мальчика тревогу и тоску. Ночная тьма уже не казалась ему ни враждебной, ни угрожающей. Он ощупью отыскал в потемках постель Франсуа, улегся на нее, не раздеваясь, поверх одеялу и тут же уснул.
В теплую летнюю пору, едва солнце показывалось над горизонтом, певчие птицы начинали заливаться на все лады, оглашая окрестности дома-на-лугах своими трелями и руладами.
Этот веселый, многоголосый птичий хор разбудил Катрин на рассвете.
Рядом крепко спала Клотильда. Очнувшись от сна, Катрин удивилась. Где она?
Что за девочка лежит на ее постели? Откуда доносится в комнату птичий гомон?
Она улыбнулась, различив в хаосе звуков торопливый посвист дрозда. И. вдруг, вся похолодев, крепко прижала руки к груди: Обен умер! Как смеет она улыбаться? Как смеют птицы распевать свои песни? Но, вспомнив зловещий крик совы, она ощутила невольную признательность к дневным пташкам, чье беззаботное веселье стирало в ее памяти мрачные пророчества их ночной сестры. Бесшумно встав с постели, Катрин оделась, вышла на кухню и подошла к кровати Франсуа.
Орельен еще спал. В сером утреннем свете лицо его казалось осунувшимся и бледным. Он тяжело дышал, приоткрыв рот. Катрин ощутила материнскую жалость к этому мальчику, который, несмотря ни на что, остался вчера здесь, чтобы охранять ее.
Она разожгла огонь и принялась готовить завтрак. Первые лучи солнца, заглядывавшего теперь в окошко кухни, скользнули по лицу спящего и разбудили его. Он сел на кровати и с недоумевающим видом стал озираться по сторонам.
— И со мной было то же самое, — сказала Катрин, — я тоже не могла понять: где же я?