Детство и юность Катрин Шаррон
Шрифт:
Глава 35
Итак, решено: Клотильда и Туанон остаются в доме-на-лугах. Теперь надо было подумать о том, как и где заработать хоть немного денег. Катрин отправилась к крестной разузнать, не может ли Фелиси найти для своей крестницы какую-нибудь поденную работу.
Нет, Фелиси не была злой женщиной. Она считала, что поступает разумно, советуя отцу отдать младших дочек в монастырский приют, но раз вопрос этот отпал, толстуха готова была всячески помочь Шарронам. Первым делом она уговорила своих хозяев пригласить Катрин на временную работу. «Господа мои, говорила крестная, — конечно, изрядные скупердяи».
Горничная как раз уехала на несколько недель к родным в деревню, и Фелиси сумела доказать госпоже Малавернь, что ей одной нипочем не управиться и у плиты и в комнатах; ввиду этого она позволяет себе рекомендовать барыне свою маленькую крестницу взамен временно отсутствующей горничной.
— Чванные-то они чванные, — рассказывала девочке Фелиси, — но, видать, не больно состоятельные, потому-то и вынуждены экономить на всем и, разумеется, в первую очередь на моем жалованье… Они и печи-то зимой топят только для видимости, лишь бы люди не сказали, что они живут, как скотина, в нетопленном помещении.
— Однако, мадам Фелиси, — говорил, ухмыляясь, дядюшка Батист, когда они встречались в доме-на-лугах, — однако, глядя на вас, нельзя подумать, что вы питаетесь одним хлебом и водой, а декабрь и январь проводите на морозе.
— Что вы хотите, — скромно отвечала Фелиси, вздыхая так, что ее щеки, подбородок, грудь, живот, невольно вздрагивали, — кухарка у плиты, как у Христа за пазухой, уж едой и теплом она не обижена.
Работая бок о бок с Фелиси, Катрин имела случай убедиться в справедливости этих слов. Малаверни платили девочке немного, но ела она столько, сколько хотела, а вечером, уходя домой, всегда уносила с собой какую-нибудь еду, которую крестная посылала для остальных обитателей дома-на-лугах.
— Ах, крестная, — испуганно шептала Катрин, — это нехорошо… Что, если они вдруг придут к нам и обыщут дом?
— Дурочка, только за те деньги, которые они экономят на тебе, можно купить в десять раз больше, чем ты уносишь отсюда.
Заработок отца, жалованье Катрин у Малаверней, деньги, вырученные Франсуа от продажи своих веретен, плюс «дары природы» («светское» выражение, употребляемое Фелиси для обозначения съестных припасов, которые она совала в карманы своей крестницы) — всего этого с грехом пополам хватало на жизнь.
Орельен продолжал время от времени приносить то яйца, то немного овощей, то голубя, а иногда даже несколько су. Он смущенно клал свои приношения на край стола и просил Катрин и Франсуа ничего не говорить о них его отцу и сестре.
— Как он умудряется добывать все это? — недоумевала Катрин.
— Э, — отзывался Франсуа, — он подрабатывает где придется. Какое тебе до этого дело? Во всяком случае, он — настоящий друг!
Катрин знала, что горничная Малаверней скоро вернется, и тогда ей надо будет подыскивать новое место. Она припоминала богатые дома, в которые ходила работать покойная мать. Среди них был один, о котором она не хотела бы думать, и, тем не менее, думала все время. Это был дом на Городской площади — массивное здание из серого гранита, крытое синим шифером.
«Дворец» — так мысленно окрестила Катрин эту тяжеловесную, лишенную грации постройку, где жила прекрасная Эмильенна Дезарриж.
В конце концов Катрин все же набралась смелости и спросила у
— Мама ходила иногда к Дезаррижам и однажды взяла меня с собой.
Кухарка — кажется, ее зовут мадам Пурпайль — была очень приветлива с нами.
— Мадам Пурпайль! — воскликнула Фелиси, воздев к небу свои короткие жирные руки. — Вот женщина, которой повезло в Жизни! Она у них не просто кухарка, но настоящая начальница, Которую беспрекословно слушаются все в доме, включая самих господ! Эти Дезаррижи — тоже порядочные гордецы — вечно на охоте или в разъездах, но, надо признать, совсем не скареды, не чета господам Малавернь! Леонард Дезарриж — самый крупный торговец лошадьми во всей округе. У него даже свой конный завод в окрестностях Ла Ноайли.
Фелиси не умолкала ни на минуту, комментируя удачу, выпавшую на долю ее «коллеги». Катрин пыталась снова свернуть разговор на Дезаррижей, в частности на Эмильенну, но безуспешно.
— Что ты там говоришь, Кати? Ты спрашиваешь про Эмильенну? Про эту кривляку и жеманницу, которая воображает о себе невесть что?!
— О! — воскликнула Катрин, оскорбленная в своих лучших чувствах.
А Фелиси уже снова распространялась насчет госпожи Пурпайль.
— Говорят, она скоро выйдет замуж? — тихо спросила Катрин.
— Кто? Мадам Пурпайль? Она вдова и, если верить ей, чувствует себя превосходно в своем вдовьем положении.
— Я не о мадам Пурпайль спрашиваю…
— А о ком же?
— Эмильенна…
— Опять ты со своей ломакой! Честное слово, ты напоминаешь мне этих молодых господ с Верха, которые только и толкуют о ней с утра до вечера. Не знаю уж, чем она их приворожила! Ну, всегда хорошо одета — это верно, и личико беленькое, и глаза бархатные, все так, но, в конце концов, мало ли в Ла Ноайли других красивых девушек?.. Замуж? Ну нет, вряд ли это будет легко и просто… Мадам Пурпайль — я даже могу похвастаться этим — доверяет мне такие вещи, которые не стала бы рассказывать другим…
И Фелиси снова перескочила на своего конька. Катрин не смела прервать ее еще раз. Вдруг крестная остановилась и спросила:
— А за каким чертом я тебе все это рассказываю?
— Вы говорили, что у мадам Пурпайль есть опасения насчет замужества Эмильенны…
— Ах да, опасения… Это слишком сильно сказано… Но, понимаешь ли…
Увы! Надо же было в эту минуту, чтобы какой-то соус подгорел на дне кастрюли, или молоко убежало через край, или энергично зазвонил звонок, соединявший кухню с господскими комнатами, напоминая Фелиси о том, что госпожа Малавернь ждет свой шоколад, — словом, Катрин так и не узнала, что же препятствует браку такой красивой, богатой и знатной девушки, как Эмильенна Дезарриж.
Глава 36
Однажды утром Фелиси встретила крестницу невнятной воркотней, хмуря густые брови. За долгие часы, проведенные рядом с крестной у плиты, Катрин уже достаточно изучила ее нрав, но никак не могла приноровиться к причудам толстухи. Впрочем, причуды эти были всего лишь своеобразной игрой, которая, по расчетам этой доброй женщины, должна была производить определенное впечатление на окружающих.
Раскритиковав в пух и прах своих скупердяев-господ и торжественно заявив, что надо быть последней дурой, оставаясь хоть на час в этом доме и в этом городе, крестная, наконец, смягчилась и выложила свою новость.