Детство Ромашки
Шрифт:
Выждав, когда они на секунду замолчали, я спросил, где же сейчас Ибрагимыч.
—А в Вольск ушел. Все туда пошли. Чапаев-га, Лександр Григорич-га, все, все, много человек.
Фатима с Каримой сидели часа полтора. И только успели мы проводить их, как явился Пал Палыч.
Ну-у-с, милые люди, победа, полная победа! — выкрикивал он, стоя в дверях и размахивая картузом. На нем была его форменная почтарская куртка с начищенными пуговицами,— Поздравьте-с. Вновь я балаковский почтальон Пал Палыч, по прозвищу Дух.
А ну-ка, иди рассказывай! — позвала его бабаня.
Сейчас, сейчас, Марья Ивановна, вот только руки согрею. Захолодало-с,
Да что же за новости? — не утерпев, спросил я.
А уж пойдемте-с, пойдемте-с,— схватил он меня и Наташу за руки и потянул к бабане.— Всем сразу доложу-с.
Пал Палыч сел, подняв ладонь, загнул большой палец.
—Во-первых,— отчеканил он,— в Вольск со всего уезда съехались большевики. Зискинд со своими сторонниками попытался выступить и опровергнуть большевиков, но был позорно освистан. Григорий Иваныч с Александром Григорьи-чем разоблачили его как защитника интересов капитала. Во-вторых,— Пал Палыч прижал к ладони указательный палец,— появилось такое выражение: «Большевизация Советов». Это значит, большевикам и всем, кто с ними, надо быть в Советах в большинстве.
Бабаня засмеялась:
И впрямь, ты, Пал Палыч, вроде духа!
Не все-с еще, Марья Ивановна. У меня есть что сказать и в-третьих.— Он вытащил газету и принялся развертывать ее.
Наташа робко подала голос:
А Григорий Иваныч когда приедет?
Завтра. Вечером, ночью, а обязательно будет,— с живостью откликнулся Пал Палыч.
Я было потянулся к газете, но он отстранил мою руку.
—Нет, нет, я сам. Статья длинная, а я вам из нее самое существенное-с. Вот-с, слушайте. Название статьи — «Перво-гильдейный плут».— Откинувшись на спинку стула и держа газету высоко над глазами, Пал Палыч начал чтение: — «Пер-вогильдейный купец Горкин Д. Ф., пользуясь бедственным положением страны, идущей к обновлению жизни, свободе и равенству, запугивает представителей имущих классов большевиками и за бесценок скупает у них не только товары, мельницы, баржи, пароходы, но и драгоценные украшения, картины, фарфор и немедленно же закладывает все это в агентствах французского и швейцарского банков». Понятно? — сняв очки, спросил Пал Палыч.
—Чего же тут не понимать? — ворчливо отозвалась бабаня.— Только, поди-ка, и неверного тут наговорено.
А я поверил статье. Да и трудно было не поверить. Горкин все скупил и забрал у Евлашихи, у Мальцева хутор с землей, скотом и машинами...
—О-о-о, Роман,— затряс головой Пал Палыч,— огромная хитрость в этой статье. Горкина вроде бранят и осуждают, а другим богачам сигналец подают-с: действуйте, мол, как Горкин, закладывайте золотишко с драгоценностями французам. Прижмет вас рабочий с мужиком своей революцией, к нам прибежите-с, а у вас тут закладец, капиталец. Вот оно как!
Свертывая газету, Пал Палыч шумно вздохнул.
48
Григорий Иванович, Александр Григорьевич и Ибрагимыч вернулись из Вольска, и в нашем доме все повеселело. Во дворе не переставая сыплет мелкий осенний дождь, окна в подтеках, ветер громыхает ставнями, в кухне почти не гасится коптюшка, а у нас вот уже больше недели что-то вроде праздника. Наташа как по воздуху плавает, а заговорит, так и не остановить ее. И удивительно: почти никуда не ходит, а все знает, что творится в Балакове.
—Марья Ивановна, мы с Наташей, похоже, поженимся. Бабаня молчала.
Не сейчас, повременим, чай. Поутихнет чуток, жизнь станет налаживаться...
Не советчица я в таких делах, Григорий Иваныч,— задумчиво проговорила бабаня.— Со своей душой да сердцем советуйся. Они не обманут.
Наташа в эту минуту стояла, собрав в горсть свои косы и прижимала их к лицу. Лоб, уши и шея у нее горели.
Григорий Иванович вдруг так взволновался и за что-то принялся растерянно благодарить бабаню, а затем меня и Наташу.
Сегодняшний день оказался особенно веселым. У нас побывали и Александр Григорьевич с Григорием Ивановичем, и Махмут Ибрагимыч. Среди разговоров о балаковских событиях и о том, как себя чувствует бабаня, Александр Григорьевич нет-нет да и кивнет мне:
—Как, Роман, после Семиглавого отдышался?
Мне даже смешно было отвечать. Конечно же, отдышался, и давно. Да сейчас казалось, что ничего трудного не было в той поездке.
—Оно верно, конечно, дорога нетрудная,— согласился Александр Григорьевич.— Только, поди, страшновато тебе стало одному до Семиглавого шагать?
А я и не помнил, страшно мне было или нет. Александр Григорьевич рассмеялся и, махнув рукой, сказал:
—Ладно, не объясняй, понимаю. Макарыч об этом складнее рассказывал. Проводил тебя и двое суток, пока Григорий Иванович в Осиновку не вернулся, как в горячке метался. Расскажи лучше, как горкинских нетелей у Овчинникова выцарапали.
Этого я не знал. На хутора ездили дядя Сеня с дедушкой.
—Вон оно что! — будто удивился Александр Григорьевич и, обернувшись к бабане, стал советовать обратиться со своими болезнями к Зискинду.
Он хоть и не согласен, что его из комитета устранили, но то из комитета, а из докторов зачем же его устранять? Доктор он хороший.
Уходя, Александр Григорьевич неумело подмигнул мне, отчего его вислые усы качнулись, и сказал:
—Ничего, Роман, ничего. Расти дальше.
Григорий Иванович задержался возле Наташи, что-то сказал ей. Она потянулась было за шалью, висевшей на спинке стула, но глянула на меня, спросила:
«— Может, Ромашка сбегает?
Не отдаст он ему. Договорено, что ты придешь.
Ну, раз так, побегу.
Она быстро накинула шаль, схватила с вешалки кацавейку, метнулась к поджидавшему ее Григорию Ивановичу. В дверях они столкнулись с Ибрагимычем.
Стой, пожалуйста! — выставил он руку.— Кого сейчас Махмут видал, знаешь? Горкина! На тройке скакал. Пароход нет, он на тройке. Весь тарантас грязный, сам грязный. Прямо к Зискинду во двор вкатывал.
Да нехай скачет,— отмахнулся Григорий Иванович.— Нехай. Чего ты испугался?
Моя не испугался. Моя мал-мала удивлялся. Зачем его по такой распутице сюда несло?