Детство с Гурджиевым. Вспоминая Гурджиева (сборник)

Питерс Фриц

Гурджиев дал мне несколько «секретных» упражнений («секретных» в том смысле, что они были предназначены строго для меня одного, и могли бы быть вредными, если их будут делать другие люди) и два или три чётких указания. Одно из них было в том, что я должен был пить определённое опытным путём количество крепкого алкоголя каждый день – в зависимости от моего «состояния» в конкретный момент, которое мне нужно научиться точно оценивать. Он сказал, что настаивал на том, чтобы я пил очень много, пока был в Париже, именно для того, чтобы он мог пронаблюдать меня и определить химическую реакцию на крепкие напитки. Следующее предписание было в том, что я должен был принимать некоторое лекарство каждый день и отчитаться ему, когда

увижу его в следующий раз, о своей реакции на это лекарство, и он дал мне несколько доз таблеток. Он настаивал на том, что я не должен был употреблять никаких других лекарств ни при каких обстоятельствах, но если меня заставят принять что-то ещё, то я немедленно должен прекратить принимать его лекарство.

Он сказал, что очень плохо для меня, что я должен вернуться в армию именно сейчас – и если бы у него была возможность держать меня возле себя от трёх до шести месяцев, он смог бы научить меня, как контролировать и использовать свою нервную систему и мои «состояния» правильным образом, но поскольку я не могу остаться с ним, мне нужно научиться делать это самостоятельно, но он предупредил меня, что это может занять много лет. Он также предупредил, что упражнения, которые он мне дал, были не только секретными, но также опасными, и что при нормальных обстоятельствах он не позволяет кому-то делать их без надзора. Затем он сказал, что я должен помнить, что когда он использует слово «опасный» для описания упражнения, он подразумевает, что это упражнение может привести к смерти, что может показаться мне чрезвычайно привлекательным в некоторых обстоятельствах, когда я «буду во власти» нервного «состояния». Он заставил меня записать упражнения и «правила», которые он мне дал, и сказал, что я должен буду выучить их – «выжечь их в мозгу» – настолько быстро, насколько возможно, а потом уничтожить все сделанные записи.

Последнее особое предупреждение он дал мне касательно того, что моё хорошее самочувствие, которое я ощущал с тех пор, как увидел его в Париже, будет продолжаться только около недели или дней десять, после которых наступит общее ухудшение; поэтому очень важно, чтобы я кропотливо работал в этот короткий период времени, чтобы утвердить временный эффект, который я получил, чтобы хотя бы попытаться «смягчить» ухудшение, которое может быть очень сильным.

После этого Гурджиев сказал, что ему очень жаль, что он больше ничего не может сделать в данный момент, но что я не должен забывать моё обещание вернуться в Париж так скоро, как я только смогу, и точно не позже, чем через месяц. «Ваше обещание также важно для вас, – сказал он, – как разница между надеждой и отсутствием надежды».

Глава 17

Накануне моего отъезда из Парижа состоялся обед, на котором Гурджиев побаловал себя одним из любимых развлечений: он заставил одного из присутствующих рассказать «анекдот» про случайную встречу Гурджиева с потенциальной ученицей. В изложении самодеятельного сказителя история оказалась типичной иллюстрацией того, что думают многие люди о непорядочных и раздражающих методах Гурджиева.

История была об англичанке, богатой и хорошо известной, которая подошла к Гурджиеву, когда он, по своему обыкновению, в окружении нескольких своих последователей сидел в парижском «Кафе де ля Пэ». Англичанка представилась и была приглашена Гурджиевым за стол. Она прямо изложила своё дело: ей сказали, что Гурджиеву известен «секрет жизни», и она целенаправленно разыскала его, чтобы узнать, что это за секрет. Как приманку, она показала Гурджиеву чек на 1000 фунтов, который она обещала ему передать, когда секрет будет ей открыт.

Гурджиев,

как обычно, выразил свой интерес к чеку и затем согласился продемонстрировать секрет жизни этой англичанке. Он встал из-за стола, подошёл к хорошо одетой «даме», которая обычно прогуливалась по тротуару напротив «Кафе де ля Пэ» – это был её «рабочий участок» – и с низким поклоном спросил её, окажет ли она ему честь, позволив ему купить ей выпить. Дама много раз его видела и, казалось, не думала о нём, как о потенциальном клиенте, но, не имея ничего лучшего на данный момент, она приняла его приглашение, хотя и казалась немного удивлённой его многочисленными компаньонами. Гурджиев предложил ей стул и затем сел напротив, спросив, что она хочет выпить, и заказав это. Что-то дорогое.

Когда та получила свой бокал, Гурджиев снова поблагодарил её за то, что она оказала ему честь своим присутствием, и затем сказал, что видел её много раз и знает о её здравом смысле и многочисленных достоинствах, и по этим причинам он решил ей объяснить кое-что. Он начал говорить, что, несмотря на её знания и опыт, он может держать пари, что она не может даже догадаться, кто он и откуда. Дама предположила, что он, возможно, откуда-то из России, но Гурджиев заверил её, что это не так, его заметный русский акцент – это часть маскировки. Он прибыл не только не из России, но и вообще не с этой планеты – не с Земли.

Дама никак не прокомментировала услышанное, но просто взглянула на свой бокал, на Гурджиева, на присутствующую группу и, казалось, решила мириться с его разговорами в обмен на выпивку.

Гурджиев продолжал, что прибыл с планеты, которая ей неизвестна, и вообще никому неизвестна на Земле, и эта планета называется «Каратас».

Поскольку дама продолжала молчать, Гурджиев пустился в долгие, многословные объяснения на этот раз о трудностях – для жителя планеты Каратас – связанных с жизнью на планете Земля. Одной из основных проблем для таких существ, как он, был вопрос питания, так как большая часть еды, произведённая на Земле, полностью непригодна для организмов с других планет. По этой причине для него необходимо с большими расходами и трудностями получать особую еду, ежедневно присылаемую с планеты Каратас.

Дама закончила свой напиток и собиралась уходить, судя по выражению скуки на её лице, но Гурджиев заказал ей ещё бокал и заверил, что не задержит её слишком долго и в достаточной степени компенсирует её время. Дама осталась, но по-прежнему не комментировала его очевидный взлёт фантазии. Она внимательно изучала его компаньонов, и выражение её лица ясно показывало, что она непреднамеренно связалась с группой «чокнутых».

Затем Гурджиев спросил, хотела бы она увидеть кое-что из еды, которую он ежедневно получает с Каратаса, и она пожала плечами. Он достал бумажный пакет, из которого извлёк несколько вишен. Он сказал, что хотя эта «еда» имеет некое сходство с растением, которое произрастает на планете Земля, на самом деле она сильно отличается. Дама закончила второй бокал и продолжала пристально на него смотреть.

«Не были бы вы столь великодушны и столь добры, – продолжал он, – оказать мне большую честь, попробовать этот великолепный фрукт и сказать мне, как вы его находите? На что он похож?»

Без единого слова женщина взяла две вишни с руки Гурджиева, положила их в рот и медленно съела. Она выплюнула косточки и бросила их на блюдце на столе. С нескрываемым сарказмом она пристально взглянула на него и сказала, медленно и отчётливо: «Мне кажется, это вишни». Затем она протянула руку.

Гурджиев быстро положил несколько банкнот в её руку, встал, поклонился ей ещё раз, провёл её обратно на тротуар, пожелал всего хорошего и снова поблагодарил за то, что она оказала ему большую услугу. Она бросила долгий взгляд на всех его компаньонов, пожала плечами и медленно пошла прочь, положив в карман полученные от него деньги.