Детство в Соломбале

Коковин Евгений Степанович

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ОРУЖИЕ ЕСТЬ!

Когда мы прибежали к Николаю Ивановичу и сооб­щили о находке, нам не поверили.

Мы рассказывали торопясь, захлебываясь и переби­вая друг друга.

– Все шхуны старые престарые, а баржа эта новенькая. Зачем такая баржа на кладбище стоит… Тут я и говорю Димке.

Костя перевел дух и взглянул на меня. А я не вы­держал:

– Стой! Ведь это я тебе, Костя, говорю «Помнишь, Костя, та самая баржа…»

Николай Иванович сидел у стола, расчесывал своп пышные седые усы

гребеночкой и, должно быть, думал, что мы с ума сошли или вычитали всю эту нелепую ис­торию в книжке. Он чуть заметно улыбался, но не останавливал нас. Давайте, мол, рассказывайте для развлечения, пока время есть. Забавно! Вот ведь какие штуки можно в книге вычитать! Ребята – они ребята и есть.

На кровати лежал человек, которого мы раньше не встречали. Он лежал, не сняв пиджака, закинув ноги на стул, чтобы не запачкать одеяло. Николай Иванович называл его товарищем Королевым.

Королев курил, смотрел в потолок в одну точку и, наверно, что-то обдумывал. Потом он стал посматривать на нас и прислушиваться. Наконец он даже присел на кровати.

– Тогда я схватил топор, – с жаром рассказывал Костя, – да ка-а-ак ахну по двери! Доска так и вы­летела…

– Я туда руку запустил и…

– Да подожди ты, Димка' Дай по порядку… Вот не поверите, смотрю – винтовка. Спросите у Димки…

Мы замолчали – что скажет на это Николаи Ива­нович?

– Постойте, ребята, а какая это баржа? – вдруг спросил Королев. – На ней написано что-нибудь? Ну, название есть?

– Названия никакого нету, – покачал головой Костя. – А написано на носу только желтыми буквами…

– «Лит. В»! – добавил нетерпеливо я.

Мне все казалось, что Костя рассказывает чересчур медленно. Тянет и тянет!

– Да, «Лит. В», – подтвердил Костя. – Мы толь­ко никак не могли отгадать, что это за «лит» такое.

– Эх, черт возьми! – вскричал Королев так, что мы даже испугались. – Да ведь это же та самая баржа!

Он схватил Костю в охапку и закружил его. Потом так же схватил меня и поднял до потолка.

– Нет, неужели этот Прошин правду писал?.. Нико­лай Иванович, принеси-ка мне мою зеленую папку.

Ошеломленный механик выбежал из комнаты. Он вернулся с канцелярской папкой, завязанной тесемками.

Королев порылся в папке и вытащил вчетверо сложенный листок бумаги.

– Да-да, да да… – повторял он, читая про себя. Потом он передал письмо Николаю Ивановичу. – Видите, видите, ясно сказано «Литерная В находится в надежном месте». По правде, я не очень верил этой записке. Прошин писал ее в тюрьме. Но только его так измучили, что бедняга не выдержал… помешался. Пом­нишь, Николай Иванович, я говорил тебе об этом… А кроме того, я плохо знал этого Прошина. Могла быть провокация. А теперь можно предполагать…

…Вероятно, в тот самый день, когда был потоплен «Прибой», моторист Прошин заметил одиноко плыву­щую по Двине баржу. По осадке легко было определить, что баржа с грузом. Обнаружив в барже винтовки и патроны, Прошин отбуксировал ее своим катером на кладбище кораблей. По возвращении в Архангельск

он был арестован. И тайна оружия ушла с ним в тюрьму.

Зимой Королев получил от Прошина записку, но подпольщикам уже было известно, что моторист после допросов и пыток сошел с ума.

Так вот как попала баржа на корабельное кладбище! Конечно, Прошин не указал места, опасаясь, что запис­ка может попасть в руки тюремщиков. Кроме того, он, может быть, надеялся, что его скоро освободят.

– А что же вы там делали, на этом кладбище? – неожиданно спросил Николай Иванович.

Было немножко стыдно и смешно признаваться и рассказывать о поисках клада.

Николай Иванович и Королев долго смеялись и хва­лили нас. Потом Николай Иванович угостил нас чаем, и мы отправились домой счастливые и веселые.

Спустя три дня мы снова поплыли на кладбище ко­раблей. Когда наша «Молния» вышла на широкую реку, Костя сказал.

– Смотри лучше, они должны быть тут!..

На реке было тихо. На востоке ровный бледно-розо­вый восход солнца предвещал ясную и безветренную погоду. Поеживаясь от ночной прохлады, Костя неторопливо греб и напевал.

Нас ни в чем нельзя было заподозрить: в шлюпке лежали удочки и донницы, банка с червями-наживкой и сачок. Обычное дело – ребята поехали ловить рыбу.

На середине реки я заметил две лодки.

Костя трижды поднялся со скамейки во весь рост. Это был условный знак – «свои».

Верст пять мы плыли одни, не сближаясь с лодоч­никами, направлявшимися также на корабельное клад­бище. Три лодки, плывущие вместе, могли вызвать по­дозрение.

Только когда Архангельск скрылся за поворотом реки, мы подплыли к лодкам и поздоровались с под­польщиками. Среди них был знакомый уже нам Коро­лев. Николай Иванович на кладбище не поехал. Во-пер­вых, он был уже стар, чтобы работать на разгрузке, а во-вторых, ему нельзя было покинуть свою паровую шаланду.

Королев на этот раз надел не пиджак, а синюю мат­росскую куртку. Широколицый, загорелый, он и в са­мом деле походил на архангельского моряка. И только разговор выдавал его: он говорил чисто, гладко – по-петроградски.

Из предосторожности нам вскоре опять пришлось разделиться.

Мы плыли долго, но ни разу не приставали к берегу.

И вот снова перед нами корабельное кладбище: скло­ненные мачты шхун, узкий изогнутый островок, тихая бухта, яркая зелень листьев балаболки.

Меня высадили на островке. Отсюда было видно всю реку до поворотов.

Я должен был наблюдать за рекой и противополож­ным берегом, пока подпольщики разгрузят баржу и спрячут оружие в лесу. Если на реке покажется какая-нибудь лодка или катер, мне немедленно подать услов­ный сигнал продолжительным свистом.

Костя отправился вместе с Королевым и другими подпольщиками к барже.

В бухте корабельного кладбища было по-прежнему тихо и уютно.

У песчаного мыска на мели игриво плескалась ры­бешка, рассыпая на воде быстро исчезающие круги. Пе­реливчатый птичий посвист долетал из кустарников.