Детство

Панфилов Василий Сергеевич

Он потянулся к стоящему на земле лыковому коробу, примеряяся, как ловчее накинуть обратно на спину.

— Да пущай стоит! Енто и не нужно! Обманка для дуриков.

— Да ты! — Гвозь с силой сжал было кулаки, глядя на моё ухмыляющееся лицо, и мотнул головой, будто отряхиваяся от воды, как собака, — Пошли.

Недоволен он, иш ты! А мне-то што? Я, может, тоже многим чем недоволен, но помалкиваю. Нет-нет, да и мелькает иногда, когда с бутовскими вожуся, што чужинец я средь них. Так-то не обижаюся, на што обижаться-то? Но и им тогда обижаться неча, когда на

меня доверия нету. Так, удобственность взаимная, да играемся иногда вместе.

— С новинкой никак? — Полюбопытствовал знакомый сторож, придерживая ярящихся собак.

— Ага! — Лыблюсь во все двадцать шесть, как лучшему дружку. Мужик он говнистый и противный, но — психология!

Один из студентов услыхал недавно слово психолухия, да и ну в смех! До слёз смеялся, а с той поры меня психолухом только и кличет. Правда, книжку подарил, про Мёртвые Души — насовсем, а не на почитать, потому как старая очень, не жалко. Я ишшо не начал, но мыслю — што вроде Франкенштейна будет, с духом пока собираюся. И так через раз снится всякое нехорошее.

Я править недавно язык стал, но пока плохо получается, следить за собой надобно. Я нет-нет, да и собьюсь когда не надо. Оно ведь как по-хорошему?

С господами на одном языке разговариваю, да не на господском, ни-ни! Они любят такой язык у простонародья, што вроде как ярмарочный-лубочный. Нарошно иногда словеса корявить нужно, те тогда умнее себя чуйствуют, ну и умиляются «простонародному говору». Вроде как знаем своё место.

Со студентами умственно можно. Они почти што господа, да и не совсем. Денюжек с их не возьмёшь, так што и не совсем господа. А вот книжки можно. И язык, опять же, поправить.

Бутовские и деревенские вообще — как привык, по ранешнему. Умственные и господские слова они не любят — думают, што задаюся.

Ну и на Хитровку вернуся, там по-своему надо. Когда матерок, а когда и енти… жаргонизмы. Студент тот смешливый, он филолог, интересно бывает послушать. Правда, особо и некогда. Енто он бездельничает — шатается по деревне, да байки стариковские слушает, а мне работать надо!

Проходя через ворота, крещуся немного напоказ, для сторожа.

— Ну-с, господа хорошие и нехорошие, — Вертаюсь к бутовским, примеряя на себя роль ярмарочного зазывалы, — на рожи пригожие, так себе и вовсе негожие! Начинаем представление, всем на удивление!

Отпавшая челюсть Гвоздя порадовала, и што важно — давить взглядом перестал. Так-то!

— Давай, как показывал, — Командую бутовским, и выхожу вперёд с палкой, как мажор из тамбура, и ну вперёд! Я палкой машу — дирижирю, значица. Гвоздь за мной, палками барабанит по куску жести, закреплённому на деревянной колоде. Ну и Лёшка Зимин на жалейке етак — ту-ду-ду-ду! Красиво получается, громко! Остальные пятеро без музыки идут, но в ногу стараются.

Прошлись етак чуть не до центра дач, всех собак окрестных собрали, с детворой вместе. Ну и взрослые подтянулися — кто недоволен, а кто и смеётся.

— Публика почтенная! — Вопю во всё горло в сторону

взрослых, вставших чуть в стороне, да кланяюся мало не в землю.

— Почти почтенная! — Поклон в сторону детей, поясной.

— И котора так себе! — Совсем чутка кланяюся вставшим в сторонке служанкам.

В ответ смешки и всякие там реплики, но вот ей-ей, не слышу! Подойди ко мне сейчас да в лицо заори, так и не пойму ничево. Волнуюся!

— Господа и госпожи хорошие, на морду лица пригожие, умом и деньгами гожие! Только сиводня и только для вас и только сейчас! Представление до полного вашего изумления! Собирайтесь без стеснения, вместо билетов показывайте хорошее от меня настроение!

Ору так и вижу — собралися уже мал-мала, тянуть нельзя, а то и хмуриться начнут. Ставлю два короба рядом, собираю ветролёт и так — фыр-р-р! Лопасти лубочные вверх и кружатся, кружатся… а потом спускаются не быстро, так же кружась.

— Рот закрой, раззява, — Пихаю Гвоздя локтем в бок, — Лови давай!

— А? Ага!

Опомнившись, тот подхватывает лопасти у самой земли.

— Господа князья да бояре! Граждане почётные, дворяне по дням нечётным! Видеть спешите, чудо узрите! Игрушка для мала и велика, ценой невеликой! Полтина цена, небесная игра! Спеши, забирай, всех знакомцев удивляй!

— Уу… — Гудящая толпа нахлынула, разбирая ветролёты. Иные, не считая, кидали много больше полтины и спешили отойти да поиграться.

— Держи, мальчик, — В руки суют трёшницу, наспех отдаю колобашечку и лопасть, и немолодой господин отходит спешно, отмахиваясь от сдачи. А у самого ажно руки трясутся!

— Дай-ка ещё две… нет, сразу пять! — Барыня копается в рюдикюле, разговаривая с кем-то в толпе, мне невидимым, — Сусловым надо непременно, двое детей всё-таки, да и сувенир вполне оригинальный, Модест Петрович оценит. Ничем не хуже бумерангов австралийских!

Лезу в короба…

— А всё, барыня, — Ответствую посаженным голосом, — кончилися.

— Как? — Барыня не гнушается заглянуть в короба, — И правда. Завтра приходи, непременно! Задаток нужен?

— Што вы, барыня! Как только, так и сразу!

Гудя, толпа стала рассасываться. Кажный пятый, наверное, норовил подойти ко мне да приказать, штоб вот прям завтра было. Непременно!

Глянул на бутовских я и понял — всё, договора побоку. Насмотрелися на ажиотаж да на трешницы, будут небось всей деревней сегодня ветролёты делать. Какая там страда! Вот тот день, который весь год прокормит!

— Поняли? — Говорю, — Бегом в деревню, да к работе приступайте!

Только пятки грязные мелькнули — всё, теперя до самого Бутова не остановятся.

А сам бочком, тишком, да и в кусты чуть не ползком. И к дальним дачам — тем, што господа из небогатых снимают, к холодничкам щелястым.

Прокрался к дому, да в окно и постучался, ан нет знакомцев моих, гуляют! Ну, сам же шумиху етакую устроил! Чуть губу не исжевал, пока в сараюшке дровяном дожидался их. И так-то лишнее не люблю на дачах задерживаться, а тут ишшо и деньжищи такие! Сидел пока, так и перещитал все.