Детство
Шрифт:
За столами купцы, пьяненькие уже изрядно. По одёжке и манере видно, што из тех, кто из низов вышел. Ну или батюшки ихние не поддались заразе, именуемой «классическими гимназиями». Такие все кондовые, исконно-посконные, домотканые ажно до лубочности.
Купцов с десяток, да всяких там прилипал-подпевал два раза по столько же. Не сразу и поймёшь, где там прикащик доверенный, а где и такие, што вроде Максима Сергеевича — шуты из бывших, да прочий мутный народец, ухитряющийся поучаствовать в чужих гулянках.
С ними хор цыганский, да чуть поодаль оркестр.
— Ентот? —
— Кланяйся! — Зашипел на меня какой-то подскочивший прилипала, схватив за шею и нагибая вниз, — Его степенство Иван Ерофеич гуляет!
Бью зло пяткой назад, да по коленке плешивому етому — так, што тот завыл, на полу сидючи. Сидит, за ногу держится, лицо белое, и мне так нехорошо стало — ну, думаю, доигрался ты, Егорка! Щаз как… а што щаз, додумать не успел.
Цыган старый вперёд выступил, тряхнул кудрями серебряными и серьгами такими же, да и молвил:
— А лихого молодца к нам привезли, Иван Ерофеич? Перепляшет или нет, но мне такие храбрецы по нраву. Да и ты, поговаривают, не молитвами состояние заработал.
— Да уж, — Пьяно приосанился купчина, — всякое бывало! Ну што, самородок?
— Я, дяденька, может и не самородок, но, — Кошуся на Максима Сергеевича, — и не самовыродок!
Как всё замолкло на секунду, да как смехом и рассыпалось! Ну, думаю, фартовый ты парень, Егор Кузьмич! Развлечение для таких компаний — дело первеющее, так што наибольшую беду от себя отвёл почти што!
Скинул шубейку прям на пол, сел на неё, да и переобулся в опорки. Вокруг зубы скалят, а меня ажно все косточки гудят, движения требуют. Такой кураж взялся откуда-то, што прямо ой! Тот самый случай, што или грудь в крестах, иль голова в кустах! И поетичность ещё такая в душе образовалась, што будто сам стал героем Шекспировской пьесы.
— Ну, — говорю, — Как моево супротивника зовут?
И цыгану кланяюся низко — чай, не убудет! Выручил он меня знатно, отвёл беду. Говор нарочито простонародный — учён уже. Купцы, они тово, не шибко-то и любят, когда людишки нижестоящие умней или хотя бы умственней были.
— Меня, — Ответил тот, зубы скаля, — Шандором матушка назвала, а в церкви Панкратом крестили. А плясать ты будешь противу племянника моево, коего в церкви Алексеем окрестили, а в таборе Фонсо прозвали.
Расступились цыганки, повели своими юбками цветастыми, звякнули монистами пудовыми, да и вышел парень — молодой, да сразу видно — вертлявый, ну чисто кубарь [73] ! Поклонился слегка, но так насмешливо и ёрнически, што у меня ажно кровь закипела! И не придерёшся вроде, а ясно — насмешничает!
73
Кубарь— детская игрушка, разновидность волчка, приводимого в движение при помощи «кнутика» или веревочки.
Одет щеголевато, рубаха алая из атласа, жилет поверх чёрный из бархата, да золотом расшит. Штаны
Мы пока театральствовали, плешивого тово унесли незаметненько. Ой, думаю, никак ногу ему сломал? А страху и нет почти — так, в глубине где-то.
— Жги! — Крикнул купчина, махнув кулаком и шарахнув по уставленному снедью столу. И сразу — музыканты как вжарили!
Фонсо кочетом прошёл, коленца выделывает. Хорош, зараза! Я руки в боки упёр, чуть в ответку приплясываю — штоб разогреться с морозу, да и смотрю — што он там покажет?
— Жри-поджигай! — Ору, — Лихой удалец, красавец молодец!
Ерунду всякую вопю — так только, штоб купцов раззадорить. Вроде как при деле я, не просто так стою-пританцовываю. А сам гляжу — плохо дело! Коленца выделывать я и не хуже умею — вот ей-ей, всё за ним повторю!
Только Фонсо чище пляшет, ну да оно и понятно, я ж всево ничего занимаюсь, а он в таборе, да при таком-то дядьке, который плясками на жизнь зарабатывает!
Плясал он, плясал, а я и подзуживал-покрикивал. Запыхался цыган, да и остановился. Старается не показывать, но видно — запалено дышит, ажно бока ходуном ходят.
— Ну, — Говорит, — самородок Хитровский, который не самовыродок! Показывай умение своё, иль ты только языком танцевать умеешь, по женскому обычаю? Цыганки наши тогда тебе юбку да монисто одолжат, да будешь до самого утра в таком обличии так плясать, купцов именитых веселить!
— Ай и стервец! — Заорал восторженно Иван Ерофеевич, заухали-засмеялися и другие пузатые бородачи. Ах ты, думаю, рыба-падла…
— Я, — Говорю, — за тобой всё повторю. Лучше ли, хуже ли, за то сказать не могу, пусть купцы рассудят.
И как дал коленца перед ним выделывать! Всё, што Фонсо наплясал, повторил, а некоторые ещё и усложнил. Но не так чисто, ето да! Сам чувствую.
Остановился и взглядом его так смерял, а сам руки в боки упёр и дышу, дышу…
— Я за тобой повторил, а повторишь ли ты за мной, друг мой Фонсо?
И как дал коленца оттудова, из снов которые! Купцы ажно вскочили, да и поближе — дело-то невиданное совсем. А я в нижний брейк ушёл, да и на руки оттудова, и ногами — хоп! И на цыгана ими указал.
Фонсо только рот захлопнул, да глазами сверкнул. Но нашёл в себе силы, поклонился низко.
— Ай молодец! — Выступил вперёд старый цыган, — Недаром мальчишка этот нам с тобой, Иван Ерофеевич, так приглянулся! Мне-то стыдно было бы не увидеть танцора отменного, да и у тебя, Иван Ерофеевич, глаз — как стокаратный алмаз!
— Видали!? — Купчина заорал, остальным радостно, — Наш, русский мальчишка, да цыган переплясал так, што те сами ето признали!?
Как схватил меня в охапку, и ну обнимать-целовать! От самого водкой несёт, да едой, да зубами больными. Терплю! А за ним и остальные, всево исслюнявили, да наобнимали мало не до ломоты в костях. И главное, деньги мне в карманы да за пазуху суют!