Девадаси. Верность любви
Шрифт:
— Разве нет других танцовщиков? — не без иронии произнесла Тара. — Неужели только Камал похож на Натараджу, который спустился с небес?
Пожилая девадаси покачала головой.
— Он был частью жизни храма, всецело преданный Шиве, отдающий своему искусству и душу, и сердце. Так же, как и ты. Где вы теперь и чем занимаетесь?
Молодая женщина рассказала, и Хемнолини произнесла ту же фразу, какую Тара некогда услышала из уст своего возлюбленного:
— Ты превратила священные танцы в уличное представление! Совершила святотатство. И заставила Камала
Тара хотела ответить, но муж опередил ее:
— Нет, Хемнолини. Ты прекрасно знаешь, что представляет собой наше искусство. Это не просто заученные движения. Это умение смеяться и плакать, раскрывать сокровенные тайны души, рассказывать обо всем на свете с помощью танца. Святое мы оставили неприкосновенным. Разве что привнесли в танцы больше огня и жизни, простых человеческих чувств. Если бы мы остались в храме, никогда не смогли бы пожениться, открыто жить вместе и иметь детей. И чем нам заниматься, как не танцевать? Мы больше ничего не умеем. Танец — это наша жизнь и наша любовь.
Выслушав его, Хемнолини добродушно усмехнулась.
— Что с вами поделаешь! Ваш талант искупает все прегрешения. Главное, вы счастливы друг с другом.
— Расскажи о том, что случилось с Амритой, — попросила Тара.
Пожилая девадаси говорила недолго.
— Это все, что мне известно, — сказала она в заключение. — Человек, похитивший Амриту, был очень богатый и властный, а я знаю, что крепче всего запираются золотые клетки. Возможно, Амрита никогда не вернется назад.
— Мы хотим забрать ее дочь с собой, — заявила Тара. — У нас тоже девочка, и мы сумеем воспитать Амину.
Взгляд Хемнолини сделался суровым.
— Зачем она тебе? Разве дочери Амриты плохо в храме?
— Я не хочу, чтобы она становилась девадаси.
— Ты не ее мать и не можешь решать.
— Давайте спросим Амину, — вмешался Камал.
— Она еще слишком мала и не понимает, что значит быть девадаси, — возразила Хемнолини.
— Вот именно, не понимает! — Тара повысила голос. — Зато я понимаю! Понимаю, что значит расти без родителей, без права выбирать свою судьбу. Знаю, каково днем получать удары бамбуковой палкой, а ночью плакать в подушку.
— Человек не выбирает судьбу. Это она выбирает человека, — возразила Хемнолини. — Если бы не воспитание, полученное в храме, ты не была бы такой, какая ты есть сейчас: не сухая трава, а прекрасный цветок. Ты не только отдавала, но и брала, Тара.
— Пусть так. Жизнь тяжела, выбор сложен, и человек рискует ошибиться. Главное, что Амина будет нужна нам независимо от того, есть ли у нее способности к танцам и… какой она приносит доход.
Хемнолини вздохнула.
— Вы можете поговорить с верховным жрецом, но он не отдаст вам девочку.
Камал и Тара вышли на улицу.
— Возможно, Хемнолини права? — сказал жене Камал. — Почему ты хочешь забрать Амину? Ты чувствуешь себя виноватой перед Амритой или тебе нужен второй ребенок? Если девочка покинет храм, она уже не сможет вернуться обратно. К тому же тебе неизвестно, что думала об этом Амрита!
Тара
— Я не могу оставить малышку одну, не могу!
Камал обнял жену.
— Хорошо. Мне кажется, для начала нужно поближе познакомиться с девочкой.
— Ты прав, — согласилась женщина.
Они упросили Илу отпустить Амину с занятий и увели ее за пределы храма.
Тара пожалела о том, что они с Камалом не взяли с собой Уму; веселая, непосредственная малышка легко находила общий язык с детьми и взрослыми.
Тара рассказала Амине о Калькутте, о жизни своей семьи. Они с Камалом угостили девочку сладостями, показали ей выступление фокусников, заклинателя змей.
На узких улочках городка жили и работали ремесленники. Амина наблюдала, как искусные мастера неутомимо стучат крохотными молоточками по листам серебра, нанося на них тончайшие орнаменты и узоры. Как гончар заканчивает отделку кувшина и выстраивает рядами готовые блюда и чаши. Как женщины прядут тончайшее волокно, а мальчик-подмастерье скрепляет щипчиками звенья ожерелий и браслетов. Девочка увидела, что за пределами храма бурлит разнообразная, неведомая ей жизнь.
Вскоре Амина повеселела, начала улыбаться. Пока рядом с ней была мать, девочка чувствовала себя так, словно между ней и горестями окружающего мира стоит надежная живая стена, сотканная из теплоты объятий, ласковых утешений и ободряющих слов. Когда Амрита исчезла, в душу ребенка ворвалось одиночество. Она не знала, куда идти, если кто-то обидит ее или причинит боль.
Теперь в ее жизни вновь появились взрослые, согласные любить ее просто за то, что она это она, готовые защищать от любых бед. Амина чувствовала, что может им доверять.
— Ты станешь учиться танцам, если захочешь. Будешь жить у нас, сколько сама пожелаешь. Можешь считать нашу дочь своей сестрой, — говорили Тара и Камал.
— А мама вернется? — с надеждой спросила девочка.
Они переглянулись.
— Непременно. И быть может, случится так, что она тоже захочет жить в нашем доме. Ты пойдешь с нами?
— Пойду, — сказала Амина.
Тара порывисто прижала ребенка к себе и заплакала.
— Я выдержу сражение со жрецами, чего бы мне это ни стоило! — заявила она мужу.
Камал покачал головой.
— Храм — не то место, где сражаются, Тара.
Когда они вернулись на территорию храма, Ила сказала:
— Приехал какой-то человек, говорит, что он отец Амины.
Возле площадки, на которой обычно занимались девочки, стоял Киран. Тара и Камал замерли в изумлении. Они знали, что Киран собирался приехать, но никак не ожидали, что он появится именно в это время.
Что-то изменилось в облике Кирана с тех пор, как они видели его последний раз. Он все больше старался скрывать свои чувства от окружающих людей, и это удавалось ему все лучше и лучше. Вдобавок он был великолепно одет; его сопровождали двое слуг, один из которых был вооружен саблей, а другой держал над головой господина раскрытый шелковый зонт.