Девчонка идет на войну
Шрифт:
— Сережа, тебе никогда Боря не рассказывал, из-за чего мы поссорились с ним тогда, когда еще в Алексеевке были?
— Он не рассказывал, но я эту историю знаю. Да и не только я, тогда в полку здорово смеялись над Борисом. Когда ты звонила, у дежурного человек десять сидели и все твой крик души слышали.
— Ой, какой ужас! Дура я была. Так вот знаешь, я жалею, что сделала это. Я не про звонок говорю, это уж вообще черт-те что. Я жалею, что не стала тогда женой Бори.
Сергей несколько шагов прошел молча.
— Ты хорошо сделала,
— А теперь уже я никогда замуж не выйду.
— Выйдешь. Все пройдет. Если бы ничего не забывалось, то нельзя бы жить было. Тебе сколько сейчас?
— Почти семнадцать с половиной.
— Вся жизнь впереди. И столько еще в ней будет хорошего. Еще позовешь старика Попова нянчить своих ребятишек.
— Нет, вот увидишь.
Мне очень хотелось сказать ему о том, что скоро я уйду на фронт, но все это еще было так неопределенно, что лучше было не хвалиться заранее.
— Загуляли, товарищ орденоносец, — сказал Щитов, встречая меня.
Три дня я жила как во сне. То мне казалось, что Доленко и думать забыл о моем существовании, то я напряженно ждала, что меня позовут к Щитову и он скажет: «Собирайтесь».
Откровенно говоря, я побаивалась объяснения с ним. Поэтому, когда вдруг ночью пришел Злодей и сказал мне, что утром я должна быть готовой к отъезду, но чтобы Щитову на глаза не показывалась, я даже обрадовалась этому.
Ярченко помог мне собрать немудреные мон пожитки.
— Парадную форму я возьму к себе, — сказал он, — а то эти финтифлюшки сгноят ее.
— Что же ты будешь юбки развешивать? Да тебя на смех поднимут.
— Пусть попробуют, — сказал Злодей.
Утром он прибежал чуть свет и сказал:
— Идем, боцман, внизу машина ждет.
Я в последний раз посмотрела на свою землянку, на длинную лестницу, вырубленную по склону ущелья. Постояла, слушая, как шепчутся сосны. Вот и еще какая-то часть жизни оставалась позади.
Злодей помог мне сесть в кузов и стоял у машины, держась за борт. Вдруг из камбуза вышел Щитов. Демонстративно отвернувшись от нас, он быстро пошел наверх.
— Ну, счастливого пути, боцман, — сказал Злодей.
— А что вы пожелаете, товарищ старший лейтенант? — крикнула я.
Щитов остановился, повернулся на миг ко мне и отрубил четко и зло:
— Не возвращаться сюда.
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
Мотобот выполз прямо на берег, и я выскочила одна из первых. Было такое чувство, будто я после долгой тоскливой разлуки возвратилась в родной дом.
Как всегда в воздухе монотонно гудели «рамы», и было светло от ракет, разбросанных в небе, и елочной канителью тянулись к ним со всех сторон разноцветные цепи трассирующих пуль.
Но когда над головой пролетел в море снаряд, я упала, прикрыв голову руками.
— Не
Быстро же я отвыкла от войны.
Очень хотелось увидеть всех наших. По пути я заглянула на причал. Там на моем месте трудился Васька Гундин. Любо было посмотреть, как он здесь командовал. Я стояла в стороне и некоторое время наблюдала за ним. Васька только что отправил одно судно и принимал другое. Бескозырка висела на самом затылке. В руке палочка.
Вдоволь налюбовавшись рыжим, я подошла к нему сзади и сказала басом:
— С чужого коня среди грязи долой! Сдавай вахту, самозванец.
Честное слово, я не ожидала, что он так обрадуется мне. Он облапил меня и даже, кажется, чмокнул в щеку.
— Нинка, — закричал радостно Васька, — ей-богу, Нинка! Ну, теперь совсем сюда?
— Спрашиваешь. Я же говорила, что вернусь.
— Давай жми наверх. Ребята рады будут. Только капитана подготовить надо.
— Чего это его готовить?
— Ну, знаешь, человек он пожилой, сердце не такое, как у нас. Правда, за месяц он, конечно, малость отдохнул от тебя.
Лапшанский хотя и пытался нахмуриться, увидев меня, но это у него не очень-то получилось, и, в конце концов, он тоже улыбнулся.
— В общем-то, хорошо, что прибыла, — сказал он, — на линии, как всегда, людей не хватает, а Васька уже может потихоньку тянуть связь.
— Куртмалай ходит? — спросила я Толю Старикова.
— Да, — ответил он, — получил новый катерок и бегает сюда почти каждую ночь. О тебе несколько раз спрашивал, а что я могу сказать, ты же ни одного письма нам не прислала.
В следующую ночь я уже вышла на причал.
— Вон Куртмалай катит, — сказал Толя.
Цыган подошел к берегу.
— Толя, сбегаю к нему на одну минуточку, — попросила я, — пока эти сейнера разгружаются, успею вернуться.
Когда подошла к тому месту, где разгружался мотобот Куртмалая, люди успели сойти на берег, и цыган стоял с командиром комендантского взвода. Я тихонько подошла к ним.
— Раненых мало, — говорил командир взвода, — забирай их и можешь отправляться. Кстати, у тебя нет табачку? Привезли нам какой-то дряни, стал утром сворачивать, смотрю — наполовину, вроде, табак, а наполовину бумага, честное слово. Длинная такая полоска попалась. Видно, вместо табака на этот-раз прислали проникотиненную бумагу. В горле от нее дерет.
— Ничего, — засмеялся Куртмалай, — вот когда тебе на обед бумагу дадут, тогда другое дело. Говорят, у немцев вместо хлеба эрзац. А табак— это фигня, бери, я у старухи покупал, так что настоящий.
Он полез в карман. Я сзади схватила его за руку и приказала:
— Ни с места! Руки вверх!
Цыган оставался сам собой. Он не повернулся с радостью, как Васька, а просто спросил таким тоном, словно мы виделись только вчера:
— Сеструха, ты с кем пришла?
— Так я еще вчера.