Девчонка идет на войну
Шрифт:
Ребята заметили, что я не реагирую на их выпады.
— Ты что, Нинка, уснула или обиделась? — спросил Гриша.
— Я хочу пить.
— Да у нее температура, — сказал Иван, поднеся мне кружку воды и потрогав лоб.
Гуменник сходил в радиорубку за градусником.
— Тридцать девять и семь десятых, — сказал он через пять минут.
Зажгли коптилку. Мне становилось все хуже и хуже, и
Орлов позвонил Лапшанскому. В пять часов утра за мной прислал санитарную машину и увезли в Алексеевку.
— Эх
Майор Куркин отправил меня в госпиталь. Там меня положили в маленькую палату и оставили одну до обхода врачей. Потом пришли врачи, осмотрели ногу, переговорили между собой, задали несколько вопросов и ушли, а вместо них явилась медсестра, сделала мне сразу два укола, оставила на тумбочке таблетки и тоже ушла.
Хотя я предыдущую ночь не спала, сна не было, просто дремалось, когда стукнула рама и на подоконнике появился Куртмалай.
— Ты что, сеструха, концы отдавать вздумала не ко времени? — спросил он, прыгая с окна. — А я позвонил к вам в часть, думаю, дай узнаю, где там моя сеструха запропала, а мне говорят: в госпитале. Я сразу сюда. Ты вот что, не затягивай здесь, на днях будет что-то интересное для тебя, я так думаю. Жри все порошки, слушайся врачей, в общем, не залеживайся. Чего это лекарство лежит, а ты его не пьешь? — Куртмалай собрал в пригоршню таблетки с тумбочки и поднес их к моему рту. — Давай не морщись, глотай.
— Да ты с ума сошел, это на весь день.
— Ерунда! Еще дадут! Пей.
Я выпила. В это время дверь скрипнула, и в щель просунулась голова Сергея.
— Вот она, — сказал Попов, входя в палату.
За ним вошел Борис. Он удивленно посмотрел на Куртмалая, запихивающего в меня остатки таблеток.
— Я пошел, сеструха, — заявил Куртмалай и выпрыгнул в окно.
— Что это за явление? — спросил Борис.
— Это не явление, а мой лучший друг.
— Ну и друзья у тебя, — усмехнулся он.
— Очень хорошие друзья.
Сергей вышел. Мы остались одни.
— Почему ты не сказала вчера, что заболела? Мы бы сразу тебя отвезли в госпиталь. Кому нужен этот героизм?
— Я не хотела в госпиталь. Я очень хотела жениться, Боря!
Он взял мою руку и прижал к своим глазам.
— У тебя лицо холодное, — сказала я.
— Нет, это у тебя горячие руки, — пробормотал он, еще крепче прижимая руку к лицу.
Я отняла ее и заглянула ему в глаза. Там стояли непролитые слезы. Я смотрела на них с ужасом и благодарностью.
— Боренька, Боря!
— Вот так-то, — сказал он смущенно, — нелегко все это, Нинок. Дело в том, что через два часа я уже улетаю.
— А я сейчас выпишусь и— баста. Да мы с тобой за два часа тысячу раз распишемся.
— Сергей пошел узнать, можно ли тебя увезти
Сергей пришел в сопровождении сердитого маленького доктора, который прямо с порога напустился на Бориса.
— Если вам, молодой человек, очень хочется иметь безногую жену или, еще лучше, стать сразу после свадьбы вдовцом, то, пожалуйста, забирайте ее и идите плясать.
— Я же сказал, что он улетает, — не менее сердито прервал его Сергей.
— По-человечески понимаю, но помочь вам не могу. У нее температура сорок.
Остававшееся до отлета время Борис просидел у меня. Это были самые быстрые часы в моей жизни, в течение которых Борис, однако, успел мне дать тысячу наставлений по поводу того, что я должна быть: а — дисциплинированной, б — осмотрительной в выборе друзей и знакомых, в — не должна больше даже думать о фронте, г — писать письма как минумум раз в неделю, д — не терять ни в коем случае связи с Сергеем и при самой малой необходимости обращаться к нему за помощью или советом, е… ж… з… и все другие буквы алфавита были перечислены до конца.
Я терпеливо выслушала все, не перебивая. Но это вовсе не означало, что я все выполню. Просто у меня стоял какой-то туман перед глазами, и трудно было говорить.
— Ты смотри не вздумай там жениться на другой, приеду и выгоню ее в два счета, — сказала я, перебарывая тяжесть, навалившуюся на меня, — так и знай. И не радуйся, что сбежал из-под венца.
— Дай мне адрес твоего отца. Вдруг ты опять пропадешь, так хоть через него найду.
— И напиши, что мы чуть было не женились, но проклятая сколопендра разбила нам жизнь.
Я говорила всякий вздор, чтобы хоть немного развеселить его. Я очень боялась снова увидеть на глазах его слезы. Тогда бы я просто не пустила его, вцепилась бы, как бульдог, и не пускала, хоть убей.
— Ты знай, Борька, что я тебя люблю больше всего на свете, и, если с тобой опять что-нибудь случится, я умру, — предупредила я его, когда он, выходя из палаты, оглянулся в последний раз. — Постой минуточку. Улыбнись. А теперь нахмурься. Мне надо запомнить тебя всякого.
— Нинка! — У него был такой вид, будто он решил вернуться и никуда не уходить.
Но он тут же вышел и быстро закрыл за собой дверь. А я почему-то оказалась на середине палаты, и от меня на уровне пояса к стенам уходила огромная натянутая простыня. Потом она стала быстро-быстро, все так же вися в воздухе, собираться вокруг меня противными мелкими складками, а в дверях появилась высоченная баба и, упершись руками в притолоку, сказала отвратительным медленным медным голосом: «Во-от!»
Этот бред мучил меня до следующего утра. Но еще через сутки температура спала и боль в ноге значительно снизилась, да и опухоль стала меньше.