Девиация. Часть первая «Майя»
Шрифт:
Лампочка всполошилась, мигнула. Скрежетнув, затих БГ, замер на Красивом холме. Свет погас. Комнату заволокло тишиной, несмело разбавленной шелестом дождя. Настало каждовечернее отключение электричества – признак развала Страны; как и порожние магазины, щемящая убогость и помешательство по случаю обретения независимости.
И хорошо… – смиренно радуюсь темени. Заботы потустороннего мира волнуют мало, а сумрак успокоит. В нём легче думать, не отвлекаясь на ползанья предосенних мух.
Достал из-под стола свечку, затеплил, обдал восковым
Заколебались тени, обратили келью в истинное прибежище одинокого поэта, наполнили призраками Муз. Порождённые ночными химерами, они населили книжное пространство, впитались каверзами стародавнего шкафа, щелями в дверях, ворсинками истоптанного половика.
Тени клубятся, тянут зыбкие руки, кивают невидимыми головами, благословляют давно принятое решение, или отваживают, предостерегают.
Из дальнего угла, как из детства, выпорхнули Изначальные Анабеллы – голоногие бесстыдницы. За ними – Школьные нимфы – солнечные, недавние, но уже отцветшие. Девочки закружились хороводом, обдали полынным духом и растворились в пламени свечи, опали восковой слезой.
Как насмешка, противоядие от совсем уж недозволенного, повеяло гарью – закачались над головой дряблые Миросины груди с огромными ореолами. За ними взвилась Зина – «первая любовь» с маленькой буквы. Затем Алевтина Фёдоровна – любовь библиотечная, сначала недоступная, в последствии – не нужная.
Над иконой Спасителя лёгкой дымкой забрезжил неведомый образ, совсем крохотный. Из запретных нимф или далёкого детства? Не похоже. Я с ним не встречался. Из будущего – укололо догадкой, потекло предположениями, однако не проявилось, потому, как из книжной полки выпорхнул Майин призрак – виновник трёхнедельных сомнений.
Призрак набух, ревниво пригрозил пальцем, но и он долго не устоял, заслонился грустной Аней. Не из этого августа – из октября восемьдесят девятого: мокрой, распластанной на моей груди, укутанной в плащ; где мы брели дождливым миром по раскисшей дороге; где я боялся её любить.
Лучше б нам не встречаться в позапрошлые выходные – навсегда бы осталась для меня такой.
Глупое самоутешение. Аня ушла и больше не вернётся. А Майя однозначно намекнула, и сроки определила – до конца августа.
Так жениться или не жениться? Мама настаивает. Юрка-друг, профессор девичьих наук – не советует. Гомер со стены улыбается – вдохновляет. Но что ему, гипсовому истукану. А я? Чего хочу я?
В который раз прислушался к населяющим меня Голосам, примиряя их желания с последствиями для отдельно взятой Вселенной, помещённой в бестолковую оболочку, названную при рождении Эльдаром.
Рассудительный Гном, который обитает в голове (трезвый до тошноты!), делово тараторит, что Гутарева Майя Александровна, девятнадцати лет от роду – достойная партия, из хорошей семьи, обеспечена, воспитана…
Сердечный Пьеро, не получив ожидаемого всплеска нежных чувств от той самой Гутаревой М.А., зевает, выказывая равнодушие к искомому ответу.
Демон
Сложнее со Змёй. Дремля под сердцем, Хранительница молчит, предоставляя самому делать выбор. Однако смутно понимаю: верное решение есть звеном в цепи предопределенности, потому важно, даже необходимо.
От безысходности надумал испробовать дедов магический Инструмент, заглянуть в будущее. Вынул из укромного места, перебрал. Применить побоялся, уложил назад. Людские вопросы нужно решать людским порядком – говорил покойный дед.
А чего я мучаюсь? Сам вопрос: жениться или не жениться – бессмысленный. Уже его наличие есть отрицание первой леммы. Потому как любя, им не задаёшься. При самой невозможной возможности желаешь притиснуться, раствориться в сладкой Половинке своей и вить гнездо. Или без гнезда, но вместе.
А если сомневаешься?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«МАЙЯ»
Глава первая
Июль 1991, Городок
Я сомневался. Виновником сомнений, вернее Перстом судьбы, который указал мне на их предмет в год заката Империи, стал сосед Юрка – одноклассник, арлекин, любвеобильная личность.
Арлекином прозвал Юрку ещё в детстве, когда прочитал «Золотого ключика», а затем посмотрел «Приключения Буратино» – уж очень походил мой дружок на заводного шкодника.
Юрка в отместку называл меня Пьеро (не догадываясь, что у меня уже есть маленький Пьеро, который живёт в сердце). Называл за библиофильскую меланхолию, переходящую в восторженность от очередной прочитанной книги, и влюбчивость в девочек, которые плаксы и приставалы. Ещё Юрка называл меня Читателем, а потом и «Рыцарем печального образа», услышав такую замечательную самохарактеристику.
Так и росли мы с ним в одном дворе: разные – как полюса планеты, и симбиозные – как пчёлка и цветок.
Неисчислимы таланты вечно довольной Юркиной личности, но главные из них: охмурить девушку и заработать деньги. В наше время больших перемен, последнее качество есть наиглавнейшим, поскольку определяет «умение жить» – учил великий Юрка.
Куда было податься бедному Пьеро без верного Арлекина летом девяносто первого, на благодатной земле Украинской ССР, наполненной смутной романтикой, верой в светлое будущее без метрополии и показным желанием независимости?
Городок наш небольшой, провинциальный районный центр в сотне километров от Киева (он так и называется – Городок, чем сбивает с толку незадачливых топонимистов). В прошлом Городок – неотъемная частичка Империи, а сейчас – захолустье-захолустьем: памятник вездесущему Владимиру Ильичу посреди площади, райком Партии, Дом культуры, универмаг, три девятиэтажки в центре для местной элиты, чуть поодаль – десяток хрущевок, а дальше сплошь частный сектор, где и асфальт – редкость. По южной окраине Городок обрамляет речка – отрада местной детворы.