Девиация. Часть первая «Майя»
Шрифт:
Для детворы постарше Центром Вселенной был парк имени Гагарина, в котором находилась летняя танцплощадка.
За время «перестройки» площадка, как и страна, обветшала. Однако Юрка – достойный Арлекин – и этот недостаток превратил в выгоду: за мизерную плату арендовал танцплощадку, набрехав директору Дома культуры о подношениях из будущих заработков. Разумеется, не обошлось без моей помощи – подключил связи в райкоме Комсомола. Узнав о нашем предприятии, многие захотели полакомиться на прибыльной ниве организации молодёжного досуга.
Закончив бумажную волокиту,
На одной из таких дискотек, двадцать первого июля, Юра показал мне девчонку в немодном светлом платьице, топающую под «Жёлтые тюльпаны». На фоне пигалиц с лаковыми начёсами на головах, напяливших лосины и длинные футболки едких оттенков, эта казалась белой вороной в стае канареек.
– Видишь, Эд, вон-то создание? – указал Перст на блеклую пташку.
Эдом, или Эдмоном, прозывал меня Юрка тоже по старой памяти, с тех пор, как пересказал ему за пару вечеров «Графа Монтекристо». А зовусь я Эльдаром. Родитель мой, будучи поклонником «Гусарской баллады», назвал сына в честь режиссера.
В младших классах я был Базаром, Самоваром, Дуремаром, а также Пьеро – с Юркиной подачи. Последним прозвищем называли меня, как правило, одноклассницы – за тихий нрав и постоянную влюблённость в очередную мальвину с голубыми волосами.
К девочкам в ту пору я относился особенно, наделённый по воле судьбы запретным знанием, о чём нельзя было рассказывать взрослым. Я не дергал их за косички, а лишь поправлял развязанные бантики. Я не задирал им платьица, довольствуясь созерцанием случайно открывшихся девчачьих тайн; наоборот – защищал от особенно настырных приставал, за что награждался просьбой донести домой портфель и заманиваньем проиграть в доктора, пока родителей не было дома.
Мальчишки жутко ревновали к такому несправедливому положению, с ехидцей и сюсюканьем напевали в адрес влюблённого Пьеро: «Пропала Мальвина – невеста моя!». Но какое мне было дело до мальчишек с их вечными футболами, играми в трясучку и самопалами – я дружил с девочками, находя в том особый смысл. А они, нежные создания, чувствуя моё отношение, отвечали взаимностью.
Юрка тоже ревновал, долго и нудно упрашивал поучаствовать в недоступных играх. Порою брал его на правах друга. Однако играть с девочками Юрка не умел: норовил больно щипнуть да тыкнуться, куда нельзя. Не любили его девочки. Это потом, в старших классах, Юрка стал востребованным донжуаном, поменявшись со мной местами.
Октябрятское детство прошло. Девочки подрастали, предпочитая нахрапистых арлекинов. В старших классах меня уже не дразнили влюблённым Пьеро – называли Эльдаром за возможность безвозмездного списывания.
Впрочем, не это стало главной причиной перемены имен. Устав от образа пинаемого страдальца, я подошёл к физруку, скупо поплакался на рост и хлипкое тельце. Он пристроил в секцию лёгкой
«Рождённый ползать – не того…» – незлобливо измывался я над другом, когда в восемьдесят девятом мы оба возвратились со службы. Юрка пьяно склабился, тянул в общежитие местного техникума к первокурсницам, называл меня Алленом Делоном за синие глаза и тёмно-русые волосы, которые должны послужить пропуском к неуступчивым девичьим сердцам. При этом величал себя Бельмондо. Юрка, и в правду, немного похож на милого французского хулигана.
– Эдмон! Ты заснул?! – орал Юрка в ухо, перекрикивая гул сабвуферов. – Видишь девчонку в бабушкином бежевом платьице с рюшами?
– Вижу.
– Вот тебе невеста! На твой вкус.
– С чего взял?
– Наблюдаю. В первый раз на площадке – значит, раньше дома сидела. Взаперти. Неиспорченная. Судя по одежде – не модница.
– Мало ли…
– Судя по тому, как парней отшивает и стесняется – нецелована-небалована. В руках не держала.
– Чего?
– Ничего не держала, – подметил Юрка. Он на этот счёт целую теорию имел.
Остаток вечера я посматривал на незнакомку в бежевом. Танцевала она с подружками в отдельном кругу, смутным контуром проявляясь в отблесках музыкальных фонарей. Я не мог разглядеть её лица, но случайный зайчик, отраженный зеркальным шаром, порой выхватывал из многоцветного полумрака то отблеск глаз, то очерк щеки, то хрупкую шею. Ни притворства, ни показного веселья, ни страхоподобных начёсов, скрепленных сахарным сиропом. Настоящая.
Под сердцем шелохнулась, ожила Хранительница – сладко защемило. Видно, неспроста Юрка указал на незнакомку.
Забыв о фонограммах, которые находились в моём веданьи (чем заработал тумак от Арлекина), я не сводил с девушки глаз, пытаясь поймать её взгляд. Не сложилось. Заметила ли – не знаю. Если заметила – виду не подала.
Ближе к полуночи незнакомка растаяла за силуэтами слипшихся пар. Даже не глянула в мою сторону.
А на меня, особенно на Юрку, многие поглядывали: парни дружбу заводили, выпить приглашали, девчонки глазки строили. Юра этим часто пользовался: от приглашений ребят не отказывался, девичьи ласки принимал. Под конец дискотеки Арлекин бывал хорошо навеселе, в обнимку с нагидроленной подружкой.
Я к выпивке без повода относился равнодушно, к местным заводилам тоже, а на девиц не заглядывался, имея на то свои соображения.
К тому же, особо распутничать мне, вроде как, было нельзя – работал в школе, преподавал историю в средних классах и возглавлял пионерскую дружину. В конце восьмидесятых пионерское движение испускало дух, никого не интересовало, потому занимался я древней историей, внеклассной работой и дискотеками для старшеклассников. В Городке, где две средних школы и одна начальная, знали меня многие, и я многих знал. Но не эту барышню.