Девочка, испившая Луну
Шрифт:
Сумасшедшая почувствовала, как болезненно вдруг закололо её сердце.
Она здесь, она здесь, она здесь!
Птицы рванулись вверх, прежде чем медленно и осторожно опустились вниз, к земле, неся сумасшедшую на своих спинах и опустив её вниз до того нежно, как мать своё дитя укладывает в постель.
Она здесь.
Сумасшедшая поднялась на ноги. Открыла рот. Её сердце внезапно невероятно забилось в груди. Конечно, она должна была дать ребёнку имя. У неё должно было быть имя!
Какой ребёнок? Вот что шептали ей сестры. Никто понятия не имеет, о чём ты говоришь…
Никто
Твой ребёнок умер, разве ты этого не помнишь?
Ты всё это придумала. Твоё безумие становится всё хуже с каждым днём.
Твой ребёнок был опасен.
Ты опасна.
У тебя никогда в жизни не было никакого ребёнка.
Жизнь, которую ты помнишь – это просто фантазия, плод твоего воспалённого ума.
Нет. Такое сознание у тебя было всегда.
Только твоя печаль реальна. Печаль. Скорбь. Вечная печаль. Печаль, печаль, печаль, печаль…
Она знала, что ребёнок был реальным. И дом, в котором она жила, и муж, который любил её . А теперь у него была новая жена. Теперь у него была новая семья. Теперь у него был новый ребёнок.
Никогда не было никакого ребёнка?
Никто не знает, кто ты.
Никто тебя не помнит.
Никто по тебе не скучает.
Тебя просто не существует.
Сёстры были злобными, и шипение прослушивалось буквально в каждой фразе, что они произносили. Их голоса ползли по её спине, а после обматывались верёвками вокруг её шеи. Их ложь затягивала тугую петлю. Но они только и делали, что говорили. В этой башне был только один лжец, и сумасшедшая знала, кто это был.
Сумасшедшая покачала головой.
– Ложь, - прошептала она вслух. – Она мне солгала. Она сказала мне ложь! – она однажды была влюблённой девушкой. И весьма разумной супругой. И будущей матерью. Сердившейся матерью. Скорбящей матерью. И горе, да, свело её с ума. Конечно, свело. Но ещё оно позволило ей видеть истину.
– Как давно это было? – прошептала она. Спина дрожала, и она схватилась за живот, словно пыталась затолкать печаль внутрь. Увы, но это ей никогда прежде не понимало. Она отыскала способы получше не дать еду Той, что Ест Печаль.
Бумажные птицы парили над её головой, тихо маша своими крыльями. Они все ждали приказа. И они будут ждать её целый день. Она знала это. Она не знала, откуда, но…
– Это… - голос её дрогнул. Он был таким скрипучим, из-за того, что она столько лет молчала. Она вновь кашлянула. – Здесь есть кто-нибудь?
Никто не ответил.
Она попыталась позвать ещё раз.
– Я не помню, как меня зовут! – это было чистой правдой. А ведь она решила, что правда - это единственное, что у неё осталось. – Но однажды у меня было имя. Однажды. И я разыскиваю своё дитя. Но её имя я тоже не могу вспомнить! Но оно существует. И моё имя тоже существует. Я жила со своей дочерью, со своим мужем, прежде чем всё пошло наперекосяк… Её забрали. Её забрали плохие люди. Плохие женщины. Может быть, ведьма. Но я не уверена насчёт ведьмы.
Тем не менее, никто
Сумасшедшая огляделась. Единственными звуками, что здесь оставались, оказалось кипение болота и шелест бумажных крыльев. Дверь в чреве огромного дерева была приоткрыта. Она шла по двору. Ноги болели. Она была обнажена и испугана. Когда она в последний раз ступала по земле? Не могла вспомнить… Её клетка была такой маленькой! Такой гладкой! Она могла пройти с одной стороны в другую за шесть коротких шагов. Когда она была маленькой девочкой, то бегала босиком всегда, когда только могла. Но это – тысячу жизней назад! А может, это происходило с кем-то другим.
Заблеяла коза. Потом ещё одна. Одна была цвета поджаристого хлеба, другая – угольная. Они смотрели на сумасшедшую своими большими влажными глазами. Они были голодны. И их вымя опухло. Их надо бы подоить.
Она вдруг поняла, что когда-то доила козу. Только довольно давно.
Цыплята пели в загоне, прижимали к ивовым стенам клювики, но те держали их внутри. Они отчаянно били крыльями.
Они тоже были очень голодными.
– Кто о вас заботится? – спросила сумасшедшая. – И куда они сейчас запропастились?
Она проигнорировала жалобные крики животных и проскользнула через дверь.
А внутри оказался дом, ухоженный и уютный. На полу – коврики. На стульях – одеяла. А ещё были две кровати, подтянутые к потолку благодаря умной конструкции из канатов и шкивов. На вешалке красовались платья, на крючках висели накидки. Одна кровать была прислонена к стене как раз под стопками трав. На полках стояли банки с джемами, пучки трав, сушёное мясо, нашпигованное специями и солью. Круглые головки сыра, что ждал на столе. Картины на стенах – картины на дереве или на бумаге, или даже на траве. Дракон на голове старушки. Монстр довольно странного вида. И гора с луной, что парила прямо над лесом – и башня с черноволосой женщиной, что тянула ладони к птице.
"Она здесь", гласила надпись.
Каждая картина была подписана совсем детским почерком.
"Луна", вещала эта подпись.
– Луна, - прошептала сумасшедшая. – Луна, Луна, Луна…
И каждый раз, когда она произносила это, она чувствовала, что внутри неё что-то щёлкало, становясь на место. Она почувствовала собственное сердцебиение. Сердце всё билось, билось, билось – и она задыхалась.
– Мою дочь зовут Луна, - прошептала она. И её сердце подтверждало, что это было чистой правдой.
Кровати были холодными. И очаг давно остыл. И обуви не было на коврике у двери. Никого здесь не было. Это означало, что Луна жила с кем-то в этом доме, но их здесь не было. Они сейчас были в лесу. А ещё в лесу была ведьма.
Глава 32. В которой Луна находит бумажную птицу. В самом деле, несколько бумажных птиц.
К тому времени, как Луна пришла в себя, солнце было уже высоко в небе. Она лежала на чём-то очень мягком – сначала даже подумалось, что это была её собственная постель. Она открыла глаза и увидела небо, просвечивающееся сквозь ветви деревьев. Прищурилась, задрожала, подтянулась, чувствуя дрожь.