Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной
Шрифт:
— …в пользу идеи, что можно говорить о фундаментальных симметриях. Закон природы, лежащий в основе спектра частиц, из взаимодействия, строения и истории космоса, определяется, вероятно, некоторыми фундаментальными симметриями, например, инвариантностью при преобразованиях Лоренца, вращениях в изопространствах, изменениях масштаба…
— Никогда не думала, что квантовая механика настолько сексуальна! Все как сейчас — изменение масштаба при вращении в оропространстве с полным сохранением симметрии! — от восторга сжимаю инструмент чересчур энергично,
Сажусь почти что девонькой-паинькой — ладошки на коленочках, все щечки в сперме:
— Тебе понравилось? — хлопаю глазками.
Физик взирает сумасшедшими глазами.
— Твои лаборанточки тебе так не отсасывали? — хлопаю глазками.
— Они не просят при этом читать лекции, — признается Барбудос.
— Что за молодежь! Один секс на уме! Так что ты там говорил? Насчет предложения?
Барбудос краснеет:
— У тебя… у тебя на лице… извини…
— Хотел прямо в ротик? — сочувствую. — Извини, не успела.
— Может… может вытрешь… — шарит в кармане, протягивает платок.
Отклоняюсь:
— Это теперь не твоя проблемя. Все, что отдал, — уже не твое. Хочу — вытрусь, захочу — и так обсохнет. Так на чем мы остановились?
— Вика, я действительно хочу… — веник падает на голову.
— Все-таки опять хочешь? Запустили тебя лаборантки, запустили, — не дожидаясь возражений возвращаюсь к очередной проверке фундаментальных симметрий при изменении масштаба. Главное доказательство научного открытия — повторяемость решающего опыта.
— Зачем? Зачем ты это делаешь?! — Барбудос нервничает. Тем не менее, возбуждается. Могуч, могуч… И веник не отпускает.
Скрипит дверь, открывается, на пороге, протирая глазки, стоит полностью разнагишенное дите. Полина.
— Брлк… — свирепо произносит очумевший физик.
Оторваться тоже уже не могу, лишь свирепо кошу глаза на добродушно разглядывающее нас создание. Хоть бы прикрылась, развратница. А кто здесь не развратница? Притон, одним словом.
Немая сцена. Наконец Полина хриплым голоском вопрошает:
Asa sekkusu-suru-no suki?
Барбудос вздрагивает и делает мощный аккорд. Консистенция квинтэссенции пожиже, но приходится сделать пару глотков, прежде чем, наконец, освободиться:
— Кыш отсюда! — свирепею.
Полинка пожимает плечиками:
— Думаешь я порнуху, monge bobo, только по телеку смотрела? Te voy a hacer la sopa! — тем не менее удаляется.
Борода сползает по стенке на пол.
— Ну так что насчет любви? — интересуюсь. — Говорят, любовь — это то, что остается после соития. У тебя осталось? — игриво тереблю окоченевший инструмент. — А если ты все еще насчет брака, то, конечно, спасибо, но… Во-первых, брак основывается не на любви, а на половом инстинкте и инстинкте собственности. Удовлетворять половой инстинкт можно и без всяких формальностей. Мы же не дети! И чтобы потрахаться, чужого благословения нам, слава богу, не нужно. А от инстинкта собственности
— Несовершеннолетние девочки, например, — говорит Барбудос. Шок постепенно проходит, и ремиссия социально приемлемой программы поведения начинается, как обычно, с наиболее ханжеских реминисценций.
— Во-вторых, брак потерял всякий смысл после того, как был лишен принципиальной нерасторжимости. Поверь, семейный философ уместен в комедии, а не в жизни. Уж лучше мастурбировать, чем раздвигать ноги во исполнение обязанностей… Впрочем, ut desint vires tament est laudanda voluptes.
Целую сморщенного дружка и поднимаюсь:
— А что касается Полины, то за нее заплачено. Золотом. И, можно сказать, честью. Она теперь домашнее животное. Сам понимаешь, сношаться с домашними любимцами — это уже какое-то запредельное извращение.
28. Полина
— Doko-ga kanjiru-ka oshiete! — порочный домашний питомец продолжает исследование распростертого тела хозяйки.
Не хочется ни возражать, ни показывать. Истома. Посторгазменный синдром. Подобные утренние стрессы, даже в выходные, даром не проходят.
— У тебя сиськи почти как у меня… Nimaai… и baal тоже нет… или ты бреешь? CoCo san prel. Я тоже… хотя и брить-то особо нечего… Хотя у меня, конечно, уже… с такой жизнью тебе все там разработали… UnК tК qij me kollodok! — язычок шустрый, прохладный. Не кошечка, но собачка, точно. Сучка. Норовит показать зубки. — А ты и правда — философ? Первый раз такую тетку имею… Diu lei lo mo k ta fa hai. Чтобы и etchi suru, и omonkuu, и котелок варил.
Порочная звезда порочных поколений.
— Yarashite?
Домашний питомец… Запредельное извращение… Слова, потерявшие всякое значение после того, как высказаны. Тем не менее, почему-то почитается высшей добродетелью следовать впопыхах сказанному. Необходимо отстраниться, оттолкнуть развратное дитя… Но тело послушно каждому ее касанию. Словно прохладная, хрупкая змейка скользит вниз, вниз, вниз…
— У тебя был хороший учитель… Неужели тот хряк чему-то мог научить?
— Разве ты не знаешь, jalang, что женщину нельзя ничему научить? Ano jore-me. В нас это есть… и все…
— Ты ходишь в школу?
Смех. Обычный детский смех. Ужасающая разорванность, несовместимость между переливистой беззаботностью и тяжкой обремененностью грехом. Какая-то часть все еще готова завопить в ужасе, стряхнуть крошечную пиявку, выпивающую, освобождающую от всего того, что именуется добродетельным.
На одном из островов Полинезии считаются вполне допустимым и даже желательным орогенитальные контакты родителей с детьми. Отцы вылизывают вагины дочерей, а матери — члены сыновей с их рождения и до совершенолетия. Результат — если бы устраивались мировые конкурсы на самые красивые гениталии, то островитяне без труда завоевали бы титул «Мисс Вагина» и «Мистер Пенис» впридачу.