Девочка, которую нельзя. Книга 2
Шрифт:
Я похолодела, вцепилась Игнату в руку:
— Кто они? Жагровские?
Бородач удивлённо обернулся, окинул взглядом меня, Игната. И, многозначительно дёрнув бровями, отвернулся.
— Со стороны казалось, что ты её бережёшь, а ты её… полуголую на снег. — Усмехнулся. — В общем, по существу вопроса мне тебе сказать пока нечего, но теперь я точно знаю, что ты сам по себе. Не обещаю, но попробую что-нибудь придумать. Даже постараюсь.
— Сочтёмся, — коротко кивнул Игнат.
— Обязательно.
В это время петляли по какому-то спальному району, и всё
— Куда едем? — спросил Игнат.
— Не кипишуй, отвезу вас в надёжное местечко, до утра перекантуетесь.
Подъехали к обычному жилому дому. Бородатый лично сопроводил нас на третий этаж, в обычную квартиру, которая даже выглядела довольно обжитой. Выходя из кухни в прихожку, столкнулся со мной в узком коридоре. Я прижалась спиной к стене, пропуская его, но он, наоборот, задержался, окинул меня изучающим взглядом. Отвёл пальцем волосы от лица, хищно сощурился:
— Красивые серёжки, маленькие, но такие… блестящие. Папа подарил?
— Мама! — мотнула я головой, сбрасывая его руку, и сбежала из коридора. Бородатый легко рассмеялся мне вслед, повернулся к Игнату:
— Сейчас пришлю человечка, грубиянке твоей шмоток каких-нибудь подвезёт. А в остальном — не теряйся, тогда и вопрос твой порешаем.
Они пожали друг другу руки и даже по-братски стукнулись плечом в плечо на прощание, но едва тонированная машина скрылась из виду, Игнат словно с цепи сорвался — спешно пролез всю квартиру, разорил шкафы и даже антресоли. Набрал ворох какого-то старого барахла и обуви, свалил передо мной кучей.
— Подбери себе что-нибудь, чтобы на улицу можно было. Пять минут у тебя.
— Думаешь, пасут? — суетливо зарылась я в тряпьё. — Но он же вроде от чистого сердца? Кто он вообще такой?
— Осталось четыре минуты.
К тому моменту, как я, похожая на деревенского обалдуя, пришла к Игнату на кухню, он тоже уже переоделся. И мы, оставив свет в комнатах горящим, аккуратно покинули квартиру и двинули на пятый этаж. Там Игнат сорвал навесной замок с чердачного люка и велел мне идти через чердак к люку последнего подъезда, а сам остался.
Ожидая его в условленном месте, я больше всего переживала, что он рванул сводить какие-нибудь счёты… Но не прошло и пяти минут, как снаружи послышался скрежет, приглушённый грохот, и крышка люка вдруг откинулась, впуская на чердак бритую макушку:
— На выход!
— Думаешь, они тебя не заметили? — суетливо спускаясь, шепнула я.
— Нет. Они у подъезда пасут, а я задами пролез.
— Задами? Это как?
— По стеночке. По балкончикам и козырёчкам.
Захотелось треснуть его как следует, как только до меня дошло, что пока я тут сидела, ждала, он запросто мог уже валяться где-нибудь под окнами… Но в то же время, при взгляде на его спокойное, сосредоточенное лицо, меня обуяла отчаянная гордость. Аж под ложечкой запекло — какой же он всё-таки… нереальный! И весь мой!
Выскочив из последнего подъезда, мы сразу же свернули за угол, а оттуда — скрываясь в тени палисадника — в ночь.
Наконец зашли в какое-то здание, и Игнат без запинки потащил меня в комнату со спёртым, пропитанным вонью грязных носков воздухом, двухъярусными кроватями и храпящими на них мужиками. Извлёк из вещевой ячейки у стены свою давнюю дорожную сумку, доверху забитую вещами. Кивнул мне:
— Пойдём!
Я, конечно, удивлялась происходящему: и этому, явно заранее приготовленному месту, и содержимому сумки, но с другой стороны — не особо-то. Подумаешь, шпионские страсти. Первый раз что ли. Я даже с расспросами уже не лезла — а смысл? Заперлись в душе, Игнат переоделся.
— Побудь здесь, в идеале попробуй поспать, — спрятал под куртку пистолет из сумки. — Я вернусь утром.
— Куда ты? — испуганно кинулась я ему на шею. — Ну куда опять? У тебя же здесь всё есть, даже денег целый пакет! Давай просто возьмём такси и уедем отсюда к чёрту, ну пожалуйста!
— Обязательно уедем, только не в таком виде! — с улыбкой поддел он кончик моего носа. — Испугалась сегодня?
— Тупой вопрос!
— Ну не скажи! Держалась так, как будто не впервой. Девушка Джеймса Бонда нервно курит в сторонке.
— Дурак! — ласково-капризно надулась я. — Когда мы из этого дерьма выберемся, я подамся в сценаристы, точно. Боевички писать буду, по реальным мотивам.
— А как же лошадки? Кто же их будет лечить?
Я обняла его, чувствуя, как тревожно на сердце, но понимая, что с этим просто нужно учиться жить, потому что он такой. Его не переделать.
— Когда-нибудь ты мне всё объяснишь, ведь правда?
— Обязательно, — обнимая в ответ, уверенно пообещал он. — Когда-нибудь ты обязательно всё узнаешь! А теперь бегом спать!
Снова эта манера — говорить о моём будущем так, словно в нём нет места ему самому! Сердце защемило невнятной гнетущей тоской, но я лишь послушно подцепила сумку на плечо и побрела из душевой в сторону комнат.
Он вернулся часов около десяти утра — приодетый в новьё и с покупками для меня. В его пакетах было всё: от зимних ботинок, до куртки, включая повседневную одежду и даже тёплые колготки. Мы собрались и как-то совершенно по-обыденному, не прячась и даже почти не озираясь, вышли из хостела и направились к метро…
Глава 26
В Питер мы тогда так и не поехали, и вместо северной столицы оказались в какой-то северной глуши. Это было и похоже на то, как минувшей осенью мы жили в городском посёлке на окраине тайги, и совсем иначе — на этот раз была какая-то заимка километрах в десяти за окраиной маленького хутора, приземистая лесная изба из дочерна потемневших, обросших мхом брёвен. Дровяная печка, туалет на улице, крохотная, закопчённая банька с покрытой еловым лапником крышей. Снегоход, без которого сюда ни добраться, ни выбраться, разве что на лыжах. Бензогенератор, который, казалось, тарахтел на всю окутанную сонной тишиной округу, но зато и давал электричество в быстронаступающих сумерках.