Девочка-лед

Джолос Анна

Провожу беглый осмотр, выполняю нехитрые манипуляции, согласно своим функциональным обязанностям.

— Отмечаю бледность кожных покровов, холодный пот, частый малый импульс и падение артериального давления, потерял много крови, — сообщаю Ливанову.

— Готовим к хирургическому вмешательству, — кивает Степа.

— Лисица…

Узнал?

— Бредит, — шепчет медсестра.

А я лишь чувствую, как по лицу катятся слезы и все смотрю, смотрю на него. Не желая верить в то, что случившееся правда.

Я так

мечтала снова встретить его в Москве. Но не так! Не здесь!

— Фролова, вы в порядке?

Степа. Отводит меня за локоть в сторону.

— Знаешь его?

— Да, — отзываюсь глухо. По ощущениям нож будто воткнули и в меня тоже.

— С таким настроем оставайся здесь, — говорит он холодно.

— Нет, — отчаянно цепляюсь за его халат. — Я с тобой. Пожалуйста. Степ, только умоляю, спаси его…

*********

Я решаюсь зайти в палату к Роману только спустя двое суток. Во-первых, ему нужен был покой. Во-вторых, с ним работала следственная группа. В-третьих, к нему приходили друзья и родственники, встретиться с которыми я не была готова. Ну а если откровенно, то я просто трусливо откладывала этот момент. Признаю.

Тревога все еще не отпустила, хотя самое страшное осталось позади. Парень жив и обязательно восстановится. Это главное.

Открываю дверь. Первые шаги даются мне крайне тяжело. Как и первый Его взгляд: колючий, недоброжелательный. Сейчас он смотрит на меня совсем иначе. Не так, как позавчера.

— Здравствуй, Ром, — мой голос предательски дрожит. — Как ты?

Я итак знаю детальную информацию о его состоянии, но это первое, что приходит на ум.

— Так ты вполне себе реальна, — хмыкает он.

Я подхожу ближе. Еще там, стоя в операционной, слева от Ливанова, успела заметить, что Рома за эти годы сильно возмужал. Он стал крупнее, черты лица слегка изменились, приобрели еще большую брутальность, но как бы то ни было, я все еще вижу перед собой того восемнадцатилетнего парня, которого так горячо любила. Парня, отношения с которым разорвала по собственной воле.

— А тебе идет форма, Лисицына, — проходится оценивающим взглядом по моей фигуре, и в этот момент я едва дышу, ощущая, как начинают гореть щеки.

— Все также краснеешь, — забавляется он моей реакцией, чуть поворачивая голову на подушке. — Зачем пришла?

— Тебе обязательно разговаривать со мной вот так? — наконец, не выдерживаю я.

— А чего ты ждала? Что кинусь встречать тебя с хлопушками?

Агрессирует. Ожидаемо. Я была готова к чему-то подобному.

— Я пойду, Ром. Плохая это была идея.

— Вали! У тебя отлично в прошлый раз получилось.

Я уже собираюсь выйти из палаты, когда его слова, пропитанные острым отчаянием, останавливают меня, раскаленными гвоздями прибивая к полу.

— Где ты была все эти годы?

Я же искал тебя! Искал, как умалишенный!

Прислонившись лбом к дверному полотну, просто молчу. Что я могу сказать? Что поступила подло? Некрасиво? Что были на то причины? Что не хотела тянуть его, молодого, успешного, за собой в болото?

— Сюда подойди, чего ты вцепилась в эту дверь! — явно выходит из себя и нервничает.

— Набирайся сил, Ром.

— Мать твою, Лисицына, я сейчас сам до тебя доберусь! Как же сильно ты меня бесишь, даже спустя годы! — орет он и тут же мычит, заставляя обернуться.

— Идиот? Тебе нельзя, — бросаюсь к нему и укладываю его назад. — Спятил?

Хватает меня за руку, дергает к себе, вынуждая сесть на кровать. Непроизвольно морщится.

— Рома, да не делай ты резких движений! — возмущаюсь, строго глядя на него.

— Доктором своим иди командуй, поняла? — стискивает мое запястье с такой силой, что кажется, затрещат кости.

— Что?

— Больно? — зло прищуривается. — А знаешь, как больно тогда было мне?

Я не могу сдержать слезы. Прекрасно понимаю, о чем он говорит, и почему так ведет себя — тоже. Имеет право…

— На меня смотри, когда я с тобой разговариваю, — желание командовать — абсолютно его черта. — Где ты была все эти семь лет?

Поворачиваю голову. Прожигает меня взглядом до пепла. Ненавидит? Презирает?

— В Саратове, — шепчу тихо. — Экзамены сдала. Училась, работала.

— Кольцо где?

— Какое кольцо? — спрашиваю растерянно, не совсем понимая о чем идет речь.

— Фролова, который на тебя его нацепил! — выплевывает ядовито. — Замужем, а твои шашни с Ливановым вся больница обсуждает!

В его глазах такое пренебрежение, что становится не по себе.

— Фролова — моя фамилия согласно новым документам, — признаюсь, опустив голову. — Иначе ты бы нашел меня…

— Дура, — только и произносит он.

Мы молчим, а ведь так хочется сейчас кричать в голос!

— Сама скажешь, кто помог?

— Неважно.

— Неважно? — его рев разносится на всю палату. — Я ради тебя на все был готов! Зачем… зачем ты это сделала!?

— Рома, пожалуйста, не надо, — глотаю слезы, не могу дышать. Кожа огнем горит в том месте, где ее касаются его пальцы.

— Говорила, что любишь. Там, на озере. В глаза мне смотрела. Ты помнишь все, что там было, м?

— Ром…

Я вспоминаю земляничное поле, купание в реке и то, что было после. Помню. Все помню. Разве могу я это забыть?

— Если бы ты действительно меня любила, не уехала бы вот так.

Безжалостно вспарывает старые раны, посыпая их солью.

— Думай, как хочешь, — начинаю злиться и я тоже. Не понял ничего.

— Уходи, Ален. Не о чем нам с тобой разговаривать, — закаленной сталью звенит его голос. — Ты сама все разрушила. Только ты…