Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
Тэдзуми выслушал все это молча, уже убрав пальцы с шеи несчастной. По чести говоря, ему не было жаль этих людей. Глупая, расхожая история, какие случаются время от времени в деревнях. Старо, как мир, и очень скучно. А он еще размышлял здесь о пути, карме, вопросах судьбы. И чуть не «потратил» на них один из вишневых лепестков, так много для него значивших!
– А еще, – прибавил крестьянин, с досадой морщась, – сюда повадились христианские проповедники и так долго толковали о милосердии, что я уж понадеялся: не заберут ли они ее с собой? Да только кому она нужна?
– Христиане? Здесь? – На миг, невесомым крылом бабочки, души Тэдзуми коснулось беспокойство,
Окончательно смутив крестьян, он вдруг тихо засмеялся и проговорил, получая удовольствие от того, что только что вдруг родилось в душе:
Поздний час. Тишина.Суетясь, пролетели два гуся.Смотри, не смотри им вслед —Серп Луны не изменит свой путь.Он достал из свисающего с пояса кошелька несколько крупных монет и вложил в руку присмиревшего старика. Тот было бросился благодарить, но Тэдзуми остановил его резким жестом и почти наставительно изрек:
– Мне следует продолжить мой Путь. Мой Путь – вам не понять этого! Но мой отец учил, что любое дело следует довести до конца. Я завершаю начатое вчера, но мне неприятны ваши благодарности.
Меньше чем через час он уже шел по дороге, ведущей в столицу.
Шагая по направлению в Эдо, Тэдзуми вдруг обнаружил, что его мысли все возвращаются к несчастной крестьянской девушке и печалят его. Точнее сказать, не то чтобы печалят, а как будто намекают на что-то, действительно его касающееся. И касающееся, вот именно, печально.
Ему не пришлось долго ломать голову. Впечатления, неясно роящиеся в голове – девушка… несчастная судьба… одна… некому защитить… – сконцентрировались и материализовались в одно емкое для него имя – Юки. Конечно, Юки! Несомненно, она!
Облачком проплыл перед его мысленным взором и невесомо лег на ладонь первый лепесток – Юки…
Какие нежные письма они писали друг другу последние полгода, как ласкова была Юки в своих посланиях к Тэдзуми, как поэтично обращалась к нему! «Месяц за месяцем – все более поэтично!» – хмыкал отец. Но Тэдзуми не принимал его намеков. И вдохновенно вырисовывал ее имя, где иероглиф «ки» со смыслом «умение» возводил имя Юки к значению «мастерица». Ему нравилось это ее новое имя, полученное при посвящении в гейши, и старым он ее больше не поминал.
Когда перед уходом в столицу он поделился с отцом своим намерением разыскать дочь их соседа в квартале Ёсивара в Эдо, отец не сразу произнес, печально отвернувшись к окну:
– Того изящно-субтильного создания, которое ты знал в детстве, боюсь, уже не стало. Не стоит больше поэтизировать ее образ, сынок. Не будь таким романтиком. Впрочем, коли ты полагаешь, что в ней – твоя судьба…
Не договорив, он вздохнул и развел руками.
В истории Юки не было ничего необычного: обедневшие родители заключили на девушку контракт с пронырливым владельцем одного из увеселительных домов столичного квартала Ёсивара, «квартала любви», или, как его называли чаще, «веселого квартала». Юки должна была вернуться по истечении пятилетнего контракта к родителям. Могла, правда, и остаться в Ёсивара, буде на то ее желание и успех у клиентов. И – могла быть досрочно выкуплена. Кем угодно.
О последнем варианте и подумывал Тэдзуми. И уж конечно не потому, что девушки из Ёсивара считались в деревнях хорошими невестами, приобретшими столичный лоск и поэтическое образование. Об этом мечтают только деревенщины-простолюдины!
Они выросли вместе. Бегали по окрестным холмам, швыряли в речку камешки, болтали ногами в ручье, пробуя воду перед купанием. Но что поделаешь, если в ее семье последние годы случалась беда за бедой, и теперь этот ужасный контракт с Ёсивара стал единственной возможностью избавить их род от бесчестья долгов. У Тэдзуми больно стучало сердце, когда он представлял бедняжку Юки, исполняющей обязанности своего нового ремесла гейши.
Как ни верил Тэдзуми отцу, мысль, что его подружка детства – хрупкое соцветие, нежный весенний росток – изменилась в худшую сторону, была невыносима. И требовала от Тэдзуми проверки, личной проверки. Гд е она теперь живет, Тэдзуми не знал, ведь переписку ей дозволялось вести только через хозяина. Так они и делали. Его же адрес мог оказаться подставным. Так что разыскивать, может так статься, придется сначала ее хозяина.
Он не думал о том, что будет, когда удастся (если удастся!) выкупить Юки. Может быть, он даже женится на ней. Отец, уважающий чужую свободу, не станет возражать. Хотя, как Тэдзуми подозревал, и одобрения от отца он также не получит. Что ж, там будет видно. Пока надо было бы добраться до Юки. Они не виделись около полугода.
Проведя несколько месяцев в тиши провинции – в уединенных тренировках и медитациях, – Тэдзуми несколько поотвык от столичного шума и суеты, но он любил Эдо. За несколько последних лет Тэдзуми повидал разные города, ему было с чем сравнить столицу сёгуна.
Он побывал и в Киото, резиденции императора, городе рафинированно-аристократическом и изысканно-галантном, жители которого, казалось, навсегда погружены в мягкую буддийскую меланхолию и грусть из-за хрупкости и эфемерности всего сущего. Мужчины одеты элегантно и со вкусом, в общении терпимы, движения их полны достоинства. Женщины Киото очаровательно хрупки, утонченно красивы, во взглядах – мягкость и покой. И во всем – отблеск нерушимо соблюдаемых традиций, аромат и престиж аристократической древности.
И в Сакаи, пропахшем насквозь морем и рыбой, пронизанном ветрами полузапрещенных, но непреодолимо манящих варварских далей.
А по делам отца – и в Осаке, большом торговом центре страны. И если Эдо, город самураев, был шумным, крикливым, а его жители хоть и мужественны, но заносчивы, а подчас и весьма грубы, да к тому же склонны к ссорам из-за обостренной чувствительности в вопросах чести, то богатая Осака, «кухня государства», как ее называли, поражала иным – размеренностью и степенностью. А ее жители, роскошно-нарядные, веселые нравом, покладистые, словно никуда никогда не торопились, знали толк в жизненных удовольствиях, ценили приятное времяпровождение и никогда не рисковали, вполне владея собой и своими страстями.
И все же Эдо Тэдзуми любил больше. Эдо, где в мужчинах превыше всего ценилась отвага, бодрость духа, достоинство чести, а в женщинах – преданность, жертвенность и стойкость в лишениях.
Здесь у их семьи, как и у многих вассалов сёгуна, был свой дом, где постоянно жила мать с младшей сестрой, а периодически по регламенту – глава рода. И здесь, по убеждению Тэдзуми, было все необходимое для жизни: множество школ боевых искусств с изучением фехтования на мечах, стрельбы из лука, верховой езды и разных видов борьбы, буддийские храмы, театр, общественные бани и квартал развлечений.