Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
– Твой гарем, Фархад, не зря называют «Жемчужиной Багдада»! Да что – Багдада, может, и во всем халифате второго такого не сыскать!
Господин кивнул немного рассеянно, а гость стал шутить, пытаясь растормошить их обоих:
– Какая серьезная девушка, Фархад! Хотя хороша! Она и в покоях твоих так же серьезна? – И, обращаясь к Шакире: – Ты любишь бывать в покоях господина?
Господин ничего не сказал, но взгляд его ненадолго ожил и стал лукавым: «Что скажешь, птичка?»
– Да, господин, – ответила та смиренней смиренного, радуясь в душе его оживлению.
Бровь господина Фархада
– Очень люблю… – вздохнув, продолжила Шакира, – в его покоях так хорошо пахнет! Как в садах Аллаха!
Гость расхохотался. А хозяин покачал головой. И сверкнув, исчез, угас в глубине его прекрасных глаз мгновенно укрощенный огонь. Будто его и не было.
– И все же, Фархад, – отсмеявшись, переспросил гость, – хороша ли она..?
– Не знаю, – вдруг признался господин. Мельком взглянув на Шакиру, он откровенно зевнул и стал рассеянно крутить на пальце свой любимый перстень: – Не знаю: я еще не брал ее на свое ложе…
– Вот как? – словно даже обрадовался гость. – А ведь она, наверное, строптива! Продай ее мне – я с нею справлюсь!
Господин Фархад посмотрел на Шакиру задумчиво и произнес:
– Надо подумать, уважаемый. Надо подумать…
Было в его тоне что-то такое, что Шакира не поверила этому диалогу. Будто господин просто пытался отвлечься, но безуспешно, от неприятных мыслей. «Ну что ж, попробую-ка я развлечь тебя: не нравится мне сегодня твое настроение!» – грустно решила Шакира. И она спела еще одну песню – трогательную песню о том, как девушка мечтает о любви, а ее выдают замуж за старика. Но развлечь господина, кажется, не получилось.
– Что же мне с ней делать? – вздохнул он. – А может и правда продать тебя, Шакира?
Она сжала кулаки и медленно и внятно произнесла:
– Я буду счастлива, мой господин…
Щелкнул пальцами гость. Не скрывая неприятного удивления, поднял на нее взгляд хозяин. А Шакира быстро подошла, склонилась к его ногам и закончила с покорностью в голосе:
– …если это доставит удовольствие тебе!
– Если это доставит удовольствие мне?
– Только в этом единственном случае, мой господин.
…Когда гость ушел, господин подозвал ее и усадил к себе на колени. Он молчал, а она не решалась даже обнять его! Наверное, теперь это было даже глупо, но Шакира и в этот момент ничего не могла поделать с собственной неловкостью или, что было вернее, глубоко укоренившемся намерением не обнаруживать своих чувств. Тогда, усмехнувшись, господин пересадил ее на скамеечку и велел петь – еще и еще. А сам все сидел с отсутствующим видом. О, вот сейчас она подошла бы к нему (сама!) близко-близко, провела бы рукою по щеке, положила бы голову ему на колени… Если, конечно, решилась бы!
Много дней прошло, прежде чем Хафиз снова отвел ее к господину. Отвел средь бела дня – не так, как всегда.
Хозяин смотрел на нее, как ей показалось, очень недовольно, и она запаниковала в душе: что происходит?!
– Вот что я решил, Шакира! Мне надоело тратить на тебя время и силы: мне наскучило соблазнять собственную наложницу…
– Я не стала бы
Он повысил голос:
– Я не юнец и брать тебя силой не собираюсь! Итак, вот мое решение. Я не вызываю у тебя теплых чувств, но не хочу больше заботиться об этом!
Шакире вдруг показалось, что в его голосе проскользнули нотки обиды ли, ревности ли, задетого ли мужского самолюбия… На секунду это доставило ей обжигающее удовольствие, но то, что он произнес дальше, повергло ее в шок!
– Ты, очевидно, знаешь, что у меня есть сын.
Да, она знала это. Более того, видела несколько раз, когда господин Фархад, желая развлечь наложниц, устраивал для них зрелища. Например, соревнования по борьбе среди своих воинов или скачки. Он всегда приходил с Хасаном – юношей с печальными материнскими глазами, но красотой и статью походящим на своего отца. Все девушки это отметили! Да еще и обсуждали меж собой! Впрочем, ничего неприличного не говорилось, так, обычная болтовня.
Теперь от неясного предчувствия у Шакиры неприятно защемило сердце, и она кивнула, вся дрожа.
– Так вот, он повзрослел, и ему настало время войти к женщине. Это будешь ты. Я так решил!
Ее сердце дернулось, как от жестокого удара, остановилось, попыталось забиться вновь – не получалось… От ужаса она пошатнулась.
– Он молод и хорош собой, – размеренно продолжал господин, – ты тоже молода – вам будет хорошо!
Он замолчал, не сводя с нее безжалостного взора, и повисла тягучая неподвижная тишина.
– Нет… – прошептала Шакира помертвевшими губами. – Этого не может быть! Этого не должно быть! Нет…
– Нет?! Я не ослышался? – Его тонкие ноздри затрепетали от гнева.
– Нет! – повторила она тверже и отвернулась к окну.
В его руке очутилась плетка, и он, ткнув Шакире в подбородок черной рукояткой, развернул ее лицо к себе:
– Ты собираешься вот так, запросто, ослушаться меня?! Его голос стал угрожающе тихим и низким. Казалось, еще немного – и звук пропадет вовсе, а Шакира все равно будет понимать господина – по одному только взгляду, дыханию, движению губ! Тишина в покоях уплотнилась настолько, что в ней вязли все до единого звуки! Почти не слыша саму себя, Шакира проговорила:
– Я собираюсь, мой господин, принадлежать только тебе и больше никому…
– Почему? – Голос рокотал у самого уха.
– Не знаю… – растерянно прошептала она.
– Не знаешь. Значит, дело только в твоем дерзком капризе! – заключил он нетерпеливо, а она вдруг почувствовала, что тоже начинает злиться, и это придало ей храбрости.
– Только в этом: или ты – ты один! – или убей меня сразу! Но это не каприз, мой господин!
Она едва доходила ему до груди, и он смотрел на нее, возвышаясь, сверху вниз, как смотрел бы могучий лев на хрупкую птичку, сидящую меж его лап. Но Шакира говорила теперь вполне твердо и, не отворачиваясь, удивляясь собственной решимости и этим невесть откуда прорвавшимся чувствам, уверенно смотрела ему в глаза. О, какой огонь полыхнул в этих глазах! Каким жаром дохнуло на нее из глубин его души! Он ждал еще чего-то. Ждал! Шакира молчала.