Девочки-лунатики
Шрифт:
Палец трясся и ходил ходуном. Болел живот, болело лицо. Все болело. Хорошо бы сейчас сюда тщательно разрекламированную таблеточку от всего, о которой ненатурально-бодрыми голосами говорили рекламные красавицы. Если все болит, и ничего не помогает, скушай, детка, нашу чудо-штуку.
Луна кривлялась с небес, подпрыгивала и плясала вместе с окном. Наташа снова подняла руку и закрыла небесное светило совсем. Может, лежать на полу и проводить подобные астрономические эксперименты, было глупостью, но подняться она все равно не могла. Не было сил. При мысли, что ей сейчас
Пол влажный. Стены влажные. В уголке — небольшая батарея, еле разгонявшая холод по углам. Из крана в убогую раковину падали тяжелые капли. Рядом с раковиной — псевдоунитаз с намертво прилепившимся народным названием «параша», на который нельзя нормально сесть. Туалетной бумаги нет, выкручивайся, как хочешь. Вдоль стен — две двухэтажные железные койки, на которых лежали три бабы разных возрастов, мерно дышали и делали вид, что спят. Четвертая койка пустует, потому что ее хозяйка, избитая соседками по камере, лежит на полу и ловит руками лунные зайчики.
Дышать было трудно. Нос забит кровью. Наташа, глухо застонав, перевернулась на бок, скривившись от боли в груди. Утром надо будет показаться к врачу, соврать, что упала с кровати, потому что стучать на сокамерниц нельзя, будет только хуже. Возможно, ей сломали ребро, и, может быть, как-то повредили ребенку, но сейчас это не проверить. Врач, конечно, не поверит в дикую историю о столь травматическом падении, но кому до этого есть дело?
Кому вообще есть дело до того, что она валяется на полу в вонючей камере следственного изолятора?
На допросе Наташа не сказала ни слова, только плакала. Вопросы следователя вообще не доходили до ее сознания, и только оказавшись в камере, она с ужасом подумала, что где-нибудь рядом, в соседней камере, вполне может сидеть Миша. Ведь нашли ее на его даче.
Но эти мысли отступили перед новым кошмаром, в который ей пришлось окунуться, как только ее запихнули в камеру, где уже сидели три бабищи: немытая бомжиха неопределенного возраста, от которой нестерпимо разило мочой, цыганка лет тридцати пяти и широкозадая тетка, похожая на танк. Они тоже что-то спрашивали. Цыганка щупала пальцами Наташину кофточку и вкрадчиво просила:
— Отдай, отдай. Поменяйся со мной. Мне надо, тебе не надо, красавица. Отдай!
Наташа мотала головой, не понимая, почему она должна менять свою, пусть не самую брендовую вещь, на немыслимую тряпку в облетевших блестках, отталкивала цыганку, желая оказаться за тридевять земель от этого места.
Наташа увидела, но не осознала этот странный вопрошающий взгляд цыганки, брошенный на широкозадую, коротко стриженную бабу, а потом цыганка, с молчаливого согласия сокамерницы, ударила Наташу кулаком в лицо. Отлетев в сторону, Наташа ударилась затылком о кровать. Она вслепую попыталась отбиться, но на помощь цыганке бросилась бомжиха, скалящая редкие гнилые зубы.
Наташа очнулась на полу, без кофточки, в разодранном лифчике. Рядом валялась вонючая блестящая тряпка, отданная взамен. Над потолком горела дежурная лампочка, а в окне улыбалась половинка Луны, убывающей, и оттого печальной.
На
Потом в дверях загремели ключи и конвоир повел ее по узким коридорам в комнату для допросов. Идти, с заложенными за спину руками, мимо дверей, выкрашенных в мерзкий синий цвет, с закрытыми циклопьими глазками, было жутко. Где-то посередине пути Наташа начала подвывать, и в кабинет вошла вся в слезах.
Следователь, похожий на грызуна, посмотрел на нее с отвращением. Похоже, это чувство она теперь вызывала у всех. Памятуя о просмотренных сериалах, Наташа сквозь зубы процедила, что без адвоката говорить не будет, и попросила дать возможность позвонить.
— А что у нас с лицом? — невежливо поинтересовался следователь.
— Ничего.
— Нет, в самом деле… Нос разбит, глаз заплыл… С кровати, наверное, упала?
— Вот именно, — мрачно подтвердила Наташа. — Дайте телефон.
— И кому звонить собралась? Подельникам?
— Я имею право на звонок, — упрямо цедила она сквозь зубы. — И мне надо к врачу. Вы что, не видите, что мне плохо?
— Ребенку, которому ты шею свернула, еще хуже, — безжалостно парировал следователь. — Но будь по твоему. Дежурного адвоката мы тебе вызовем, конечно. А пока в лазарет пойдешь, раз говорить не желаешь. Иди уже, звезда Ю-тьюба! Конвой!
В лазарете церемониться с Наташей тоже не стали. Говорить о своей беременности она не отважилась. Ссадины врач залил йодом, потеряв к своей подопечной всякий интерес.
Ближе к вечеру Наташу снова выдернули из камеры и отправили в комнату для допросов, но на сей раз вместо следователя с лицом хорька, за столом сидел приятный дядька в строгом, на вид, довольно дорогом костюме.
— Добрый день, Наталья, — бодро сказал он и представился. — Виталий Андреевич. Я — ваш адвокат. А что у вас с лицом? Хотите курить?
Все это он выпалил автоматной очередью, подал носовой платок и пачку «Гламура». Наташа облизнула пересохшие губы, так ей хотелось сигарету. Но когда ее рука потянулась к пачке, она вдруг нахмурилась.
То, что адвокат принес ей дамские сигаретки, причем ее любимые, показалось подозрительным. Она еще раз окинула взглядом дорогой костюм, внимательно оглядела шикарные ботинки и резко спросила:
— Виталий Андреевич, а вы… дежурный адвокат?
Она ожидала наполненного отвращением взгляда, и даже приготовилась, подобравшись, как охотившаяся кошка, но Виталий Андреевич, улыбнулся мягко, и вроде бы даже сочувственно, показывая мелкие квадратные зубы.