Девон: Сладострастные сновидения
Шрифт:
И Мордекай тоже бессильно рухнул на колени, не выпуская из рук Дэвон. Она была жива, но без сознания. Мордекай и сам был на грани обморока; его лицо стало пурпурно-красным, он никак не мог отдышаться: обожженные раскаленным воздухом легкие отказывались служить. Вот и он потерял сознание и не слышал цокота лошадиных копыт и стука колес приближавшегося со стороны Уитмэн-Плейс экипажа. Он наполовину очнулся, когда его втаскивали в этот экипаж, закутывали в одеяла, подстилали солому… Он вроде бы расслышал нежный голос Элсбет — да, это была, конечно, она… Когда экипаж тронулся, он снова впал в какое-то забытье. Элсбет положила его голову к себе на колени и молила, молила порхавшую поблизости
С мостика своего «Черного ангела» Рурке заметил какую-то странную фигуру: растрепанная, простоволосая девушка бесцельно бродит туда-сюда вдоль берега. Даже на расстоянии ему она показалась знакомой Вот она подошла поближе к причалу, и он вспомнил, кого она ему напомнила — его кузину Сесилию Баркли До чего же похожа — он почти готов поклясться, что это она и есть Рурке постепенно отогнал от себя эту мысль. Каким образом Сесилия Баркли могла оказаться здесь, в Норфолке, в портовом районе, в облике ночной бабочки, в этом грязном, помятом платье, по которому, впрочем, можно было сказать, что его владелица знавала и лучшие времена?
Не обращая внимания на удивленные взгляды немногих попадавшихся навстречу матросов, Сесилия — а это была все-таки именно она — расхаживала вдоль акватории порта, не в силах сообразить, что делать и куда идти. Она смутно чувствовала, что ей нужно как можно быстрее очутиться как можно дальше отсюда — но почему, что ее сюда привело — этого она никак не могла вспомнить, хотя и очень старалась. Сработал, видимо, защитный механизм психики: последние несколько часов из этих недель заключения и допросов оказались надежно вычеркнутыми из памяти.
Сесилия подняла запачканную чем-то руку, чтобы убрать с лица прядь спутанных ветром волос. Нахмурилась: под ногтями запеклось что-то ржаво-красное; где же она умудрилась собрать столько грязи? И такого же цвета пятна на платье… Сесилия рассеянно покачала головой; вот тюрьму на территории английского гарнизона в Норфолке она помнит, и как полковник Браггерт, убедившись в ее невиновности, сказал, что передает ее в распоряжение полковника Сами ера… А дальше — ничего, полный провал.
Воспоминания о полковнике Самнере ознобом прошлись у нее по спине. Это он разрушил спокойный, надежный мир, который Хантер создал для нее. Все вокруг нее, казалось, разметал какой-то ураган; она оказалась участницей войны — а ведь она наивно думала, что война ее не касается… Да, все сметено и унесено куда-то; всё и все, кого она любила.
Губы Сесилии задрожали, она прерывисто вздохнула — всхлипнула и тревожно огляделась вокруг Вот и Дэвон, женщина, которую она, как ей казалось, смертельно ненавидела, тоже ушла из ее жизни — и какая-то пустота… И Хантер. Две недели назад вместе с несколькими другими лицами, которых полковник Браггерт называл изменниками за то, что они хотели быть свободными, его отправили куда-то на корабле. Да… Сесилия продолжала свое бесцельное путешествие по пирсу — и вдруг внезапно перед ней вырос высокий, несколько ухарски-вызывающе молодцеватый парень с золотой серьгой в левом ухе. Она уставилась на него: лицо странно знакомое; где же она его раньше видела?
— Уж не кузина ли Сесилия случайно? — спросил Рурке О'Коннор. Он сразу обратил внимание на подозрительные пятна на ее платье и руках — похоже на засохшую кровь…
Сесилия сосредоточенно сдвинула брови, вспоминая, — нет, не может:
— Я Сесилия Баркли, но, боюсь, я вас не знаю, сэр.
Рурке помедлил, ища нужные слова. Странно все это. Вид у девицы устрашающий, и она вроде этого и не замечает. Он прокашлялся и сказал самое, по его мнению, подходящее:
— Сомневаюсь, чтобы вы запомнили — это была одна-единственная
Глаза Сесилии наполнились слезами, губы задрожали, заикаясь, она успела только промолвить:
— Я… они… Хантера арестовали и сожгли Баркли-Гроув. Дэвон погибла.
Губы Сесилии побелели, кожа приобрела пепельно-серый оттенок — тяжесть случившегося за последние недели наконец сказалась на ней. Колени ее подогнулись, глаза закатились, и в глубоком обмороке она упала на деревянный настил.
Застигнутый врасплох, Рурке не знал, что предпринять. Первым его побуждением было просто повернуться и уйти. Плевать ему на эту семейку! Но все-таки нагнулся, поднял ставшее почти невесомым тело. С потемневшим лицом беспомощно оглянулся по сторонам, словно пытаясь найти, куда бы пристроить эту явно ненужную ему ношу, но, не найдя ничего подходящего, пожал плечами и отправился к трапу своего «Черного ангела» Он не может оставить Сесилию вот так валяться на набережной, как бы он ни относился к ее братцу. Она все же его кровная родственница, хотя этот их клан этого и не признает. Кроме того, с ней, видимо, что-то случилось.
Рурке вошел в капитанскую каюту, опустил все еще не пришедшую в себя девушку на койку, не похожую на обычные корабельные койки Она была необычно широкая, на мощных пружинах, служила хозяину не только для сна, но и для физических упражнений — как нечто вроде батута.
Рурке накрыл Сесилию одеялом и потянулся к шкафу со спиртным. Украшенный перламутром, это был личный подарок от китайского императора — за услуги, о которых Рурке предпочитал не распространяться. Вынув бутылку с бренди, он налил янтарной жидкости в хрустальный бокал. Что означали слова произнесенные ею перед тем, как она упала в обморок? Если хоть наполовину они отражают истину, это означает, что его братишка попал в хорошую переделку Виновен, невиновен — неважно. Они его быстренько научат, что это такое: оказаться без всякой надежды на помощь, лишиться той поддержки, которую обеспечивали знатность рода и богатства семьи Баркли. Рурке ему не позавидует; такой урок лучше уж получить в более раннем возрасте — как получил его он сам, Рурке, когда все его называли ублюдком, а его мать — шлюхой.
Рурке мрачно допил бренди — хорошо, душа загорелась! Направился к двери — нет, мрачные мысли не проходят, может быть, на солнце будет лучше. Обернулся, посмотрел на девушку. Зачем все-таки его симпатичная кузина шаталась по набережной? Что ее сюда занесло? Вот очнется, все расскажет, и он ее отпустит; пусть идет куда хочет — лишь бы подальше. Эти Баркли — и мужская, и женская половина их рода — заставляли его вспоминать о том, что он хотел бы забыть, о том, что вызывало у него приливы желчи.
К неудовольствию Рурке Сесилия проспала до следующего утра. Ему пришлось сооружать себе гамак в углу каюты. Поступаться своими удобствами ради женщины — к этому Рурке не привык и поэтому был зол. Сесилия же была в панике, когда, открыв глаза, увидела незнакомую обстановку и какого-то постороннего мужчину.
— Кто вы и как я сюда попала? — были ее первые слова.
Рурке не очень выбирал слова для ответа:
— Проклятье! Я не собираюсь тут с тобой нянчиться, кузина! Я — Рурке О'Коннор, черная овца в вашей белоснежно-чистой семейке. А сюда я тебя принес, потому как ты упала вчера в обморок там, на набережной. А теперь вот, расскажи по поподробнее, что случилось, освободи мне мою постель и собирайся домой.