Девушка без имени
Шрифт:
– Я… все нормально, мам, телефон – это ерунда. Я как куплю новый, сразу дам тебе номер. Лучше скажи, мам… у вас там нет новостей? – В вопросе прозвучала невольная, неконтролируемая надежда. Мария Николаевна хотела что-то ответить, да не нашла слов. Так и молчала, и по этому молчанию стало понятно, что сказать ей нечего. Потом мама тихо сказала:
– Я молилась, Ира. Подала записку. Все будет хорошо, конфетка.
– Не говори мне этого, мама. – Голос дочери стал сухим, колючим, как кактус. – Не надо,
– Все равно?
«Ну вот, – подумала Ирина, – мать обидела. Трудно тебе было, что ли, промолчать? Трудно было бросить пару ничего не значащих, но таких успокаивающих фраз?» Ирина знала, как важно для ее матери это – знать, что бог на их стороне. Но что-то внутри, что-то злое и несчастное, не давало Ирине сделать это. Люди способны на все, но кое-что все же выше их сил. Ира вдохнула поглубже и сказала то, о чем думала весь вечер и ночь, что не давало ей покоя, ныло и кровило, как рана на стесанной коленке.
– Я была там, мама. Два дня простояла, и знаешь что? Мама, ее нет! – пробормотала Ира, и стало слышно, что голос дрожит. – Ее нет в квартире. Уже месяц как.
– Постой, дочка, откуда ты знаешь? – Мария Николаевна осела на пуфик рядом с аппаратом и схватилась за ручку, пришпиленную к большой, в линейку, тетради для записей. – Ты уверена? Ты там была, прямо в квартире? Ты говорила с ней?
– Я говорила с жильцами, мама. Они живут там уже месяц и собираются жить еще год. Еще ГОД, мама! – прошептала дочь и замолчала, пытаясь справиться с паникой.
– А ты спросила, где Анна Викторовна?
– Я спросила. Я сказала, что принесла телеграмму для нее.
– И что? – Сама того не замечая, Мария Николаевна принялась рисовать что-то на листке.
– Они мне не поверили. Решили, что я интересуюсь квартирой. Хочу перебить их контракт на аренду. Сказали, что у них был агент, что все оформлено по закону. Мама, ее нет. Она солгала, понимаешь? Ни в каком она не в отпуске и не была в нем. Она уехала, переехала куда-то. Прячется от нас. Ты понимаешь, что это значит?
– Успокойся, Ира. Ты должна успокоиться и позвонить Марку. Это может означать все, что угодно. Ты пробовала с ней связаться?
– Она не брала трубку, мама. С каких бы номеров ее ни набирали, с мобильных, с городских, с московских. Абонент недоступен. Она, наверное, сменила номер. А теперь, без моего телефона, я ведь никому и позвонить не могу. Мама, ты найди мою записную книжку у меня в комнате, ладно? Мне нужны телефоны Марка и ее телефоны. Я ни одного номера не помню, представляешь? Только наш домашний. Кошмар.
– Ты… – Мария Николаевна не замечала, что волнуется, что сердце стучит как заведенное, а ручка царапает исчирканный листок. Она не знала, что сказать Ирине. То, что Анна Викторовна соврала им и исчезла, было непостижимо
– Нет, не могу сейчас. Я останусь в Москве, пойду к ней на работу, буду искать ее друзей, знакомых, врагов. Ее парикмахера и маникюршу.
– Девочка моя, бедная моя девочка, – всхлипнула Мария Николаевна, и Ирина тут же почувствовала ощутимый укол в области сердца.
– Мама, ты не должна… Не обращай внимания на меня. Я рада, что ты ходила и молилась. Молись еще, мама, ладно? – Голос Ирины шелестел, а Мария Николаевна плакала. Но становилось легче. Слезами омоюсь.
– Где ты ночевала? – спросила Мария Николаевна, справившись немного с эмоциями. – Ты правда в порядке? Хочешь, я тоже приеду? – предложила Мария Николаевна, но Ирина тут же отказалась. Еще не хватает маму втянуть в эти бессмысленные кошки-мышки с Анной Викторовной, змеей подколодной.
– Нет-нет, не волнуйся за меня. Я буду звонить. Мне… мне пора, мам. Мне еще с Марком… объясняться. Ты лучше скажи, ты таблетки пьешь? Спишь нормально?
– А ты? – с вызовом уточнила мать. – Нам с тобой одни и те же таблетки прописали.
Нервы предполагалось лечить транквилизаторами, но от одной прописанной доктором из поликлиники таблетки Ирина целый день не могла собраться и заставить себя думать ясно. Так что вся пачка успокоительного полетела в мусор. Ирина не хотела, не собиралась успокаиваться.
– Ладно, мам. Держись там, хорошо? – Ира нажала отбой и сглотнула навернувшиеся на глаза слезы. Все не как у людей. Кошмар какой-то.
В комнату постучали. Иван постучал, словно это вовсе не его кабинет был. Воспитанный какой! Ирина невольно улыбнулась и крикнула:
– Заходите, чего вы там скребетесь?
– Не хочу мешать, – бросил Иван, все еще нахохленный, взъерошенный после похмельной встречи с бывшей женой. – Я хотел спросить: как вы умудрились занавески постирать? И, главное, зачем? По какому праву?
– Это не я, это Мойдодыр приходил.
– Кто? – вытаращился на нее Иван.
– Рекламу не видели? Говорящий летающий умывальник. Он ко всем приходит. – Ирина усмехнулась. – Ко всем грязнулям.
– Не надо было, Ира. Я вовсе…
– Господи, ну чего вы из всего делаете проблему-то? Вы, кажется, рисовать хотели? – возмутилась Ирина. – Или вы не в состоянии?
– Я-то? Да всегда готов! – и Ваня Чемезов отсалютовал Ирине по-пионерски, но она признаков понимания не проявила. Юная, о пионерах не слышала. Иван посмотрел на девушку, прикидывая, сколько ей может быть лет. Никак не больше двадцати пяти. Может, даже меньше.
– Ну, так идите.
– А вы? – опешил он.
– А я еще один звонок сделаю и тут же приду. – Ее голос прозвучал до того сухо и по-деловому, что Иван не сдержался и рассмеялся.