Девушка без лица
Шрифт:
Он сжимал меня нежно, но я тут же стала искать слабости его тела: где он был открыт, где не хватало равновесия, куда можно было ударить. Изумление мелькнуло во мне, вызывая смех в мыслях. Я стояла рядом с привлекательным мужчиной, а думала, как сломать его кости быстрее всего.
Я расслабила руку в его хватке. Он опустил мои пальцы на рукоять, сжал мой кулак на отполированном дереве. Он убрал свою ладонь и указал, что нужно двигать рукой по кругу.
Я крутила рукоять, черный диск стал кружиться на месте, и из рога раздался треск. Моя рука двигалась, диск кружился, и заиграла
— Они еще не стали записывать китайскую музыку, — сказал Сю Шандянь. — Только тупые танцы американцев и некоторые песни бардов, которые куда энергичнее. Анцзинь любила это, любила брать ладошкой рукоять и делать так, чтобы музыка звучала.
Я отпустила рукоять, и музыка затихла. Граммофон был чудесным изобретением, еще и дорогим, но песня меня не вдохновляла. Я получила ответ, но он не помог понять ситуацию.
Я огляделась. Там были две кровати. Большая была скромной, твердый матрас и хлопковые простыни, но маленькая кровать была с шелковым покрывалом и мягким на вид шерстяным синим одеялом. Мистер Сю сделал ее кровать уютной, а свою оставил грубой. Все было чисто.
— Я думала, у нее был мягкий кролик? — сказала я.
Лицо Сю Шандяня стало нежным.
— Да, — сказал он. — Я купил его ей на улице, потому что ей он понравился. Но я давно его не видел.
Я кивнула, шагая по квартире. Было что-то в этих комнатах, от чего мне было не по себе. Я видела двадцать человек, живущих в доме такого размера, и хотя так было тесно, место было заполненным дружбой, люди шутили и смеялись, делились историями, даже разыгрывали друг друга. Квартира Сю Шандяня казалась пустой, тихой, и даже ребенок не мог это нарушить. Может, для того и был граммофон — заполнял пустые углы дома мистера Сю.
Или тут было так тихо, потому что смерть сделала дом пустым, и горе заполнило комнаты.
Вещей у Сю Шандяня было мало, но они были дорогими. Пара больших окон открывалась на балкон на втором этаже: многие выращивали растения в горшках на балконе, но у Сю Шандяня доски были пустыми. Рядом с окном стоял красивый деревянный шкаф с изящными узорами, а на нем — расписная ваза. Тяжелое полотенце и блюдце с мятными конфетами в бумажной обертке были рядом с вазой.
Квартира переходила в кухню. Там были плита и рукомойник, у которого был медный кран и вентили. Я не сразу поняла, на что смотрела. Трубы под Китайским кварталом вели к пожарным гидрантам и редким водяным помпам, где люди набирали свежую воду. Кран, откуда текла вода, был редкостью, мог быть только у богача. Я такого еще не видела.
— У вас своя вода, — отметила я.
Кивнув, он сказал:
— Вода течет и горячая, и холодная.
Он сказал это так, будто это что-то значило для меня, но я не понимала значимости. Казалось, он описывал то, что было дороже своего личного крана.
Я прошла к зашторенному углу комнаты, отодвинула занавеску. Я увидела странную белую посудину размером с гроб. Я смотрела на изогнутый фарфор, нашла четыре ножки с когтями, как у яогуая.
— Что это?
— Это просто ванна.
Я кивнула, разглядывая ванну и непрозрачную штору вокруг нее.
— Она задвигала штору, когда купалась?
Он кивнул.
— Анцзинь
— Что, по-вашему, с ней случилось, мистер Сю?
Его лицо снова смягчилось. В глазах была боль.
— Понятия не имею, — сказал он.
— Кто-то мог хотеть ей навредить?
— Мисс Сян, она была лишь ребенком. Зачем кому-то держать обиду на ребенка?
— Кто-то мог навредить ей, чтобы задеть вас?
— Нападение на Анцзинь не задело бы меня, да? Она не была моей женой по-настоящему. Да, мы были названы мужем и женой, но она была просто гостем в моем доме, — сказал он, печаль заполнила его лицо. — Но приятным гостем. Я пытался хорошо заботиться о ней, платил за ее еду. Покупал ей одежду и конфеты. А теперь ее нет. Я привык, наверное.
— Что вы имеете в виду?
Он посмотрел на пол.
— Знаете, где я провел детство, мисс Сян? На сахарной плантации, раб в Перу. Я жил жизнью, что не имела значения, среди людей, которые не имели значения. Если мальчик, с которым я работал вместе годами, вдруг падал замертво от жары, пока мы собирали сахарный тростник, я должен был отвернуться и работать, иначе меня били. Люди умирали, мисс Сян, а нужно было продолжать, — он смотрел вдаль, словно лица мертвых друзей были видны и сейчас. — Все так. Я привык к этому, когда был еще юным.
Вес и жар воспоминаний мистера Сю были осязаемыми, и мне было его жаль. Прошлое снова проступало в настоящем, пропитанное кровью старых ран, которые никогда не заживали. Я подумала о вымирающем народе миссис Вэй, о своей матери и своем муже. Потерянное не вернуть. Как мы могли надеяться восстановить исторический ущерб? Прошлое было прошлым, было кровью на нас. Можно ли ее смыть?
Я не хотела давить на Сю Шандяня, ведь ему было больно. Пора было поискать ответы.
— Когда вы были в Перу, — сказала я, — вы видели что-то похожее на растение, убившее Анцзинь?
— Я мало видел в Перу. Не мог далеко уйти из-за оков на лодыжках, — он притих на миг, вспоминая. — Это унизительно, это влияет на разум. Приходилось страдать в жаре на полях, трудиться днями напролет, спать в клетке, и одно дело, если бы труд имел цель. Но куда сложнее страдать так и знать, что это только для того, чтобы другие люди, которые важны, могли съесть конфету.
— Вы теперь едите конфеты, мистер Сю.
— Да, — сказал он. — И всегда делился с девочкой. Я пытался дать ей хорошую жизнь, мисс Сян. Одежда, теплая вода, еда, музыка, конфеты… Даже катал ее.
— Катали, мистер Сю? У вас есть лошадь?
— Нет, мисс Сян, — сказал он, — Дью-ри-а.
Я не сразу поняла, о чем он, а потом мой рот раскрылся.
— «Duryea»? — сказала я. — У вас есть автомобиль?
Он кивнул, мой рот раскрылся еще шире. Когда я впервые увидела автомобиль, я думала, его тянут невидимые лошади. Во всей стране было меньше сотни работающих автомобилей. Они были для элиты, вещью странных миллионеров. В редких случаях, когда «Duryea Motor Wagon» появлялся, гремя, на улицах Китайского квартала, все собирались посмотреть на замысловатый прибор, и водители гордо махали, словно принцы восхищенной толпе.