Девушка из хорошей семьи
Шрифт:
Она с нарочитой медлительностью поднялась с табурета, с такой же напускной неспешностью обернулась, небрежно бросила:
– А, вы уже уходите, – и прошла к двери, чтобы снять с вешалки зеленое пальто.
– Да, извините за беспокойство.
Глаза у Асако были странные – они словно почти целиком состояли из белков, черные зрачки невероятно сузились; казалось, она ничего перед собой не видит. Однако она послушно обернула вокруг шеи шарф, надела пальто.
– Ну, до свидания.
Стоявшая позади Касуми поняла, что Асако пристально смотрит в глаза Кэйити. Тот открыл входную
– Нет, не отсюда, я выйду оттуда!
Кэйити через ее плечо обменялся с Касуми недоуменным взглядом, и тут Асако стремительно метнулась к балкону, куда Касуми недавно выходила снять рубашки. Через мгновение Кэйити бросился следом.
Балконная дверь с грохотом распахнулась, и Асако, точно огромная зеленая птица, перед взлетом расправившая крылья, кинулась на металлические перила. Кэйити успел чудом.
То, как он действовал в эти минуты, могло стать примером для любого жителя многоэтажного дома. Он просунул руки под мышки Асако, надавил ей на затылок – как прием Нельсона в боксе – и одним рывком втащил ее с открытого людским взорам балкона в комнату.
– Закрой дверь! – крикнул он Касуми.
Та подскочила, закрыла входную дверь, потом балконную и, обернувшись, с облегчением увидела, что Асако, вырвавшись из крепкой хватки Кэйити, повалилась на серый синтетический ковер и рыдает в голос.
Это был безумный, непрерывный плач. Кэйити с Касуми стояли над ней, их трясло, сердца едва не выпрыгивали из груди, поэтому они взялись за руки. Руки тоже дрожали. Они смотрели друг на друга, пока не почувствовали себя одним целым.
Асако хрипло взвыла, точно флейта, чистое пение которой сорвалось фальшивыми нотами. Зеленый комок на полу вскоре зашевелился. Асако, пошатываясь, поднялась на ноги; со спины она выглядела старухой. Потом повернулась и со словами: «Простите за беспокойство, до свидания» – натянула туфли.
– Вас нужно проводить, – как в дурном сне, выдавила Касуми.
– Да. – Кэйити приблизился, но Асако с силой оттолкнула его руку.
Касуми поняла, что до конца жизни не забудет эти жуткие, горящие ненавистью глаза, всклокоченные волосы, помятое лицо. Ее снова затрясло.
– Можете не провожать! Прекрасно доберусь сама. Нечего притворяться добрым!
– Не говори так. Ну что ты… – забормотал Кэйити, но Асако опять резко отвергла его предложение:
– Надоел! Пойдешь провожать – закричу в коридоре. Заору «развратник, негодяй Саваи Кэйити». Что, струсил теперь провожать? Страшно? Со мной все хорошо. Одна уйду, одна буду жить.
Пока Кэйити мешкал, дверь с наружной стороны закрылась и из коридора донеслись на удивление спокойные шаги. Супруги напряженно прислушивались. В конце концов не удержались и слегка приоткрыли дверь. Оба молчали. Мерный стук высоких каблуков неторопливо удалялся вниз по лестнице.
Кэйити и Касуми чувствовали себя запертыми в квартире. Они приоткрыли балконную дверь и ждали, пристально вглядываясь в площадку перед воротами, которая отсюда просматривалась плохо. Через некоторое время в слабом свете фонаря появилось зеленое пальто Асако, и она, ни разу не оглянувшись,
Проследив за ней взглядом, супруги, расслабившись, устроились в комнате на диване. Кэйити сжал руку Касуми, но та не шевельнулась.
Комната была ярко освещена, в тишине тикали стенные часы и шумела включенная печка.
Запутанные отношения мужчины и женщины, которые привели к сегодняшним событиям, наконец-то завершились, и теперь Касуми переполняли гордость и радость: они с Кэйити впервые после свадьбы сражались вместе, по-настоящему объединив силы. Они победили, потому что действовали сообща, как настоящие супруги, которые противостоят потопу, пожару и другим нежданно обрушившимся на них бедствиям. В этом таилась невыразимая, молчаливая сила, которая объединяет только мужчину и женщину, день за днем живущих под одной крышей, даже если их семейной жизни пока лишь несколько месяцев.
– Прости. Все из-за меня, – произнес Кэйити и легонько погладил Касуми по руке.
– Ну что ты такое говоришь! – сердито возразила Касуми, стряхнула его руку, встала и пошла на кухню. – Ужин скоро будет готов.
– Вот это да, ты такая бесстрашная. А мне кусок в горло не полезет.
– Трусишка!
Они посмотрели друг на друга с улыбкой.
Но через несколько секунд их охватил страх, в глазах появилась тревога и возникло чувство, будто они совершили непоправимую ошибку.
– Что она теперь будет делать?
– Я тоже об этом думал. Надо было все-таки проводить.
– Непонятно, что она выкинет в таком состоянии.
Дурные предчувствия сгущались темной тучей. Что, если, вернувшись домой, Асако напишет прощальную записку, в которой во всем обвинит Кэйити, отошлет к нему на работу, а потом отравится?
– Тьфу! Надо было схватить ее и отправить хотя бы в больницу.
– Но ведь она не больна, зачем…
– Тогда в полицию.
– Полиция станет выяснять, кого защищать. И может разузнать все про нас.
– У нее, наверное, есть какие-нибудь родственники?
– Это я должна знать?!
– И как быть?! Нельзя все так оставить.
– Я полностью согласна.
– Касуми, что же делать?
Лицо Кэйити скривилось, он готов был заплакать. Касуми впервые видела слабость мужа. Он совсем не походил ни на мрачного, замкнутого человека, каким выглядел на станции «Токёэки» рядом с рыдающей гейшей, ни на приветливого, улыбчивого образцового служащего, каким представлялся отцу Касуми. На лице этого подавленного мужчины читалось опустошение.
Касуми обняла Кэйити, уложила его головой себе на колени. Обтянутые клетчатой юбкой бедра чувствовали тяжесть, в нос ударил запах согретого печным теплом бриолина. Не то чтобы Касуми никогда не представляла себе напуганного Кэйити, но прежде муж не получал от нее такой ласки и поддержки, и его сокрушенный вид был наилучшим подтверждением того, что «он принадлежит только Касуми». Такое лицо он больше никому не покажет – значит, это достояние, которое предстоит беречь ей одной.
Касуми обуревали неведомые доселе яркие чувства, она гладила мужа по волосам и думала: