Девушка из Стамбула

Исхаков Мухамметгаяз Гилязетдинович

Загида, не зажигая огня, расположилась возле окна. При свете электрических ламп, подвешенных на ветвях деревьев, ей всё было хорошо видно. Удобно устроившись, она продолжала наблюдение. Ей почему-то было очень интересно знать об этой семье всё. Казалось, из разговоров незнакомых людей ей откроется нечто очень важное, совершенно необходимое ей в жизни, и она не отходила от окна ни на шаг. Но в саду звучали лишь приглушённые голоса, словно беседующие договорились что-то утаить от Загиды. Опустевшие чашки между тем наполнялись вновь и вновь.

Вот подросток сбегал в дом и вынес гитару. Отец стал наигрывать мелодию, незнакомую Загиде. При повторе гости подхватили её. Песня не была похожа ни на турецкую, ни на французскую.

Загида вся обратилась в слух, силясь понять, о чём поют, но до неё доносились лишь отдельные искажённые турецкие слова.

Дети хором пели припев. Получалось довольно стройно и мило. Бей заиграл другую мелодию. Хозяйка с гостьей исполнили её дуэтом. Зазвучала плясовая. Две девочки и два мальчика приготовились плясать. Взрослые стали хлопать в ладоши и петь: «Бас, кызым [13] , Апипа…». Гитара прибавила темп. Куплеты в исполнении певцов тоже зазвучали споро.

13

Кызым – доченька.

Загиде удалось запомнить лишь несколько слов. Маленький мальчик продекламировал стихи. Взрослые хлопали в ладоши, говоря: «Машалла! Молодец!». Потом дети пели вместе, построившись, как на сцене. Наконец инженер-эфенде сам исполнил протяжную и сложную для исполнения песню. Голос его дрожал от волнения, и душа, казалось, обливается слезами. Он пел с большим чувством, и песня его летела далеко-далеко. Загида не могла знать, что в синей дали поднимаются родные его Уральские горы, широко разлились воды великой Идели. Он словно хотел, чтобы голос его услышали мать и отец, весь его далёкий край. Помолчав, словно ожидая ответного отзвука с родины, инженер запел другую столь же протяжную песню. Гости слушали его с великим волнением.

Песня, от которой сжималось сердце и навёртывались на глаза слёзы, погрузила Загиду в печаль. Ей хотелось запомнить хотя бы небольшой фрагмент этой необыкновенной мелодии, однако, кроме слов «кара урман, кара урман», она ничего не могла запомнить – ни одной ноты, ни единого слова!

Загида почувствовала усталость от избытка впечатлений сегодняшнего дня, но не могла найти силы, чтобы оторвать себя от кресла, переключить внимание на что-то другое.

Гости наконец стали прощаться. Дети пошли в дом. Лампы погасли. Загида без сил упала на кровать и вскоре забылась сном. Но полученные за день впечатления не оставляли её – всю ночь снились самые разнообразные сны. Являлись то бабушка, то мать с детьми и все пели хором. То «Кара урман» повторят много раз, то спляшут «Апипу» [14] .

14

«Кара урман», «Апипа» – татарские народные песни.

* * *

Загида проснулась рано.

– Как бы инженер этот моим татарским родителем не оказался! – пробормотала она. – А почему бы и нет? Всё сходится. Только этот человек культурный, а мой предок был грубым простолюдином, бессовестным и невоспитанным…

Догадка, случайно пришедшая в голову, уже не покидала её. Во время завтрака она постаралась выведать у мадам Марики, что за люди эти живущие по соседству татары, но поскольку подробного ответа не получила, решила пойти к мадам Алании, хозяйке дома, в котором жили вчерашние гости инженера, и расспросить её, что за человек этот инженер, кто его жена и единственная ли она у него. Так, с помощью татарской семьи она рассчитывала напасть на след исчезнувшего отца. А возможно, ей удастся раскрыть тайну родителей – матери, по вине которой она осталась сиротой, и отца?

– Чего тебе не хватает,

дорогая? – сказала мадам Марика, узнав об её намерении, но отговаривать не стала, и Загида, охваченная решимостью узнать всё, собралась к мадам Алании.

Прежде чем выйти из комнаты, она подошла к окну, чтобы узнать, чем занимаются соседи. Там уже позавтракали, и дети собираются с отцом к морю. Девочки в фартуках хлопочут возле стола. Сама ханум возится с тестом. Сююм перемешивает в большом блюде фарш. Гульчачак нарезает кофейной чашечкой из тонко раскатанного теста кружочки. Сююм кладёт на эти кружочки немного фарша и, ловко присобрав тесто, лепит круглые шарики (у татар они называются пельменями – это их национальное блюдо) и рядами выстраивает на покрытой полотенцем доске. Они не спеша переговариваются, смеются, а иногда громко, от души хохочут.

Прячась за кружевной занавеской, Загида, как и вчера, с неубывающим интересом наблюдала за ними. Так времени прошло порядком. Вдруг с нижнего этажа послышался голос мадам:

– Загида! Загида!

Девушка бегом спустилась вниз. Новость, которую сообщила мадам, превзошла все её ожидания. Ханум оказалась второй женой инженера. Она – дочь доктора из Искешахара. Первая жена, уроженка Стамбула, некогда, якобы, сбежала от него. Зовут инженера Вахит. Лет двадцать он работал инженером в пригородах Анатолии, а теперь занимается оборонительными сооружениями Стамбула. В конце каждой недели он один-два дня проводит в семье. У него есть такая возможность, потому что занимает высокий пост.

Услышанное сразило Загиду. Её случайная догадка переросла в уверенность! Она решила тотчас, не откладывая, вернуться в Стамбул и потребовать от матери объяснений. Девушка даже обедать не стала, побежала на пристань и всю дорогу думала о том, что и как скажет матери. Возможно, ей предстоит серьёзная схватка с ней, нужно было обдумать доводы в свою защиту.

Загида желала сегодня же узнать всё и решительно ступила во двор своего дома на перекрёстке улиц Касима-паши и Кортылыш. Позвонила. К двери никто не подошёл. Загида достала из сумочки ключ и, отомкнув замок, вошла.

Дома никого не было. Готовой еды на кухне не оказалось. «Видно, мама на целый день ушла в гости к кому-то из своих родственников, живущих на окраине города», – подумала она, и боевой дух её неожиданно сник.

Сначала Загида хотела разыскать мать, но, подумав, решила отложить объяснение, потому что оно могло стать поводом для нежелательного вмешательства родни в это и без того непростое дело. Девушка вспомнила, как давно, ещё во время учёбы в средней школе, она пробудилась как-то среди ночи и увидела, что мама читает какие-то бумаги. Загида наблюдала за ней и видела, как из глаз её, не переставая, текли слёзы. Девочка тогда не придала этому особого значения. Но теперь ей стало ясно как день, что причиной были письма, в которых, очевидно, скрывается та самая тайна, которая могла бы внести определённость в теперешнее положение. Чтобы найти письма, Загида взяла ключ от маминой шкатулки, где она хранила бумаги, документы, и открыла её.

Среди множества бумаг лежали связки писем. Взгляд Загиды упал на письма бабушки, отправленные дочери в Анатолию. Потом она взяла в руки письмо – одно из многих – написанное родственником из Европы.

Загида вскрыла другую большую связку. В ней было писем двадцать или тридцать. Времени прошло много, бумага пожелтела, однако написанное различалось чётко. Письма были пронумерованы по мере поступления. Вот письмо, которое начиналось словом «любимая». Девушка взглянула на подпись, сопоставила с другими, – все письма были написаны одним человеком, одним и тем же почерком. Первое письмо она проглотила единым духом. Это было дружеское послание мужчины, уверенного в том, что любим. В нём есть желание оградить жену от тревог и волнений, а также множество отеческих наставлений.