Девушка, не ставшая третьей
Шрифт:
Вернувшись со сборов, я стал скучать по Тамаре.
Это было бессмысленно: я не знал, где ее искать.
Искать следовало другую.
18
Со второй из первых женщин я познакомился, когда слушал воскресную духовую музыку в Летнем саду.
Женщину звали Лидой.
Правда, «хорошей девочкой» ее вряд ли удавалось назвать.
Лида была старше на три года, но казалась более зрелой, заматеревшей.
Приехав сюда с Украины, она где-то
Полагаю, что образования у Лиды не было, но это меня не волновало.
Я не собирался на ней жениться, я просто смотрел на ее бюст, обтянутый голубой кофточкой.
Теперь каждая женская грудь мыслилась доступной; Лидина вряд ли выходила из общего разряда.
Мы послушали вальсы, не спеша гуляя вокруг беседки со сверкающей медью.
Когда музыканты сложили трубы, мы двинулись дальше, вышли на набережную, зашагали вдоль гранитных парапетов.
Чем дольше я находился рядом с Лидой, чем глубже вдыхал аромат ее недорогих духов, тем сильнее желал повторить испытанное с Тамарой – и тем яснее понимал, что это возможно.
Но воскресенье перевалило за обед.
Электрички с Карельского перешейка пока не были переполненными, на станции «Площадь Ленина» у Финляндского вокзала еще не бурлил людской водоворот.
Мама с папой предпочитали возвращаться с дачи рано – приехать не измятыми в толпе, не спеша вымыться перед неделей.
Поэтому вести Лиду домой я не мог.
Захваченного с женщиной в постели, меня ждали все Египетские казни.
Подобного еще не случалось – но, зная своих гипердобропорядочных родителей, я не сомневался в исходе.
Все решилось само собой.
Мы дошли до Большеохтинского моста, где Лида сказала, что здесь ей надо сесть на автобус, идущий к общежитию.
Я предложил проводить.
Привычка провожать девушек – даже равнодушных одногруппниц, с кем пришлось возвращаться на одной электричке из Петергофа – вошла в кровь.
В моих словах не было прямой подоплеки.
Но легкость, с которой Лида согласилась, и недвусмысленность, с какой она теснила меня грудью в пустом автобусе, говорили, что движение идет в нужном направлении.
19
Общежитие оказалось угрюмой «точкой», окруженной сереньким сквериком.
Мы чуть-чуть посидели на ребристой скамейке, затем Лида и повела за собой.
На вахте я показал удостоверение «Международного Союза Студентов» – бело-синюю картонку, которую пришлось купить, оплатив членский взнос, ради поездки за рубеж.
Как все иностранное, жалкая книжица производила впечатление.
Я прошел беспрепятственно, услышав указание не задерживаться после двадцати трех.
Комната, куда привела Лида, была многоместной.
Но с первого взгляда я понял, что она живет тут одна.
В замке провернулся ключ, что-то надежно щелкнуло.
Голубая кофточка
Грудь Лиды на порядок превосходила Тамарину, напоминала пару небольших, не до конца вызревших дынек.
20
Во всем прочем вторая женщина не шла в сравнение с первой, причем в худшем смысле.
Тамара объяла нежной добротой, ласкала и хвалила, бесконечно превозносила мои мужские достоинства – в которых сам я сомневался.
По сути дела, она дала первотолчок в чувственную жизнь, который держал меня на орбите и угас лишь в возрасте, который даже Бальзак не идентифицировал для мужчин.
Лида оказалась прямой противоположностью.
Она насмехалась над моей неумелостью, выражала сомнения по поводу того, что я хоть раз имел интимный контакт с женщиной.
Окажись первой эта стервозная девушка – и я мог пополнить ряды неокантианцев, мастурбаторов Гоголевского пошиба, прожить жизнь озлобленным аскетом.
К счастью, во мне теплилась память Тамары.
Потому Лидины подколки я не слушал – просто пытался выжать из ее тела максимум возможного.
Однако и тут я, рожденный страдать, не избежал жупела.
Угроза здоровью не нависла, но произошло другое.
21
Перед тем, как пустить в себя, Лида приказала надеть презерватив – кусок белого шланга в миллиметр толщиной.
Только такие и у нас и были обиходными.
Когда в аптеке на Старо-Невском, неподалеку от польского магазина «Ванда», появлялись тонкие индийские «Кох-и-Норы», очередь за ними начиналась снаружи, а отпускали лишь по десять штук в одни руки.
Я еще не имел опытов, но эта дрянь мне не понравилась.
Когда я отпрянул, мучительно облегченный, то оказалось, что проклятая резинка осталась в Лидиных недрах.
В какой момент она соскользнула и чем все грозило, оставалось неясным.
Меня обдало самым ужасным из возможных ужасов.
Венболезнь можно было вылечить.
Ребенок оставался навсегда.
Его появление перечеркивало всю мою жизнь.
Ни выполаскиваться, ни подмываться Лида не пошла.
На прощание, зловредно улыбаясь, она раз пять назвала меня «папашей».
Обратно я бежал, как Врангель из Крыма.
До самого дома у меня горела спина, прожженная едким взглядом вахтерши.
22
Вспоминая детали и анализируя варианты, я мучился несколько дней – с каждым часом все сильнее.
Спасла меня душеспасительная беседа с Готтфридом
В течение ночи мы выпили пять бутылок «Ркацители» и съели десять банок кальмаров в собственном соку.
Я рассказал другу все, с малейшими деталями.