Девушка, общавшаяся с Богами
Шрифт:
— Фэррыхтин, а здесь поблизости вода есть? — спросила я, откладывая хлеб. — Очень пить хочется.
— Нет, — легкомысленно ответил кимрак. — До воды ещё сутки идти.
— Сутки?!
А ведь я точно не дойду, подумалось мне. Сидя на самом солнцепёке, я просто чувствовала, как солнце вытягивает из меня влагу, которой в моём организме и так оставалось немного. Не пить сутки на такой жаре, когда даже камни были раскалены, как в банной парилке, было безумием.
Судя по всему, моё приключение продлится не так долго, как мне хотелось бы… Но сидеть и ждать бесславного конца
Я решительно встала:
— Тогда пойдём скорее.
Фэррыхтин поспешно запихал в рот оставшийся кусок и пошёл вперёд
Дальнейший наш поход слился для меня в один непрерывный кошмар. Мы шли целый день по самому солнцепёку, сделав всего два коротких привала, солнце нещадно палило, от раскалённых камней поднималась мерцающая дымка, отчего они казались призрачными и нереальными, и к вечеру я еле ноги волочила. Во рту было настолько сухо, что рефлекторные глотательные движения причиняли боль, кровь стучала в висках, пот заливал глаза. Пить хотелось невероятно. Каждый следующий шаг давался всё тяжелее. Я всё чаще спотыкалась на ровном месте, с трудом удерживая равновесие. Кимрак же шёл и шёл, не уставая, не останавливаясь. Я старалась не отставать, но чувствовала, что силы мои на исходе. И, наконец, в очередной раз упав, встать уже не смогла. И, усевшись прямо на тропу, простонала:
— Фэррыхтин, я больше не могу.
Кимрак непонимающе оглянулся:
— Что случилось?
Но, увидев мою побледневшую физиономию, испугался:
— Ты чего? Что с тобой?
— Я не могу больше так идти. Я пить хочу. Очень хочу. Я умираю от жажды!
— Пить? — растерялся Фэррыхтин. — Здесь нет воды. До неё ещё день идти надо. Завтра к полудню к ручью выйдем.
— Я не дойду, — простонала я, приваливаясь к валуну, около которого я упала. Мне было плохо: в глазах у меня мутилось, а язык во рту от сухости стал шершавым, как тёрка.
Кимрачонок заметался:
— Ты это, не умирай. Я же тебя воскресить не сумею.
Он попытался поднять меня, потянув за руку, но я сидела, как приклеенная, и он окончательно перепугался:
— Давай я тебя на руках понесу!
На то, чтобы усмехнуться, моих сил ещё хватило:
— Как? Ты ж маленький, я свисать буду. Разве что — волоком.
— Нет, волоком нельзя, — рассудительно сказал мохнатик. — Тебе больно будет. Вставай, я помогу тебе идти. А будешь сидеть — совсем поджаришься. Обопрись об меня.
Я вцепилась в его руку, заставляя себя подняться. С трудом встала… и тут перед глазами у меня всё поплыло, и я потеряла сознание.
Очнулась я от того, что кто-то лил на меня воду. Лил струёй — холодной, сильной. Не открывая глаз, я начала глотать эту изумительно вкусную живительную влагу, потом умылась, снова напилась — и только тогда решилась оглядеться, боясь, что этот ручей — только сон, который исчезнет сразу, как я открою глаза. Но ручей не исчез.
Я сидела на траве возле родника, бьющего прямо из скалы на уровне моего лица. Сзади меня поддерживал Фэррыхтин, всё ещё пытающийся засунуть меня под мощную родниковую струю. Увидев, что я очнулась, он облегчённо вздохнул:
— Слава Древним Богам! А то я думал, что ты и вправду умерла.
Не
Мы находились на небольшой полянке, окружённой высокими горами. Возле родника, защищая его от палящего солнца, высились два могучих дерева, в тени которых я сейчас и сидела, наслаждаясь прохладой. Быстрый и довольно широкий ручей пересекал полянку и, провалившись в небольшую расщелину, заполнял её водой, образуя крохотный прудик. Увидев его, я сразу поняла, что хочу в нём искупаться. Нет, не так. Что мне просто необходимо в нём искупаться и смыть с себя накопившиеся на мне за день пыль и пот.
Покряхтывая от боли в спине и натруженных ногах, я добралась до прудика и, скинув одежду, погрузилась в него чуть не с головой. Прудик оказался довольно глубоким и, несмотря на то, что находился на солнце, очень холодным. Поэтому я не стала в нём долго сидеть. Быстро смыв грязь, я выскочила, клацая зубами, и поспешно оделась. И снова пошла к роднику — пить.
Кимрачонок мрачно смотрел на мои передвижения, но молчал. Напившись, я растянулась на траве и, наконец, посмотрела на него:
— Спасибо, Фэррыхтин. Ты меня спас.
— Нам идти пора, — в ответ выдавил он. — Здесь нельзя оставаться.
— Почему? — удивилась я. — Такое место хорошее, ровное. И вода рядом. Давай здесь заночуем. Уже темнеет, куда мы сейчас пойдём. Я, в отличие от тебя, в темноте не вижу. Запросто в какую-нибудь пропасть свалюсь.
— Связался я с тобой, — проворчал кимрак. Почему-то перспектива переночевать на этой чудесной полянке его не вдохновила. Вздохнул тяжело:
— Ладно. Всё равно попадёт.
И начал разводить костёр. А я смотрела на заходящее солнце, просвечивающее сквозь листву деревьев, на темнеющее небо, и не заметила, как уснула.
Стэнн
— Уходи! — крикнул Стэнн, запуская в Гэттор парализующее заклинание. Но колдун с лёгкостью, неожиданной для такого грузного тела, отскочил в сторону, и не ожидавшая нападения белка упала, растопырив лапки, на землю и застыла недвижно между корнями дерева.
А Гэттор шагнул к месту, где секунду назад стояла Селена, в надежде найти её След. Этого Стэнн позволить ему не мог и, одновременно вызывая на помощь Рэвалли, пустил в противника серию огненных шаров, отгоняя Гэттора в сторону.
Гэттор, поняв, что внезапное похищение не получилось, бой решил не принимать. И когда в сквере появился Рэвалли, колдуна там уже не было. Ушёл Личным Путём.
— Где он? — торопливо спросил Рэвалли, настороженно оглядывая окрестности.
— Не знаю, — огрызнулся Стэнн, пытающийся найти След Селены.
— Что случилось? — встревожился Рэвалли, видя, как бледнеет друг, бестолково топчась возле дерева.
— След. Я снова не могу найти её След!
В голосе прозвучало отчаяние. Стэнн остановился, беря себя в руки, отошёл к скамейке: