Девушки с картины Ренуара

Бона Доминик

Анри Руар, родившийся в 1833 году и принадлежащий к тому же поколению, что Мане, женился на девушке из семейства Жакоб-Демальтер, уважаемых краснодеревщиков времен Людовика XVI. Приданое жены еще больше увеличило состояние Анри. Элен Жакоб-Демальтер родила ему шестерых детей: сначала двух дочерей, Элен и Люси (умершую в младенчестве), а потом четырех сыновей: Алексиса, Эжена, Эрнеста и Луи. Но в 1886 году, в возрасте сорока четырех лет, Элен умерла. В доме, где воцарился траур, детей воспитывали угрюмые няньки. Анри Руар был любящим, но отстраненным отцом, у которого после смерти жены появилась любовница — Маргарита Брандон-Сальвадор.

Они постоянно встречаются в ее элегантной квартире в доме номер 9 на улице Ле-Тасс. Она — вдова некоего Жюля Брандона, офицера, убитого во времена Парижской коммуны, и приходится родственницей Эдуару Брандону, художнику, пишущему исторические картины, другу Анри Лероля. В этих семьях, что бы ни случилось, стараются держаться представителей артистической среды.

Другой пример жизни в искусстве и ради искусства — скульптор Эжен Гийом, свояк Анри Руара (муж Ортанс Жакоб-Демальтер, старшей сестры его жены), бывший директор Школы изящных искусств и Академии искусства на вилле Медичи. Он уже член Академии изящных искусств и готовится стать членом Французской академии, куда будет избран в следующем году. Его дочь вышла замуж за сына Эктора Лефюэля, архитектора, построившего крыло Наполеона III в Лувре.

Неудивительно, что в таком окружении главной страстью крупного промышленника и изобретателя Анри Руара стала живопись. Параллельно со своей технической деятельностью и благодаря ей, позволившей ему управлять весьма крупным состоянием, он и вправду собрал коллекцию картин, ставшую самой значительной в его время. Ему есть, чем поразить самого Лероля, а также Шоссона и Фонтена. Руар живет в окружении многочисленных полотен своих друзей импрессионистов, среди которых также есть две великолепные работы Ренуара: «Парижанка» (портрет светской женщины в синем платье, сегодня находится в Национальном музее Уэльса, в Кардиффе) и «Утренняя прогулка верхом в Булонском лесу» (отвергнутая Парижским салоном 1873 году и находящаяся сегодня в гамбургском Кунстхале). А также работы Мане, Моне, Сезанна, Сислея, Писсарро и Моризо — лучшее из созданного ими. С ними соседствуют картины Фонтен-Латура и Пюви де Шаванна. Кроме того, в наличии полсотни картин Коро, четырнадцать — Делакруа (в том числе его роскошный «Автопортрет», написанный в 1832 году, ныне находящийся в собрании Берля в Цюрихе), одна картина Пуссена, произведения Фрагонара, Шардена, Юбера Робера, презирающие как историю, так и географию три картины Тьеполо, четыре — Эль Греко, одна работа Гойи, одна Веласкеса — «Портрет мужчины в шляпе с пером и темном камзоле», и последняя жемчужина богатой коллекции — «Счастливые дни» Гогена. У Ру ара в коллекции хранятся только шедевры, они висят даже на лестницах. Но количество (около пятисот картин, не считая античных предметов, привезенных из Греции, Египта и с Востока) не сказалось на качестве этого собрания. Анри Руар — один из самых авторитетных коллекционеров своего времени.

Художник Поль Синьяк, которого привел к нему в 1898 году его друг Вюйар (Руар, познакомивший с ним Лероля, владеет тремя его картинами), после визита отмечает в дневнике: «Это безумие, дом сверху донизу заполнен картинами, во всех комнатах они украшают стены от пола до потолка. Нет ни одного свободного места. Изобилие чудес (…) Я увидел столько, что вышел оттуда ошеломленным».

Поль Валери рассказывает, что болезнь собирательства передалась даже консьержу с улицы Лиссабон, принявшемуся тоже покупать картины. Два или три раза случалось, что Анри Руар находил какую-либо из них достойной собственной коллекции, и перекупал ее у консьержа. Также Жак-Эмиль Бланш вспоминает в своей работе «О художниках», что в особняке «рамы перекрывали друг друга, смыкались, создавая путаницу. Нужно было постараться, чтобы остановить взгляд только на одной картине». Все посетители, даже самые разборчивые, единодушно соглашались с тем, что Бланш называет «проявлением чисто французского вкуса». Поля Валери, близкого друга Анри Руара, восхищала манера коллекционера, который был лишен всякого снобизма, не отдавал предпочтения ни одной школе, а доверял лишь своей интуиции и вкусу. «Я восхищался, я поклонялся разносторонности месье Руара, сочетавшей в себе все добродетели его натуры и его сердца (…) Я причисляю его к людям, которые произвели большое впечатление на меня», — писал Валери.

Как и у Лероля, не такого страстного в сравнении с Руаром коллекционера, особое место в доме последнего отведено Дега. Здесь выставлены его «Танцовщицы у балетного станка» и «Кабаре», а также чудесное собрание пастелей.

Руар — обладатель «Портрета художника», написанного в 1855 году, и «Автопортрета», где Дега, одетый в черное на коричневом фоне, сжимает в руке держатель для угля (картина хранится в музее Орсэ). Дом номер 34 на улице Лиссабон — настоящий музей, двери которого открыты для каждого желающего раз в неделю. Владелец охотно одалживает свои картины, как это было в 1892 году на ретроспективной выставке Ренуара у Дюран-Рюэля.

Внушительный особняк с широкой лестницей и просторными комнатами выглядит как святилище. Картины висят на стенах темно-сливового цвета. Лероль и Шоссон, любящие свет, живут в белых гостиных, иногда чуть подкрашенных оттенком слоновой кости. А в атмосфере дома Руара есть что-то от склепа. Несмотря на радостную палитру картин импрессионистов, в доме царит траур. Дети изредка входят в гостиную, чтобы развеять свою грусть созерцанием картин Моне или Сезанна. «В юности картины моего отца были для меня, вместе с книгами, большим подспорьем», — напишет один из них, повзрослев.

Несомненно, в доме Руара давно не хватает женщины, которая бы успокоила всех его обитателей. В этих стенах чувствуется нехватка женского внимания, от которого жестоко страдают не только дети, но и их отец. За исключением замужней старшей сестры, дом на улице Лиссабон населяют только мужчин. Анри Руара чаще всего не бывает дома, он ездит по различным делам. Просторные гостиные оживляются всего один раз неделю, по пятницам, когда хозяин принимает друзей. В другие дни особняк абсолютно безмолвен. Его можно было бы даже назвать мрачным, если бы не хранящиеся в нем картины. Дому Руара неведома счастливая семейная гармония, царящая в доме Лероля. Это суровый мир, в котором дети скорее несчастны.

Руар и Лероль одинаково любят открывать и «продвигать» новую живопись. Но они и художники, для которых изобразительное искусство — не просто воскресное времяпрепровождение, развлечение дилетанта, а истинное призвание. У обоих тяга к живописи проявилась очень рано, с детства. В огромной мастерской Руара, среди выставленных шедевров, скапливаются портреты и пейзажи, написанные его рукой. Но они висят скромно, в сторонке, в комнатах для приемов нет ни одного полотна Руара. Менее сдержанный, чем Лероль, в выборе цветовой гаммы, хотя и не догоняющий импрессионистов в их чувстве света, он предпочитает коричневые и серые тона, очень нежные или мрачноватые зеленые. Он много работает в деревне, неподалеку от Мелена, в своей усадьбе Ла Ке-ан-Бри, решетка, дом, оранжерея и высокие деревья которой вдохновили его на создание картин, пронизанных загадочной ностальгией. Они совсем не похожи на своего создателя, якобы живущего в рациональном мире промышленников и деловых людей. Его венецианские акварели и восходы солнца над затуманенным прудом выдают чуткость и затаенную душевную боль.

Как участник

группы импрессионистов, выставки которых он частично финансировал, к 1886 году он выработал свой собственный стиль — мечтательный, слегка осененный грустью, перекликающийся с меланхоличной манерой Лероля. Картины Руара узнают и уважают, они выставляются вместе с полотнами знаменитых импрессионистов. Леролю же всегда были особенно близки сюжеты и манера символистов. Свойственная обоим авторская скромность оказала им дурную услугу — по-настоящему знаменитыми художниками они так и не стали.

Больше всего их связывает Эдгар Дега: художник, писавший жокеев и танцовщиц, — их общий друг. С Руаром его сближает давняя и очень крепкая дружба. Они познакомились в лицее Людовика Великого, где вместе учились в старших классах. Снова они встретились на укрепительных сооружениях во время осады Парижа 1870 года, когда Руар командовал батареей 12-го бастиона, а записавшийся добровольцем Дега был простым артиллеристом.

Но самой прочной связующей их нитью остается, конечно, живопись. Дега и сам — фанатичный коллекционер. Он начал собирать свою коллекцию одновременно с Руаром. Они оба частенько делали покупки у папаши Мартена — бывшего театрального актера, ставшего торговцем картинами в Батиньоле. Мартен продавал работы Коро, Милле, Кальса, Будена, Джонгкинда и был одним из первых, кто заинтересовался импрессионизмом.

Дега и Руар советуются друг с другом по поводу своих приобретений. «Дорогой друг, — пишет Дега, не решающийся купить один рисунок, — если ты выскажешься как эксперт о цене и качестве, ты мне очень поможешь. Ты в этом так хорошо разбираешься!» Между Дега и Руаром больше согласия, чем между Леролем и Дега. Последний относится к Леролю как к солидному покупателю, выказывая ему уважение и почтение. Но между ними — дистанция, которую в его отношениях с Руаром сокращает дружба. Не только с Анри, но и с его братом Алексисом (тем, что женат на Мари Лероль), тоже бывшим учеником лицея Людовика Великого. Дега обедает у него раз в две недели по вторникам, чередуя эти визиты с посещениями другой близкой ему семьи, Галеви [21] .

Он не перестает восхищаться коллекцией Алексиса Руара, который, как и Шоссон, собирает японские эстампы, а также гравюры. Эстампов у Алексиса невероятное количество — до десяти тысяч!

Каждую пятницу Дега обедает у Анри Руара. Это было привычкой, которой он не изменял никогда, даже тогда, когда его попросил об этом Людовик Галеви, пожелавший перенести свой день приемов именно на пятницу. Дега отказался, считая Руаров своей семьей: именно этим он мотивировал свой отказ. Он чувствует себя счастливым в артистической атмосфере, царящей в этой семье. Все замечают, что в семье Руар к Дега обращаются на «ты», тогда как Дега и Лероль говорят друг другу «вы»…

Семья Руар в период с 1871 по 1898 год вдохновила его на многие портреты. Они останутся на улице Лиссабон до самой смерти Анри Руара, после которой его дети разделят картины между собой и продадут большую часть из них. Семейных портретов, написанных маслом и пастелью, было около дюжины. Сегодня в парижском музее Мармоттан, а также в питтсбургском Музее искусства Карнеги можно увидеть две лучшие из этих картин. В музее Мармоттан — портрет Анри Руара в возрасте тридцати восьми лет, сразу после войны. Это его самый первый портрет (1871). В Питтсбурге перед нами Анри Руар на пике успеха (1875): богатый буржуа с цилиндром на голове позирует на фоне своих заводов в Монлюсоне, дым из труб символически поднимается к небу. Дега также пишет друга в образе отца семейства, держащего на коленях маленькую дочь Элен («Анри Руар со своей дочерью Элен», 1877). Фоном служит пейзаж Коро.

Потом, двадцать лет спустя, появляется портрет Анри с сыном («Анри Руар и его сын Алексис», 1895–1898), ныне это полотно хранится в Новой пинакотеке в Мюнхене. На картине Руар сидит, чуть ссутулившись, положив ладони на трость, как патриарх, перешагнувший шестидесятилетний рубеж и потерявший свое величие.

Его старший сын стоит по правую руку, на нем — серый редингот, и он надевает перчатки, как будто принимая эстафету у отца.

Благодаря Дега нам известно одухотворенное, уже тронутое болезнью лицо Элен Жакоб-Демальтер, жены Анри, написанной пастелью за два года до ее смерти. И можно представить себе, как привязан был Анри Руар к своей единственной дочери, Элен, старшей из его детей, при крещении получившей имя матери. До того как она вышла замуж и отдалилась от дома на улице Лиссабон, став мадам Эжен Мартен, она любила приходить в его мастерскую и читать там, рядом с отцом. Дега изобразил эту семейную сцену на картине «Элен в мастерской своего отца» (1885; сегодня она находится в Лондоне, в Национальной галерее), как воспоминание о привилегии, которой были лишены мальчики.

Второй портрет Элен Руар, «Мадам Анри Руар, смотрящая на танагрскую статуэтку» (1884; хранится в Кунстхалле, в Карлсруэ) — танагрские статуэтки тоже входили в обширную коллекцию Руара, — хранит образ той, чьего присутствия всем в доме Анри так не хватало.

Дега не писал ни Эжена, ни Эрнеста. Алексис удостоился картины пастелью, для которой позировал в одиночестве. А Луи, младший сын, скоро будет позировать ему со своей супругой для серии пастельных картин. Чаще, чем других членов семьи, Дега по-прежнему пишет Анри Руара. Всего он написал пять его портретов.

Каждый раз, приходя в дом Руара, Дега разглядывает собственные полотна на стенах гостиной, где висят не только семейные портреты его кисти. Здесь много картин, купленных у него Руаром. Случается, что художник не всегда ими доволен. Он уже настаивал на том, чтобы подправить ту или другую работу, временно забирая их, чтобы дописать какую-нибудь деталь. На стенах зияла пустота до тех пор, пока Дега не приносил картину обратно.

Однажды он уничтожил одну картину после напрасной попытки подправить ее — к большому огорчению Анри Руара, находившего ее совершенной. Особенно раздражают творца «Танцовщицы у балетного станка» (сейчас эта картина находится в музее Метрополитен) из-за маленькой лейки, нелепого аксессуара танцевального зала, изображенного слева от танцовщиц. Дега хотел бы убрать ее с картины. Но Руар, наученный горьким опытом, и которому нравится в том числе лейка, «запер» подвеску на замок, чтобы помешать возможному похищению. Он категорически не желает — какая удача для всех посетителей музея Метрополитен! — чтобы Дега переделывал полотно, ведь художнику могло бы прийти в голову его тоже уничтожить.

Идея женить обоих сыновей Анри Руара на двух дочерях Анри Лероля пришла в голову именно Дега. Он уговаривает семьи, придерживающиеся одинаковых общественных, религиозных, художественных взглядов и уже породнившиеся в предыдущем поколении, соединиться благодаря двойному браку навек. Подобный брачный союз кажется художнику совершенно естественным. Дега, по-особому связанный с каждой из семей, в глазах детей играет роль американского дядюшки (некоторые члены его семьи живут в Луизиане) — даже если он выглядит сердитым и взвинченным, все его очень любят. Его остроты забавляют, а независимость старого ворчуна всем импонирует. Картины же художника вызывают в семействах неизменный восторг. «Каждую пятницу, — пишет Поль Валери, завсегдатай приемов на улице Лиссабон, — приходит блестящий и невыносимый Дега. Он сыплет остротами, баснями, максимами, шутками. Его замечания очень умные, тонкие, саркастичные, они полны самой здравомыслящей пристрастности.

От него достается литераторам, Институту Франции [22] , фальшивым отшельникам, художникам, которые везде поспевают. Обожающий его хозяин слушает Дега с восхищенной снисходительностью, да и другие приглашенные, молодые люди, старики, молчаливые дамы, наслаждаются, наблюдая, как великолепный фразер упражняется в иронической резкости».

Он часто фотографирует членов семьи, по отдельности, или группой. Он, как и Пьер Луис, фанат аппаратов фирмы «Кодак». Сохранился снимок Анри Руара от 1885 года, где тот стоит на фоне увешанной картинами стены с сигарой в руке и часами в кармашке жилета. Руар выглядит чуть небрежно и как будто счастливо. Но чаще всего взгляд фотографа Дега притягивали Ивонна и Кристина Лероль — он, в отличие от Ренуара, никогда не писал их кистью. Дега заставлял их позировать перед камином в гостиной тогда же, когда Ренуар приходил писать их за роялем. Задвинув шторы, чтобы комната погрузилась в полумрак, расставив по своему усмотрению стулья и разбросав домашние безделушки, подготовив и отрегулировав свой аппарат, что тогда было довольно сложной процедурой, он пристраивается рядом с ними у каминной полки. С седыми волосами, похожий на старого дядюшку или даже дедушку (в ту пору люди выглядели старше своего возраста), он с ловкостью наводит на девушек объектив. Он всегда тщательно готовится — постановки его мизансцен требуют времени. Он не упускает ни единой детали, лично поправляя пряди волос, складки на платьях или блузах, он даже заставляет своих моделей изобразить то или иное выражение лица, в зависимости от того, нужно ли улыбаться или сохранять серьезный вид. Прекословить ему бесполезно: фотограф Дега точно знает, чего он хочет добиться. Остается только подчиняться ему.

На старых снимках Ивонна выглядит чуть-чуть грустной.

А Кристина — как и на картине Ренуара — излучает свет и выглядит более приветливой, чем сестра. Она слегка улыбается — возможно, Дега запретил ей смеяться. Но обе девушки, судя по всему, чувствуют себя совершенно свободно, естественно, несмотря на позу — Ивонна сидит у рояля, а Кристина опирается на каминную полку. Им комфортно в компании своего «дядюшки». Бездетный Дега испытывает отеческую привязанность к Ивонне и Кристине (как и к детям Руара), от которых веет солнцем и весной. Хотя, конечно, никто не называет его «дядюшкой». Даже повзрослев, младшие Лероли и Руары продолжают обращаться к нему «месье Дега», подчеркивая, как он сам того желает, конечную букву его фамилии «s», которая должна звучать, как «z». Он дорожит этим странным произношением: Дегаз.

Несмотря на то что эта обязанность традиционно возлагается на немолодых женщин, Дегаз с трогательным энтузиазмом взял на себя роль «свахи». В этой истории он — сват, выступающий посредником между двумя сторонами. Именно в его доме в 1898 году будет подписан брачный контракт. На картине, написанной Ренуаром в 1898 году, Ивонне двадцать лет, и она уже помолвлена с Эженом, вторым из четырех сыновей Руара. Через два года Кристина станет невестой самого младшего из братьев, Луи. Поэтому работы Дега на заднем плане картины Ренуара имеют особый смысл: они намекают на человека, сыгравшего главную роль в определении жизненного пути сестер. Ответственного за их будущие несчастья.

Не удовольствовавшись организацией двух браков, Дега собирается устроить третий: еще одного Руара, Эрнеста (родившегося после Эжена и перед Луи), с девушкой, которую сам Дега любит не меньше, чем сестер Лероль, — Жюли Мане, дочерью Берты Моризо и Эжена Мане, племянницей Эдуарда Мане.

Эрнест, который мечтает стать профессиональным художником и поэтому отказался от Политехнической школы, — его единственный ученик.

Три свадьбы, слаженные Дега, произойдут почти друг за другом: за два года и два месяца трое сыновей Руара женятся на выбранных художником девушках. Декабрь 1898 года: Эжен женится на Ивонне. Май 1900 года: Эрнест берет в жены Жюли Мане. В феврале 1901 года Луи сочетается браком с Кристиной Лероль.

Единственным из сыновей Анри Руара, избежавшим властной отцовской опеки, остается его старший сын, Алексис. Не слушая советов Анри, он женится на Валантине Ламур. Она родит ему троих детей — двух дочерей и сына Поля, который однажды женится на Агате Валери, дочери Поля Валери и Жанни Гобийар (племянницы Берты Моризо и двоюродной сестре Жюли Мане). На этом окончательно замкнется и без того не склонный к расширению своих границ круг.

Что касается трех других браков, никто из членов причастных семейств, видимо, не сомневается в правоте «дядюшки» Эдгара Дега. Каким бы опытным и гениальным он ни был в искусстве, к идеям старого холостяка о браке следовало бы отнестись осмотрительнее. В матримониальных делах Дега разбирается гораздо хуже, чем в живописи. Сам он терпит только свою старую няньку, Зоэ, и совершенно ничего не знает о супружеской жизни. Всю жизнь он остерегался заключать какие-либо соглашения с противоположным полом.

Глава 9 Ивонна и ее имморалист

Неуравновешенный Эжен, второй сын Руара, которого Дега предназначает для Ивонны Лероль, — человек, родившийся под знаком противоречий и внутреннего разлада. В нем есть нечто особенное, ставшее проклятием всей его жизни. Его сексуальные предпочтения неясны. Имя Эжена осталось в истории литературы только по причине его близости с Андре Жидом, который посвятил ему свой роман «Топи»: «Я написал эту сатиру ни о чем для своего друга Эжена Руара».

Эжен, интересующийся всем, но неспособный ни в чем проявить себя, разрывающийся между многими призваниями, но не отличившийся ни в одном из них, пытается походить на своего отца, который достиг поставленных целей во всем — от промышленности до искусства. Эжен же никогда ничего не доводит до конца. Его интуиция граничит с гениальностью отца и могла бы привести его к успеху, но он остается во власти мечтаний, которым сбыться не суждено. Он мучается вопросом смысла жизни, который хотел бы придать своему существованию. Он ищет верную дорогу, постоянно уходя не в ту сторону. Он не знает, куда направить свои силы. Можно задаться вопросом, не желал ли он через явные провалы и ошибки наказать себя за чрезмерные устремления или за свое «проклятие», которое так было тяжело признать и пережить.

Из всех братьев Руар, обладавших нелегкими характерами, страстными и безумными, будто сошедшими со сцен русских или скандинавских театров, Эжену приходится труднее всего. Этот разрываемый противоречиями человек словно отмечен печатью неизбежного несчастья, чего не скажешь о Луи, младшем из всех, несмотря на его приступы ярости, и еще меньше об Эрнесте. Эрнест, ясно осознавший свое призвание и посвятивший себя семье и искусству, не пытался превзойти отца.

Эжен и Луи похожи. У них бледные лица, русые волосы и бороды, рыжеватые отблески которых контрастируют с темным окрасом волос их жен. Глядя на них, иногда можно подумать, что шотландцы женились на андалузийках. Но не одно это объединяет двух братьев Руар, женившихся на сестрах Лероль. Оба — худощавые и высокие, около метра восьмидесяти сантиметров ростом. Оба элегантны и слегка надменны, одеты в костюмы, сшитые хорошими портными, ходят, помахивая тросточками, на их руках — перчатки светло-желтого цвета. У братьев, ясно понимающих, какие привилегии предоставляет им отцовские имя и состояние, утонченный вкус. И характерами они схожи. Они громко разговаривают, быстро приходят в эмоциональное возбуждение и охотно бросаются в полемику. Ни тот, ни другой не унаследовали спокойствия и радушия Анри Руара.

Его сыновья — сложные и бурные натуры, несдержанные в своих суждениях и высказываниях, подверженные мрачным мыслям, сомневающиеся в себе и своих способностях преуспеть. Разрываясь между тем, чего добился их отец, и тем, о чем они сами мечтают, братья Руар быстро выходят из себя и подолгу сердятся друг на друга. Но они боятся собственной тени и крайне уязвимы, они крадутся окольными путями, не замечая магистральной дороги, проложенной главой семьи.

Окончив сельскохозяйственную школу в Гриньоне, рядом с Версалем, Эжен захотел, как и его отец, стать инженером, но не просто инженером, а агрономом. Это выгодно отличало бы его от простых промышленников, занимающихся выпуском железных труб. Анри Руар разочарован: имея четырех сыновей, он мог бы надеяться, что кто-то из них станет его преемником. Но Эжен сознательно самоустраняется, у Алексиса больше способностей к музыке, чем к математике, а Эрнест, хотя и учился в Политехнической школе, в конечном счете отказался продолжать свои блестящие научные исследования и сосредоточился на обучении живописи у Дега. Преемником Анри в результате станет его зять Эжен Марен, муж Элен.

Может быть, корни любви Эжена Руара к деревне уходят в детство, когда ребенком и подростком он счастливо проводил там время, надолго приезжая в семейную усадьбу в Ла Ке-ан-Бри? Или, возможно, он мечтал вновь оказаться в окружении пейзажей — ведь он рос в доме на улице Лиссабон среди картин, написанных Коро, Милле и самим Анри Руаром? Анри часто ездил по Франции и Италии, привозя из путешествий изображения полей, лесов, прудов, полян.

В момент знакомства с Ивонной Эжен Руар живет в Отене, в Бургундии. Это прелестный городок на берегах реки Арру, притока Луары, в лесистом меланхоличном месте, как будто сошедшем с полотна Анри.

Вместе со своим товарищем по гриньонской школе, молодым человеком по имени Деода Каре де Шато-Реньо д’Алиньи, он с весны арендует ферму «Равнины», неподалеку от Отена. Ферма принадлежит матери Деода, а он сам занимается ее управлением и ведением сельского и лесного хозяйств.

Эжен взял кредит в банке, желая обойтись без помощи отца и обеспечить свою финансовую независимость. Для молодого человека, вкусившего столичных удовольствий, завсегдатая литературных и художественных салонов и привычного к светской жизни, дела, на которые он направляет свою энергию, могут показаться странными. Вероятно, семья д’Алиньи сыграла большую роль в его желании стать простым деревенским жителем. Во время одного из визитов в замок Жюлли-лез-Арнэ, что находится в департаменте Кот-д’Ор, молодой Руар был потрясен личностью старого графа, ведущего безмятежную жизнь посреди своих земель. Он чувствовал себя защищенным своим благородным именем — д’Алиньи были королевскими мушкетерами. Эжен мечтает стать владельцем замка и заняться сельским хозяйством. Через несколько лет он добьется своего, пусть в дальнейшем и потерпит сокрушительное фиаско.

Деода — образец мягкости и терпения. Он всегда готов помочь мудрыми советами, которые дает в соответствии со своими религиозными убеждениями. Он — честный компаньон, товарищ в трудных начинаниях, надежный друг и полная противоположность тому, чем является для Эжена еще один его приятель — Андре Жид. Последний все время стремится к большей моральной, духовной и сексуальной свободе.

Эжен, которого нельзя назвать одиночкой, всегда был завсегдатаем поэтических вечеров и светских сборищ. Через своих верных друзей он сближается с двумя писателями, которые по воле случая оба хорошо знакомы с Андре Жидом. Писателей зовут Пьер Луис и Поль Валери.

Первый — чуть старше. Он уже признан коллегами по жанру, и считает возможным наставлять других. Валери, как и Жид, окажется многим обязан ему, поэтому Луис будет обижен и даже оскорблен тем, что Жид посвятит не ему, а Эжену Руару книгу «Топи». Это приведет ревнивого Луиса в бешенство. Валери, с которым Эжен познакомился в Монпелье, где проходил сельскохозяйственную стажировку, в то время, как первый заканчивал свою воинскую службу, тоже вовлечен в беспокойные и непостоянные отношения соперничающих друзей — обидчивых творцов. Луис в письме называет Жида «маленьким мерзавцем», что спровоцировано решением последнего доверить Валери «премьерное» чтение одной из своих рукописей. Жид с удовольствием рассказывал об этом Эжену, дружба с которым теперь вытесняет его привязанность к Луису. «Признаю, что поступил не по-дружески в данном случае, — пишет Жид в ответ, — но я хотел вернуть себе свободу, так как ясно ощущаю, как сильно тяготят нас существующие разногласия».

Эжен, которого одновременно с сельским хозяйством влечет литература, живет в среде истинных писателей — настоящих или будущих. Но, задумав поиграть в землепашца в Отене, он их оставляет, впрочем, не прекращая с ними отношений — Эжен довольно часто приезжает в Париж. Кроме того, он состоит с друзьями в регулярной переписке. Желание быть «единым в двух лицах» — крестьянином и художником, как его отец, промышленник и художник, мучает Эжена. Возможно, он не осознает последствий, к которым его могут привести разрывающие душу порывы. Характер Анри — гармоничный и гибкий, позволяющий ему манипулировать своими предпочтениями и склонностями. Эжен — упрямый и нерешительный, всегда терзается выбором и не может ни с чем смириться.

Он познакомился с Жидом в 1893 году в доме Маргариты Брандон-Сальвадор на улице Ле-Тасс. Сыновья Руара не обходят стороной салон любовницы их отца, где каждый четверг собирается блестящая компания любителей и ценителей искусств. Маргарита — близкая подруга Жюльетты Жид, матери писателя. Это слово пока еще не в полной мере подходит Андре, опубликовавшему к тому моменту всего одну книгу, «Тетради Андре Вальтера», к тому же за собственный счет. Его читателей можно пересчитать по пальцам. На следующий день после знакомства он дарит экземпляр «Тетрадей» Эжену. Тот, прочитав, признается, что это именно та книга, «о которой он мечтал». И что он сам упорно пытается заниматься сочинительством. Желая отблагодарить Жида за подарок, Эжен посылает ему роман на свой вкус — «Дочь Евы» Бальзака.

Жизнь в Отене проста и даже груба. Эжен обитает в жилище безо всяких удобств, в окружении амбаров и коровников. Окна выходят во двор, где бегают куры и индюки.

Вечером на ферме, после долгого трудового дня, Эжену нечем себя развлечь, разве что чтением Вергилия, расхваливающего прелести полевой жизни. В одиночестве, которое частично разделяет Деода, Эжен продолжает писать роман, вдохновленный собственными переживаниями, связями, а также противоречивыми и болезненными желаниями, убивающими его жизнь. Прочитай сочинение Эжена кто-то из семейства Лероль, да и сам Дега, они были бы взволнованы такими откровенными признаниями. Роман будет опубликован во время помолвки Эжена с Ивонной: в мае 1898 году, в издательстве Mercure de France. Это первый роман молодого Руара — и последний. Он никогда не бросит сочинительство, но не сможет довести до конца ни одного произведения.

Название книги, «Вилла без хозяина», придуманное Жидом, было выбрано из четырнадцати вариантов. Роман также мог именоваться «Жатва», «Жалкая жатва», «Время сева» либо, что больше похоже на издевку, «Земледелию не хватает работников!».

Но «Вилла без хозяина» — не первое творение Эжена. В двадцать лет, в 1892 году, он написал повесть под названием «Месть монахов» — зловещую историю о монахе, убитом собственным братом в монастыре на Центральном массиве. Книга была издана за авторский счет в двадцати пяти экземплярах в издательстве Cazaux et Toulet, в городе По. Разумеется, у повести было немного читателей. Даже Жид к моменту, когда Эжен посылал ему главы из своего будущего романа, пока не читал повесть.

Эжен прожил в городе По две долгие зимы. Там он лечился от туберкулеза, симптомы которого, к счастью, вскоре исчезли. Еще раньше он провел более полугода в Да Бурбуль, в Оверни, где все были уверены, что ему до конца жизни придется оставаться на курорте или в санатории. В По, древней столице Наварры, он крепко подружился с Франсисом Жаммом. Беарнский поэт посвятил ему стихотворение «Я ехал в Лурд».

Эжен еще не нашел себя в литературе. Когда им овладевает неуверенность, Жамм приходит на помощь. Он на четыре года старше и играет при Руаре роль советчика. Жамм входит в «первый» круг друзей Эжена, конкурируя с Жидом под взглядом благоразумного Деода д’Алиньи, которого Андре прозвал «Святой Франциск с равнин».

Миролюбивому Деода, наблюдавшему за тем, до какого опустошения может довести страсть, не раз приходилось останавливать подчас опасную игру двух эгоцентристов. Жид очень привязан к Жамму. Он — один из его первых почитателей и защитников. Жид из своего кармана в 1895 году оплатил публикацию сборника Жамма «Однажды». Писатель старательно расточал похвалы «восхитительно правдивым», напоминающим «источник, куда приходят напиться те, у кого чистое сердце» стихам Жамма. По его мнению, поэт заслуживал большего признания. Но тем не менее Жид соперничал с Франсисом, борясь за расположение Эжена.

Работа над романом «Вилла без хозяина» стала для Эжена еще большим испытанием, чем сельскохозяйственный труд на ферме «Равнины». Он много сомневался в структуре романа, психологии героев, а переходы от одной главы к другой создавали сложности, которые он с трудом преодолевал. Он переписывал каждую фразу, с одержимостью подбирал каждое слово, оттачивая стиль, а главное — пытался говорить собственным голосом, тем голосом, что часто сравнивают с музыкой великих композиторов. Он слышит такой голос в произведениях Жида. Или Жамма. Но голос замолкает, когда Эжен пишет сам — в лиричной манере, по-настоящему чувствуя язык, но совсем бесцветно, безлико. Жид, несмотря на свое дружеское к нему отношение, вынужден признать — с досадой, но не без тени садизма, — что роман Эжена лишен «всякого мастерства или даже самого примитивного таланта». Именно так написал он Жамму, подчеркнув, что его самого «эта книга трогает своей слабостью». Жид существеннейшим образом повлиял на роман — он помогал и в создании сюжетных ходов, и выстраивании характеров персонажей, и в работе над словом. «Вилла без хозяина» обязана ему отнюдь не только названием.

Жид внимательно следил за созданием романа, заставил Эжена переписать немало эпизодов, а перед публикацией даже просмотрел верстку. Он исправлял многочисленные орфографические и пунктуационные ошибки, В этом Жиду помогала его молодая супруга, старавшаяся облегчить мужу трудную работу над этим текстом. Она признавалась, что роман «Вилла без хозяина» оставлял у нее впечатление, будто она идет по песку!

Руар отверг только один совет Жида, не пожелав изменить последнюю главу, которую его друг счел «отвратительной», «топорной» и «требующей полной переделки». Действительно, герой романа раскаивается в своих ошибках, а раскаяние глубоко чуждо автору. «Что бы я стал делать с этим раскаянием?» — пишет он вместо заключения в своей собственной книге.

Роман «Вилла без хозяина», единственное произведение неудачливого писателя, оставит любопытный след в истории словесности. Жид стал крестным отцом Эжена в литературе, но их влияние друг на друга было взаимным. Роман «Топи», посвященный Эжену, родился из «Виллы без хозяина», откуда автор почерпнул идею веселой буффонады — Жид определяет жанр своего произведения как «соти» (средневековую сатирическую пьесу), насмешку.

Менальк, персонаж, которого в общих чертах описал Жид, в рассказе, опубликованном в 1896 году в журнале L’Ermitage, становится у Руара главной отправной точкой в поиске героя. Он — его спутник и искуситель, с мягкостью предлагающий отправиться в путь или бросить писать вообще.

«Мудрый и надежный Менальк, который говорил, как ребенок» (слова Руара), вновь явится миру в романе Жида «Яства земные». С мыслью об Эжене и в знак протеста против последней главы его романа, главы о тяжком, на его взгляд, раскаянии, Жид вскоре напишет своего «Имморалиста», историю о молодом человеке, утверждающем свою свободу и без сожалений и угрызений совести сбрасывающем оковы.

Эти годы ознаменованы глубоким взаимным влиянием Эжена Руара и Андре Жида друг на друга. Дэвид X. Уолкер, опубликовавший их переписку, скрупулезно анализирует отношения товарищей, показывая, насколько их дружба, прерванная лишь смертью, влияла на творчество каждого из них. Любопытно следить, как первый и единственный роман Руара связан с ранними произведениями Жида.

Ивонна Лероль не вникает в литературные тонкости. Она, вероятно, не понимает, до какой степени опасна для нее эта дружба. Ее мать — давняя подруга матери Андре Жида, а сама она дружна с Мадлен Рондо, на которой недавно женился Жид. Но мадам Жид, мать писателя, скончалась в 1895 году.

В том же году Оскар Уайльд после скандального судебного процесса был приговорен в каторжным работам. Жид лишился, с одной стороны, своего доброго ангела, а с другой — своего змея-искусителя. Ведь это Уайльд во время его пребывания в Алжире в январе 1895 года, всего за несколько месяцев до суда, приобщил его к гомосексуальным забавам. Автор «Портрета Дориана Грея» познакомил Жида с Мохаммедом — юным музыкантом, с которым, согласно закону, из-за возраста последнего невозможно было предаваться никаким утехам, но с которым Андре познал «удовольствие безо всякого тайного умысла», что «не должно было грозить никакими угрызениями совести». Алжирским опытом отмечен «конец его юности» и начало осознания самого себя. Всем этим он и пытается поделиться с Эженом.

Последний живет с чувством вины за свои гомосексуальные наклонности. Это ощущение определило содержание последней главы романа «Вилла без хозяина», которую так ненавидит Жид из-за болезненности и угнетающего «mea culpa» [23] . «Я лгал — я лгал тем, кто меня окружает, расстающемуся со мной другу и, главное, самому себе», — писал Руар в пресловутом фрагменте.

Как и Жид, несмотря на свои предпочтения недавно женившийся, Эжен подумывает о браке. Его мучает тревога. Нужно ли? Он влюблен в Ивонну, с которой познакомился весной 1895 года на одном из музыкальных вечеров на авеню Дюкен, куда его привел отец. Его влекут грация и чувственность девушки. Он видит в ней идеальную невесту и ту, которая сможет стать матерью его будущих детей. Он желает построить семейный очаг и мечтает о спокойной жизни обывателя. Как совместить супружескую жизнь и сексуальную свободу? Удовольствие и семью? По сравнению с Жидом он выглядит не таким талантливым в удовлетворении своих противоречивых желаний.

Дега же, закоренелый холостяк и неутомимый сват, наблюдает за молодыми людьми покровительственным взглядом. Он вмешается только тогда, когда придет время поспособствовать сближению двух «голубков», совершенно не принимая во внимание все недомолвки, ложь и притворство, которые должны были бы бросить тень на его «великолепный» замысел. Неизвестно, присутствовал ли Жид, еще один частый гость в доме Лероля, при первой встрече Эжена с такой же невинной девушкой, какой была его собственная жена.

Эжен преклоняется перед Ивонной. Однажды вечером он даже сел рядом с ней за фортепиано, чтобы сыграть с ней в четыре руки сюиту «Антар» Римского-Корсакова (которого он предпочитает Дебюсси).

Мадлен, урожденная Рондо, новоиспеченная мадам Жид — мягкий и спокойный человек. Она — близкая подруга всех членов семьи Лероль. Однако в 1895 году

Эжен, воспользовавшись надуманным предлогом (поездка на отцовский завод в Монлюсон), не присутствовал на бракосочетании Жида и Мадлен, которое прошло в мэрии Кювервиля, и венчании в храме города Этрета, в Нормандии. Он присоединился к супругам во время их медового месяца, по пути в Бискру. Это было отличной возможностью для Жида представить ему все того же Мохаммеда, обществом которого отныне наслаждается и Эжен. Они обмениваются эротическими впечатлениями, в то время как Мадлен довольствуется созерцанием пейзажей. Именно тогда замышляется будущая женитьба на Ивонне. Что до Жамма, сопровождавшего Эжена в Бискру и бывшего свидетелем этой сложной интриги, то он предпочел вернуться в Ортез, почти рассорившись со своими друзьями.

Мадлен восхищают в Ивонне «ее дивная мягкость, милая немногословность, нежные и полные личного участия слова». Она пишет Эжену, что юная Лероль «совершенно покорена»…

У Ивонны есть еще одна союзница, знакомая с претендентом на ее руку, — Маргарита Брандон-Сальвадор. Из своей усадьбы Ла Коммандери, что в департаменте Эндр-и-Луара, подруга Анри Руара шлет молодым супругам Жид письмо, в котором расхваливает Ивонну.

Эта женщина, годящаяся Ивонне в матери и обладающая достаточным жизненным опытом, догадывается, что будущая жизнь юной Лероль — если Эжен попросит ее руки — не будет усыпана розами. В словах Маргариты, которой не свойственно идеалистическое отношение к браку, слышится некая обеспокоенность. По ее мнению, Ивонне не стоит надеяться на стихийное счастье в ожидающих ее объятиях. Ей придется стать сильнее, ей потребуется отвага, чтобы победить трудности, которые неизбежно встретятся на ее пути. Слова «счастье» в ее описании вообще нет…

Эжену потребуется два года, чтобы сделать Ивонне предложение. Он колеблется, он боится — самого себя и ожидающей его жизни в случае женитьбы на Ивонне. Он не сомневается в ее достоинствах: она обаятельна, умна, воспитана. Но проходят дни, месяцы, годы, а он все не принимает решения. Он, как все, кто знаком с Ивонной, находит ее «дивной». А Дебюсси так и вовсе считает ее феей, для него она — воплощение образа Мелизанды. Сам Эжен называет Ивонну «маленькой принцессой». Она — идеальная невеста для него. Но готов ли он взять на себя супружеские обязательства?

Он много раз разговаривает с ее отцом с глазу на глаз, пытаясь поделиться с ним своими намерениями. Но Эжен находится в постоянном смятении, он изъясняется неясно и косноязычно. Анри Лероль ничего не понимает и предпочитает попросить разъяснений у Анри Руара. Это еще больше раздражает Эжена.

Внезапно он становится злым, называет Анри Лероля «манерным» и утверждает в одном из своих писем, что «мамаша», Мадлен Лероль, слишком любит деньги. «В этом отношении она считает меня подходящей партией для ее дочери», — замечает Эжен. Он действительно унаследует приличную сумму, однако его личное положение пока не слишком устойчиво — он влез в долги, чтобы наладить дела на своей ферме «Равнины». А уж его характер…

Эжену трудно преодолеть свои внутренние противоречия. Он не может решиться, выбирая между благоразумным стремлением основать семью, как принято в буржуазной среде, и желанием еще раз пережить алжирский эпизод. Жид, тысячу раз повторявший ему о необходимости избавиться от чувства вины, подает пример возможного примирения этих желаний. Но Эжен не способен пренебречь угрызениями совести. Больше всего он боится, что Ивонна не будет счастлива. «Я люблю ее больше, чем прежде, и считаю себя все менее и менее достойным ее. Да поможет мне Бог уберечь ее от тяжкой жизни», — пишет он.

Эжен получает от семьи Лероль двухлетнюю отсрочку, необходимую ему, как он полагает, для размышлений. В это время он может ухаживать за Ивонной, не делая ей предложения. Он мечется между Отеном и Парижем, чаще бывая в провинции, чем в столице, чтобы избегать соблазнов.

«Ивонна вызывает у меня жалость, — пишет Мадлен Жид своему мужу. — Во мне все переворачивается, когда я вижу молчаливую скорбь этой девочки. Любит ли ее Эжен? Если любит, почему не докажет ей этого? Пусть он задумается над тем, сколько вынесли эти хрупкие плечи за столько месяцев». Ситуация всем кажется неприемлемой. Эжен, то загораясь мыслью о женитьбе, то охваченный безумным желанием убежать на другой конец света, тем не менее решается. Когда уже истек срок, предоставленный ему семьей девушки, он наконец просит у Анри Лероля руки Ивонны. Снисходительный и добродушный Анри как будто не видит ничего плохого в нерешительности Эжена, хотя она не сулит его будущей жене ничего хорошего.

Время после помолвки, объявленной в 1898 году, шло не менее тревожно, чем ее преддверие. Мучаясь угрызениями совести, он так мало уделяет внимания Ивонне, что она снова обеспокоена и просит у него объяснений, которых не получает. Эжен не мог признаться наивной девушке, что причина его поведения — гомосексуальность. Ивонна влечет его, но его обуревают и другие чувства. Она обещает ему «нормальную» жизнь — так он сам выражается в одном из писем к Жиду. Но, желая этой нормальной жизни, он бежит от нее. Эжен по-прежнему во власти нерешительности. С неослабевающим предощущением несчастья он посылает Ивонне вымученные сухие письма, полные «беспокойства и властности» (по словам Мадлен Жид). Эти послания выдают его тревогу.

Супруги Жид приложат все усилия, чтобы свадьба состоялась. Если Дега выступает как примиритель и посредник между двумя семействами, чета Жид воздействует больше на жениха и невесту. Мадлен подбадривает Эжена, давая ему советы, утешает Ивонну. Андре часто навещает и успокаивает членов семьи Лероль. По их мнению, он наведывается к ним даже слишком часто. Мадлен Жид со свойственным ей ангельским терпением указывает ему на это.

Но Эжен сердится: он думает, что Жид, сам совсем недавно женившийся, ухаживает за Ивонной. В этом, возможно, есть доля истины. Все чаще играя с ней в четыре руки Римского-Корсакова, мило болтая в приветливой гостиной на авеню Дюкен, автор «Топей» почти созревает для отказа от своей склонности к юным мужчинам.

А у Мадлен появляется соперница! Интрига запутывается до предела. Даже Луи, младший из братьев Руар, предостерегает Жида, указывая на его неуместное поведение. Жид защищается, утверждая, что питает к Ивонне лишь «почтительную привязанность». Но это никому не мешает подозревать его в чрезмерной близости к невесте своего друга…

Взбешенный Эжен в приступе ревности направляет в дом своего «лучшего друга» двух секундантов, поручая им передать писателю письмо с вызовом на дуэль. Он настаивает на том, чтобы прежде Жид пришел объясниться. «Вы понимаете, что-то во мне угасло, как вы не могли предчувствовать этого?» — вопрошает разгневанный жених. Эжен называет его «месье» вместо обычного обращения «старик».

Осторожный и осмотрительный Жид решает скрыться. Он просит Раймона Бонера, композитора и друга семьи, попытаться вразумить Эжена. Бонер — человек миролюбивый, но и ему будет нелегко успокоить вспыльчивого Эжена. Нелегко, но возможно: он добивается цели, хоть и ужасается глубине несчастья юного Руара. Жид дает обещание, что будет реже бывать в доме Лероля и отдалится от Ивонны. Эжен отказывается от вызова на дуэль и своих обвинений. После бурной ссоры, спровоцированной их слишком близкими отношениями, они мирятся.

В каком состоянии встречает великий день свадьбы невеста, пережившая такие бури и волнения? Никто и ничто, ни одно письмо, ни один свидетель не рассказывают о ее настроении. Можно предположить, что она и счастлива, и одновременно обеспокоена. Ей предстоит отдать свою душу, свое тело, свою жизнь этому высокому и красивому молодому человеку, рядом с которым, как она уже понимает, ей не найти покоя.

Бракосочетание состоялось сразу после Рождества, 27 декабря 1898 года в мэрии VII округа Парижа. Затем последовало венчание в церкви Сен-Франсуа-Ксавье, прихожанами которой были родственники новобрачной. Для этой церкви Анри Лероль написал большой диптих «Причастие», находящийся сейчас в ризнице. Свидетели со стороны Эжена — его дядя, Эжен Гийом, член Французской академии, имеющий чин офицера Почетного легиона, и Андре Сансон, школьный преподаватель зоотехники в Гриньоне, тоже офицер Почетного легиона. Свидетелями со стороны Ивонны выступают двое дядюшек: Поль Лероль, старший брат ее отца, депутат от того же VII округа, и Альфонс Эскюдье, брат ее матери, командир пехотного полка в Валансьене.

За несколько месяцев до свадьбы Эжена и Ивонны, в возрасте пятидесяти шести лет внезапно умирает поэт Стефан Малларме. Недавний траур по общему другу слегка омрачает счастливую картину бракосочетания. Вальвэн, где жил и скончался Малларме, «лишился своей души», — пишет Жюли Мане, опекуном которой (вместе с Ренуаром) был Малларме. Она провела много дней рядом с мадам Малларме и ее дочерью Женевьевой, утешая их.

На похоронах поэта, который упокоился близ своего преждевременно умершего сына Анатоля, Поль Валери хотел произнести речь, но, будучи слишком взволнованным, не смог ее завершить. Было много слез. «Как скорбно, когда все уехали, видеть здесь только двух одиноких женщин, оставшихся без человека, ради которого они существовали», — признается Жюли.

Но грустные мысли все-таки отступают, когда все видят приближающуюся к алтарю великолепную пару. «Сегодня — свадьба Ивонны, — отмечает в своем дневнике Жюли Мане через несколько страниц после описания похорон Малларме. — Она очень красива в белом платье, а Руар изумителен со своими золотистыми волосами». В качестве хора приглашены певчие из церкви Сен-Жерве. Сестра новобрачной, Кристина Лероль, «очаровательна», если верить Жюли, и тоже вся в белом, в широкополой шляпе в перьями, с розовым цветком в волосах и розовым шарфом на плечах.

В полдень близкие друзья и родственники узким кругом собираются на завтрак в доме Лероля. «Мне здесь интересно и вовсе не скучно, — пишет Жюли. — Мы вернулись пешком [вместе с кузинами Полой и Жанни Гобийар, племянницами Берты Моризо] в компании месье Ренуара, который все еще чувствует себя утомленным».

Большой прием состоялся тем же вечером в доме Анри Руара на улице Лиссабон, в большой гостиной, чаще всего скрытой от дневного света, но открытой и украшенной цветами по случаю свадьбы.

Брачный контракт был подписан 22 декабря на улице Виктор-Массе в доме Эдгара Дега. Он чувствовал себя счастливым, так как добился одной из своих целей. День свадьбы Эжена и Ивонны стал днем первой из трех его побед. Жюли Мане, присутствовавшая на всех торжествах вместе со своими кузинами, находит Эжена «милым», но сама не отводит глаз от Эрнеста.

«Я отыскал для вас Эрнеста, — сказал ей Дега. — Теперь выпутывайтесь сами». Она отмечает, что «месье Лероль слышит эту фразу и кажется заинтригованным». Ей все ясно, нет никаких сомнений: «Да, Эрнест мне понравился. Он как будто избавился от своей скромности. У него те же вкусы, что и у меня, он вырос в той же среде, что и я, его отец столь обаятелен… Сможет ли он приблизиться ко мне? Именно эта мысль пришла мне в голову тем вечером», — вспоминает Жюли. На протяжении всего приема она не отпустит руку Эрнеста.

Рядом с ней — еще одна счастливая невеста, кузина Жанни Гобийар, вместе с которой она живет после смерти Берты Моризо. Жанни, племянница Берты Моризо, тоже недавно осиротела — ее мать умерла от рака. Юная Гобийар держит под руку Поля Валери. Первым задумал соединить двух молодых людей Малларме. Валери — один из его самых верных учеников, он даже считает Поля духовным сыном. Семья Моризо, с которой он дружил, стала ему почти родной. Но после смерти поэта эстафету свата подхватил неутомимый Дега, всегда готовый устроить очередную свадьбу. Видя, как две новые пары входят в гостиную, Дега может только порадоваться, так как они на редкость удачно составлены. За Жанни, идущей под руку с Валери, входит Жюли подле Эрнеста. В голове последней внезапно возникает четкое представление о том, какая жизнь ожидает в будущем всех четверых. «Я спрашиваю себя, не идет ли этим чудесным вечером каждая из нас под руку с тем, с кем могла бы так же пройти по жизни», — романтически предполагает Жюли.

Эрнест Руар и Жюли Мане. Поль Валери и Жанни Гобийар. Две свадьбы состоятся одновременно, в один день и в одном месте — в церкви Сент-Оноре-д’Эйло в мае 1900 года, менее чем два года спустя после бракосочетания Эжена и Ивонны.

Обе пары — Жюли и Эрнест Руар, Жанни и Поль Валери — до конца дней будут жить в одном доме на улице Вильжюст, построенном Бертой Моризо. Это здание как будто сама судьба предназначила для семейного счастья. Чета Валери устроилась на четвертом этаже, а супруги Руар — на пятом. Этаж, на котором располагалась мастерская Берты, остался незанятым.

Но 27 декабря 1898 года, когда радужное будущее двух пар пока лишь намечается, на лицах новобрачных, Эжена и Ивонны, бродят приличествующие случаю улыбки. Возможно, они обеспокоены больше, чем кажется окружающим. Тучи начали сгущаться над парой сразу, как только они ответили «да». Чувствовал ли это Дега?

Рядом с молодоженами стоят члены их семей, а также близкие друзья: художники, писатели, скульпторы, музыканты. Нет только одного — Андре Жида. Он с женой остался в своем поместье в Да Рок-Беньяр. Как Эжен не присутствовал на его свадьбе, так и Жид не захотел услышать, как новоиспеченные супруги обмениваются клятвами вечной верности.

Жюли Мане в дневнике не упоминает об этом, рассказывая лишь о своей зарождающейся любви к Эрнесту и чувстве своей кузины к Полю Валери. Больше ее никто не интересует. Она не говорит ни о Луи, младшем из братьев Руаров, ни о Кристине Лероль, младшей сестре Ивонны, которые уже попали «на карандаш» знаменитого сводника Дега.

Сначала Эжен предполагал увезти Ивонну в свадебное путешествие в Египет. Он спрашивал адреса отелей у Пьера Луиса, брат которого, Жорж Луис, был спецпосланником в Каире. Луис с готовностью передает ему список через Поля Валери. «Если он собирается тратить четыре фунта в день, пусть останавливается в Ghezireh, который слывет самым удачно расположенным отелем в мире, и от которого у меня остались очень яркие воспоминания.

В любом другом крупном каирском отеле (их всего четыре или пять) цены такие же, как в Париже. Если он хочет сэкономить, можно остановиться в Pension Victoria на Клубной улице — там очень прилично и недорого. Если европейскому стилю он предпочитает арабский, в самом центре Каира есть старый и несколько простоватый отель, где селятся художники, он называется “Нильским отелем”», — подробно инструктирует Луис.

Мимоходом он советует молодоженам воспользоваться путеводителем Бедекера, составленным замечательным египтологом, и не доверять другим. Наконец, он рекомендует не гнушаться балами в крупных отелях Ghezireh, Sheperd и Continental, которые во время балов оставляют приоткрытыми все двери свободных номеров для молодых американок и тех, кто с ними танцует. «Вот, дорогой мой Поль, чего не найдешь в путеводителях!» — торжествующе заключает Пьер Луис.

Но его советы не убеждают Эжена, который, в конце концов, выбирает Италию. Дядюшка Эжен Гийом, занимающий пост на вилле Медичи, встречает их в Риме и составляет маршрут, который пролегает через Сорренто и Флоренцию. Чета Жид не присоединяется к ним, хотя ранее такая возможность не исключалась. Эжен и Ивонна будут путешествовать без друзей, оставаясь целый месяц с глазу на глаз.

Вернувшись во Францию, они сразу же отправляются в Отен. 15 февраля 1899 года ферма «Равнины» с радостью принимает их. Ивонну встречают «выстрелами из ружей, петардами, ракетами, бенгальскими огнями и иллюминацией. На вокзале ее встречали с цветами, они же были и на столе. Все это растрогало ее», — пишет Эжен Жиду на следующий день.

Глава 10 Кристина и ее всепроклинающий спутник

Его невозможно не заметить. В своих письмах Дега называет его «мой маленький рыжик». У этого играющего в Дон Жуана представителя золотой молодежи, с его рыжей бородой и рыжей шевелюрой, с гордой походкой и вызывающим видом, есть все, чтобы притягивать к себе взгляды. Ничто так жестоко не ранит его, как чужое безразличие. Он всегда громко разговаривает и постоянно готов ответить на вызов. Он считает, что шокировать лучше, чем быть незамеченным.

Луи, младший из братьев Руар, рожденный в 1875 году, стремится жить — всеми средствами. Жид называет его исключительно «малыш Руар», а обращаясь к Эжену, который старше Луи на три года, говорит о нем «твой юный брат». Луи тоже хочет утвердиться как личность. Ореол главы семьи, их великолепного отца, вынуждает, подталкивает Луи превзойти самого себя, но в то же время бросает тень на его собственные способности. В его душе, такой же мятущейся, как у Эжена, тревога и гордыня ведут бой не на жизнь, на смерть.

Обладая заслуженной репутацией спорщика, нарывающегося на ссоры, и всячески ее поддерживая, он остается самым сентиментальным. Из четырех братьев смерть матери больше всего ранила именно его. Когда ее не стало, Луи едва исполнилось одиннадцать лет. Стоит ли видеть в его лихорадочной гонке за женщинами желание найти замену любимой матери?

В его надменности ощущается уязвимость. В высокомерии — сомнение. Комплекс неполноценности под маской внешнего превосходства, способного вызвать раздражение или улыбку. Луи провозгласил себя аристократом, хотя в его венах нет ни капли голубой крови. Но он гордится своим орлиным носом — руаровским профилем, как говорят в семье, и утверждает, что унаследовал его от Генриха IV. Нет сомнений, что его монархические взгляды объясняются именно формой носа…

Луи Руар считает Великую французскую революцию несчастной и губительной для истории случайностью. Он, вероятно, не задумывался, что, не случись революция, его семья осталась бы в Вайи-сюр-Эн, где Руары из поколения в поколение служили нотариусами, пока Станислас Руар, прадед Луи, не записался в добровольцы, чтобы сражаться с контрреволюционерами в Вальми. Но Луи предпочитает помнить предков своей матери, семью Жакоб и Жакоб-Демальтер, известных краснодеревщиков при Людовике XV и Людовике XVI, а потом и при Наполеоне. Королевские лилии на собственном генеалогическом древе существуют только в его воображении, зато расцветают там всеми красками. Под влиянием отца он усвоил, что все люди искусства — истинные аристократы, а он, как и все его братья, происходит из уважаемого в художественной среде рода. Он сознает, что принадлежит к буржуазной элите — не финансовой, а той, чей интерес к искусству сближает ее со старорежимной аристократией.

Луи — элегантный, красноречивый, очень образованный, страстно увлеченный искусством и литературой молодой человек, не лишен обаяния и умело пользуется им в обществе.

Кристина Лероль видит в нем такие качества, как человеческое достоинство и мужественность. Преисполненный уверенности в своих интеллектуальных способностях, он легко увлекает тех, с кем встречается, но его излишне провокационное и самодовольное поведение быстро делает общение с ним невыносимым.

Жид в своем «Дневнике» постоянно цитирует его хлесткие высказывания, а также называет его опасным дуэлянтом, всегда готовым взорваться. Кристину, возможно, сначала забавляли пылкость его заявлений и горячность возражений. Вероятно, она не сразу заметила за блеском спесь. Но она сама очень импульсивная, любит смеяться и подшучивать над окружающими. Ее не пугают провокации Луи — Кристина, чистое и умное дитя буржуазной среды, понимает комичность ситуации. В отличие от своей мягкой и покорной сестры, сама она очень язвительна и не боится при случае привлечь к себе внимание. Кристина слывет остроумной девушкой, вдобавок ее нелегко усмирить.

Под внешностью воспитанной барышни скрывается непокорная душа — недаром же Ренуар называет ее чертенком.

У Луи, не сразу сдавшего экзамен на бакалавра, но все-таки получившего одобрение жюри после устной переэкзаменовки в ноябре 1895 года, больше возможностей понравиться Кристине, чем у любого зубрилы, слишком послушного и чрезмерно правильного. К тому же Луи, студент юридического факультета, разбирается и в том, что любит его будущая невеста, — в живописи и музыке, а также в литературе. Луи покоряет ее, читая стихи Верлена, любимые ею так же, как и им самим. Эффектно выглядит и признание в безоговорочной любви к Морису Барресу, чьи романы «Под взглядом варваров», «Свободный человек» и «Сад Беренисы» Кристина читала и многократно перечитывала.

Большой интерес в ней также вызывали его статьи, регулярно публикуемые в ведущих журналах. Баррес, отличающийся хорошим языком, в своих книгах зовущий читателей к неведомым берегам, в то время кумир молодежи. Кристина впечатлена, что Луи ставит его так же высоко, как и она. Луи тоже нравится это — писатель, чей яростный национализм он вполне разделяет, вызывает отклик в сердце той, которую все предназначают ему. Кристина — красавица из хорошей семьи и с немалым приданым, обладает всем, чтобы ему понравиться, в том числе повадками «чертенка».

В двадцать лет Луи подумывал о том, чтобы писать для какого-нибудь из журналов. Век большинства из них был недолог, но они всегда бурлили идеями и противоречиями. Таких изданий насчитывалось предостаточно, и Луи читал почти все с большим увлечением. Журнал L’Art littéraire, основанный в 1892 году Луи Лормелем и художником Эмилем Бернаром, будит в нем желание стать издателем или журналистом, пишущим об искусстве. К этому его подталкивает удивительный тандем: Альфред Жарри (автор пьесы «Король Убю», только что имевшей огромный успех в театре) и Леон-Поль Фарг (пока еще начинающий поэт). Они дружат давно, еще со времен лицея Генриха IV, где они также готовились к поступлению в Эколь Нормаль. Луи, как и все его братья получивший среднее образование в лицее Карно, поддерживает дружеские отношения с Фаргом. Помимо всего прочего, юный поэт отличается такой же рыжей шевелюрой, как и он сам. Вместе с Морисом Кремницем (поэтом, писавшим под псевдонимом Морис Шеврие), с которым неразлучен Фарг, они образуют, по меткому замечанию товарищей, «троицу рыжих».

Но поэзия Фарга лишь мимолетно заденет Луи, не оставив в его душе глубокого следа. Луи ищет себя, как ранее искал себя его брат. Он не знает, на что тратить свои силы, куда прикладывать энергию. Стать ли адвокатом? Поэтом, как Фарг? Романистом, как Баррес? Эссеистом и журналистом в искусствоведческих изданиях?

Иногда он даже видит себя археологом. Луи много читал Шатобриана, Флобера и Барреса, для которых Восток был не пустым звуком. Именно они стали его крестными отцами в литературе. Под влиянием этих писателей Луи избрал путь, далеко уходящий от проторенных дорожек семьи Руар. Одновременно с другими науками он учит арабский язык и занимается египтологией.

В ноябре 1899 года, примерно через год после женитьбы Эжена, Луи уезжает в Египет. Он проведет в Каире целый год, обосновавшись во Французском институте восточной археологии. Лишь один раз за это время он посетит Париж — в мае 1900 года, когда приедет на свадьбу брата Эрнеста с Жюли Мане.

Луи состоит в регулярной переписке с Дега, которого традиционно занимают «восхитительные» послания новоиспеченного египтолога. Дега просит Луи писать еще и еще. «Ты мне доставляешь [в письмах] такое удовольствие», — признаётся художник. Через Дега Луи получает сведения о членах семьи, в частности об Эрнесте, который, «прежде был робким и холодным, а теперь стал непринужденным и горячим» — после помолвки с Жюли. Главное, что Дега одобряет Луи и радуется тому, что тот решил побывать в Египте.

Он прячет привязанность к Луи под веселыми россказнями, но нисколько не подозревает о важности подобного опыта для «дорогого дитяти», которому уже исполнилось двадцать четыре года. «Ты проводишь там самые лучшие годы своей жизни», — предполагает Дега, попадая в яблочко. В 1904 году, откровенничая с Альбером Шапоном, редакционным секретарем одного из журналов, Луи подтвердит это. «Никогда не был я таким счастливым, таким цельным, таким сильным, таким пылким, как тогда. Я был в одиночестве среди пустыни, в компании одного араба, который не произносил в день и пары слов. В часы тоски я до сих пор чувствую утрату этой неприрученной, дикой свободы».

Создается впечатление, что этот неисправимый индивидуалист там, в Египте, находился в полном согласии с самим собой. Суматошная светская жизнь в Париже его быстро начинает раздражать и бесить, невзирая на хорошие отношения внутри семьи. Напрасно он будет стремиться во Франции к той же внутренней гармонии. Больше он никогда не узнает полного счастья.

Пребывание в Египте наполнило его солнечными образами, которые навсегда врезались в его память. Оттуда он вынес мысль о цивилизации, соответствующей его представлениям о собственной избранности, полной красоты и величия. Долины царей и цариц, широкие ленивые воды Нила, пахучие тени финиковых пальм, скрытые покрывалами силуэты у источников, храмы, достойные богов, холодные камеры усыпальниц, многолюдные, густонаселенные города, пирамиды в Гизе, Александрийские сады… «Несомненно, в Лувре и других европейских музеях, — напишет он по возвращении в журнале La Revue naturiste, которым руководит Сен-Жорж де Буэлье, один из его друзей, — вполне можно ощутить волшебную силу древнеегипетского искусства. Но чтобы глубоко понять его, чтобы восхититься им во всем его великолепии, нужно его увидеть там, где оно родилось и развивалось. Тогда оно является прекрасным плодом окружающей природы. Тех, кто мог созерцать его проявления, оно вдохновляет так же, как самый безупречный из шедевров».

Луи возвращается, привезя с собой также коллекцию танагрских статуэток, которая займет место среди полотен импрессионистов и японских эстампов семьи. Они даже увековечены на картине Дега — он изобразил Элен Жакоб-Демальтер, мать Луи и его братьев, незадолго до ее смерти, ласкающей одну из этих фигурок. Возможно, Луи так привязан к ним из-за этого детского воспоминания.

В глазах Кристины, также обожающей Египет — она тоже читает Шатобриана! — Луи окружен таинственным ореолом Тысячи и одной ночи. Луи Руар не только разделяет все моральные ценности ее клана, в нем, кроме всего прочего, живет дух здоровой провокации. А еще претендент на ее руку волнующе сексуален и слывет дамским угодником.

Однако же у Луи «день на день не приходится, он или любезен, или придирчив», как пишет о нем Эжен. Луи нетерпелив. Он злится. Он сопротивляется. Эжен жалуется на него, поскольку тот действует ему на нервы, мешая готовиться к экзаменам на степень бакалавра.

Он может быть блестящим и обаятельным оратором, а через несколько секунд превращаться в злого и несдержанного критикана, ворчливого брюзгу. Хорошо знающую его Жюли Мане забавляет, что он прожил целую неделю в деревне у Эжена и Ивонны, куда она тоже была приглашена, не сказав никому ни единого слова. Это случилось летом, перед его отъездом в Египет, когда был в не в ладах с отцом — Луи таким тоном попросил у него денег, что Анри Руар назвал его чудовищем. В общем и целом Луи — невозможный, но очень привлекательный человек. Он очень увлеченный и непредсказуемый, он полон жизни. С ним не соскучишься!

С Андре Жидом у него почти такие же сложные отношения, как у Эжена. Жид для Луи Руара кто-то вроде названного брата, конкурирующего с тремя родными. В литературе Андре — пример Луи для подражания, авторитетный старший товарищ. «Сегодня утром в тени под липами я прочитал “Топи”, — пишет Луи писателю в мае 1895 года о романе, посвященном Эжену. — Другие ваши книги наполняли меня восторгом, эта же очаровала, как грустная улыбка. Мне казалось, что я беседую с братом и другом, потешаюсь вместе с ним над комичностью жизни, а иногда осознаю ее однообразное уныние и едва сдерживаю рыдания». Уверенный, что найдет в писателе утешение, которого не находит или редко находит в братьях, Луи часто откровенничает с ним.

Кристина тоже рада появлению новых друзей. Вернувшись из семейной поездки в Нормандию, она пишет об Андре и Мадлен: «Они оба очаровательны, он — своей бесконечной воодушевленностью, она — своим неисчерпаемо добрым сердцем». Восторг Луи заразителен.

Даже сам Эжен, считающий Луи несносным юнцом, считает себя обязанным обратить внимание Жида на его искренность и несдержанные порывы: «Ты можешь не сомневаться в его словах. Так, как он говорит о тебе, он мало о ком еще говорит».

Луи редко проявляет «добрые» чувства. В его окружении есть всего несколько человек, не страдающих от приступов его гнева или язвительности. Эти людей он отобрал по каким-то загадочным критериям. Луи импульсивен, действует, не раздумывая, и легко приходит в ярость. Не умея держать себя в руках, он выплескивает свой гнев в бранных словах. Луи вспыхивает, извергает пламя, а потом снова начинает брюзжать (впрочем, брюзжание и мрачный юмор — общая черта братьев Руар). Этот остроумный и красноречивый обольститель, самый скандальный, самый трудноприручаемый и самый порывистый из четырех братьев, легко переходит от веселья к унынию. А еще он способен рассориться с лучшими друзьями и родными — Жиду однажды пришлось лично убедиться, как он умеет хлопать дверью.

Луи, этот дамский угодник, не разделяющий склонности Эжена к маленьким алжирским музыкантам, — коварный соблазнитель. Как говорят в семье, мало кто из женщин может устоять перед ним.

Однако в семье Лероль он пользуется доверием, как и все прочие представители семейства Руар: наследник немалого состояния, происходящий из семьи, в которой почитают искусство, представляется очень удачной партией. Луи еще не нашел своего пути и довольствуется тем, что живет на ренту (материнское наследство вдобавок к отцовской помощи). Эжен с дипломом агронома, видимо, казался более надежным претендентом. Но Луи увлечен литературой и искусством, а семья Лероль умеет это ценить. Тем более, что Дега изо всех сил старается убедить их в том, что Луи Руар — лучший выбор для Кристины. А Анри Лероль так же, как его тезка Руар, не сомневается в интуиции гениального художника, даже если это касается матримониальных планов.

Помолвка состоялась по возвращении Луи из Египта в Париж. Венчание, по семейной традиции, произошло в церкви Сен-Франсуа-Ксавье 14 февраля 1901 года. Свидетелями стали Алексис Руар (дядя Луи) и Эдгар Дега со стороны жениха, а также Жан Лероль (двоюродный брат, сына Поля Лероля) и Морис Дени со стороны невесты. После венчания был дан скромный обед на авеню Дюкен, а вечером состоялся другой, на улице Лиссабон. На этот раз Андре Жид присутствовал на торжестве…

В январе Луи опубликовал в журнале La revue d’art dramatique статью «Египетский театр». Через полгода в издании La revue naturiste напечатали его статью «Египетское искусство», где Луи Руар утверждал, что оно «полно логики, ясности и высокой духовности». Его свадьба с Кристиной была огранена этими манифестами, в которых он говорит о своей глубокой любви к пейзажам и сокровищам древней цивилизации.

В свадебное путешествие они, как и Эжен с Ивонной, отправились в Италию. В сравнении с Египтом она, наверное, показалась Луи слишком обыденной, а их путешествие больше способствовало приручению молодой жены, вышедшей из-под семейной опеки. Ранее Кристина вряд ли выезжала дальше Биаррица или Аркашона…

Глава 11 Конец гармонии

Эрнест Шоссон был весь был во власти творчества, но на сорок пятом году жизни он наконец закончил оперу «Король Артур», отнявшую у него десять лет жизни и грозившую ему полным истощением. Он не мог не заниматься ею, не вносить бесконечные исправления, но своему «освобождению» был рад. Позитивных эмоций добавляло и известие, что оперу вскоре будут ставить в Брюсселе, в театре Ла-Моннэ. Другие престижные театральные залы — в Дрездене, Вене, Праге — не приняли произведение, считая его сложным с музыкальной точки зрения, а возможную постановку — слишком дорогостоящей. Но в начале 1899 года восторг, вызванный оперой у дирижера Феликса Моттля, а затем у певца Эрнеста ван Дейка, утешили Шоссона, заставив забыть о предыдущих разочарованиях. Он по праву надеялся, что, несмотря на препятствия, публика скоро услышит «Короля Артура».

Продолжительное пребывание в Италии, на вилле «Перпиньяно», расположенной в волшебном месте недалеко от Фиезоле, поправило его пошатнувшееся после слишком напряженной работы здоровье. Вместе с женой и детьми он любовался красотами Тосканы и наконец позволил себе немного отдохнуть, нежась на террасе, возвышающейся над холмами и оливковыми рощами. Никогда не был он так счастлив, а сочинение музыки давалось Эрнесту с небывалой легкостью.

Из-под его пера выходили мелодии, обогатившие его репертуар и ставшие важными вехами в его творчестве. Симфоническая поэма «Праздничный вечер» в исполнении французского скрипача и дирижера Колонна в марте 1898 года по-прежнему говорит о меланхоличном настроении автора, но к нему добавляются песни, исполненные обычной радости.

В дни возвращения к нормальной жизни он сочинил четыре «Песни из Шекспира», написанные для пьес «Двенадцатая ночь», «Мера за меру», «Гамлет» и «Много шума из ничего». Публика впервые услышала их в апреле 1898 года, когда Тереза Роже волшебно исполнила грустную протяжную песнь Офелии в сопровождении женского хора. Она со страстью исполняет произведения Шоссона: именно Роже годом раньше впервые спела цикл «Теплицы» под аккомпанемент пианиста Эдуара Рислера.

Затем Шоссон, охваченный лихорадочным вдохновением, пишет «Нежную песню» на стихи Верлена, который всегда, задолго до появления Малларме, был его любимым поэтом. Он гордился обладанием редкого издания сборника Верлена «Никогда вовеки» с дарственной надписью самого «Бедного Лелиана» [24] . Нежную песню он посвятил своей старшей дочери Этьеннетте, к которой привязан больше, чем к другим. Благодаря своему веселому и бесстрашному характеру, Этьеннетта умеет делить с отцом мимолетные мгновенья его хрупкого счастья.

Творим ли мы добро,

завидуем иль ненавидим —

все тлен, смерть все сметет.

Потом, как заезженный мотив, она будет повторять про себя эти слова, слыша в верленовских строках голос отца.

В противовес этим произведениям, словно не в состоянии помешать себе без конца переходить от радости к унынию, почти сразу же после «Песен» он сочиняет произведение «Рыцарь». Также навеянная стихами Верлена, она звучит торжественнее и тревожнее. Речь в песне идет о рыцаре с опущенным забралом и раненом поэте. Шоссон собирался продолжить этот цикл и написать третью мелодию на стихи Верлена, возможно из сборника «Мудрость», которым восхищался и стихи из которого иногда читал наизусть. «Иди своим путем, не беспокоясь…» — эти строки были написаны как будто для него.

Его «Гимн супруге» звучит, как прощание, как последняя песнь любви к Жанне. Вечная песня написана по произведению Шарля Кро, к мрачным стихам которого Шоссон добавил не менее мрачную мелодию (создав также вариант для фортепиано и струнного квартета). «Здесь идет речь о неистовой и безнадежной любви, но я совсем не в том настроении. Я ощущаю то страдание, которое мог бы ощущать, если бы находился в подобной ситуации, и ощущаю его тем острее, так как нахожусь в более счастливом положении», — писал он Артюру Фонтену. Наконец-то Шоссон счастлив…

Последним шедевром в его слишком короткой, так внезапно оборвавшейся жизни стал «Квартет». Шоссон успел закончить две первые части. Третья осталась незавершенной. Тональность этого произведения он определил как «весело и не слишком быстро».

Если на свадьбе Ивонны и Эжена Руара в декабре 1898 года Шоссон присутствовал, то свою племянницу Кристину в подвенечном платье, выходящую из церкви под руку с Луи, он уже не увидел.

Он мечтал и о предстоящей свадьбе своей дочери Этьеннетты, очередь которой наступит после ее кузин. Думая о помолвке девочки-подростка — ей было тогда пятнадцать лет, — он купил у Дюран-Рюэля, во время выставки, посвященной Морису Дени, его картину «Посещение Бретани», намереваясь ее подарить дочери в день свадьбы. Он также приобрел у того же художника полотно «Благовещение с красными башмачками», где моделью для лица Богоматери послужило лицо его второй дочери, Анни. Она по-прежнему больна, у нее чахотка, но он надеется на лучшее, усердно молясь. Что до третьей дочери, Марианны, родившейся в 1893 году, то она еще слишком мала. Шоссон пока не задумывается о ее грядущей участи.

Нехватка Эрнеста, любившего свою семью не меньше, чем музыку, будет ощущаться на всех свадьбах. Замуж выйдут только две из его дочерей, но обе пойдут к алтарю без него. Первой, в 1901 году, замуж выйдет Этьеннетта. Ее мужем станет Жан Лероль, молодой депутат, сын Поля и племянник Анри, что укрепит связи дружественных семейств, множащиеся от поколения к поколению. Марианна спустя много лет станет женой Гастона Жюлиа, инвалида, получившего ранение в лицо во время Первой мировой войны, будущего ученого. Шоссон не был с ним знаком. Анни, самая хрупкая из всех, останется одинокой, но переживет всех остальных.

Весной 1899 года Шоссон традиционно арендовал виллу, на этот раз в Лимэ, неподалеку от Манта. Когда-то там останавливался Коро.

Вилла расположена в очень живописном месте, которое навевает ему воспоминания о Тоскане: невысокие холмы, пологие склоны, светлые тропки, не заслоняющие горизонт деревья. Внизу течет Сена. Один день сменяет другой, слышатся крики и смех детей, композитор наслаждается присутствием любимой жены. Остальные члены семьи и друзья еще не приехали: ожидают семью Лероль и Мари Фонтен — Артюр, как обычно, занят делами в Париже. Надеются также, что приедут супруги Дени. Шоссон, не теряя времени, сочиняет музыку, насколько позволяют силы. Работа над «Квартетом» продвигается, не доставляя ему особых волнений. Ежевечерне около шести он позволяет себе перед ужином прокатиться на велосипеде.

10 июня, закончив работу, он предлагает Этьеннетте отправиться на прогулку. Он любит ездить вместе с дочерью. Они садятся на велосипеды, Этьеннетта, обгоняя его, спускается по аллее и первой выезжает за ворота. Ей не привыкать: Шоссон, так же как Лероль или Ренуар, другие ее «поклонники», отнюдь не велогонщик. Старшее поколение лишь начинает привыкать к физическим упражнениям.

Этьеннетта набирает скорость, следуя обычным путем и вдыхая ароматы просыпающегося лета. Жарко. С удовольствием крутя педали, она на мгновение забывает об отце, который теперь, должно быть, остался далеко позади. Обернувшись, она не видит его. Возможно, он скрыт за поворотом. Этьеннетта останавливается. Потом, не дождавшись, возвращается. И наконец находит его.

Он даже не выехал за ворота. По так и не выясненной причине — несчастный случай? рассеянность? секундное недомогание? — он упал с велосипеда и разбил голову об один из столбов, стоящих на входе в усадьбу. Приблизившись, Этьеннетта видит, что ее отец лежит на земле без признаков жизни. Его правый висок в крови.

Жанна, уезжавшая за покупками в город, узнает ужасную новость только вечером, вернувшись на виллу. По недавно установленному телефону новость сразу же передают Леролю и Дени, которые вместе ужинают на авеню Дюкен. Они со своими домочадцами приедут в Лимэ на следующий день.

Смерть Эрнеста Шоссона стала первой в череде семейных трагедий. Во внезапно сгустившейся атмосфере сердца всех причастных застыли — внезапно пришло понимание, что самая нежная гармония может быть легко разрушена.

Погребальная месса состоялась 15 июня в церкви Сен-Франсуа-де-Саль, на улице Бремонтье, куда Эрнест Шоссон, глубоко верующий католик, обычно приходил помолиться. На кладбище Пер Лашез, где состоялись похороны, почтить память композитора пришли десятки друзей и знакомых, среди которых больше всего было людей искусства — музыкантов, художников и писателей. Удивляло лишь отсутствие Клода Дебюсси. Несмотря на настойчивость Пьера Луиса, удрученный Клод не пришел на похороны и даже отказался отправить письмо с соболезнованиями вдове. Дебюсси затаил злобу на Шоссона, который снисходительно относился почти ко всему, но не одобрял его любовных приключений, а еще более — обмана и лживых обещаний друзьям. Позднее Дебюсси все-таки отдал дань памяти Шоссону, посвятил ему одну из «Трех мелодий», написанных на стихи Верлена, общее восхищение которым их связывало.

Последнее письмо Шоссона, датированное днем его смерти, было адресовано ученику, молодому композитору Гюставу Самазею, которого волновало переложение квартета Бетховена для двух фортепиано. Ответив на этот чисто технический вопрос, Шоссон дает Самазею несколько советов личного свойства. В письме есть одна фраза, которую можно воспринимать как последний завет композитора. «Не отчаивайтесь, — писал Шоссон. — И продолжайте искать».

17 июня в Лондоне, в присутствии трех тысяч человек, Эжен Изаи мастерски играет «Поэму» Шоссона. Музыка, родившаяся из «Гимна торжествующей любви» и освобожденная от лишних деталей, околдовывает растроганных до слез зрителей.

Еще один близкий друг покойного композитора, Венсан д’Энди, продолжает добиваться постановки в Брюсселе «Короля Артура», оперы Шоссона, которой тот отдал столько лет и сил. Для достижения этой цели ему потребуется четыре года переговоров с дирекцией брюссельского театра Ла-Моннэ. Четыре года терпения и самопожертвования — д’Энди возражал, чтобы «Чужеземца», его собственную оперу, сыграли раньше произведения Шоссона, хотя Венсану обещали выпустить спектакль очень быстро. «Короля Артура» наконец сыграли — это случилось 30 ноября 1903 года. Дирижером на премьере выступил Сильвен Дюпюи, а спектакль закончился овацией восхищенных зрителей. Но Шоссон не увидел триумфального успеха своей оперы…

Тот же Венсан д’Энди, получив согласие долгое время возражавшей мадам Шоссон, приложит руку к незаконченному «Квартету»: «из самых лучших побуждений», по словам биографа и музыковеда Жана Галлуа, он «весело и не слишком быстро» закончит последнюю часть, создание которой было прервано смертью композитора.

Со смертью Шоссона семья погружается в траур. Для его супруги, детей, а также для племянников и племянниц эта утрата невосполнима. Жюли Мане, присутствовавшая на похоронах вместе со своими кузинами, пишет в дневнике о том, что и как они переживали. Сравнивая, она вспоминает, какими радостными выглядели все эти люди на свадьбе Ивонны, и говорит о собственных ощущениях в тот момент: «С каким удовольствием смотрела я на тех, кто жил, будто осененный счастьем. Как хотелось бы, чтобы счастливые всегда оставались счастливыми!» Через два дня, явившись выразить свои соболезнования на авеню Дюкен, где она долго разговаривает с Кристиной и мадам Лероль, Жюли подмечает, в какую скорбь те погружены. «Мой муж никогда не оправится от этого», — говорит ей мадам Лероль. И действительно, внезапная смерть Шоссона больше всего затронула Анри Лероля. Он потерял не только свояка, самого верного и близкого из своих друзей. Но, как поясняет его жена в разговоре с Жюли Мане, «истинного брата», человека, с которым он мог вести самый искренний диалог. Никто, и Лероль это осознаёт, не заменит ему Шоссона. Он оплакивает его, с каждым днем все больше ощущая его отсутствие. Дома пианино долгое время остается закрытым — оно тоже в трауре. Осиротевший Лероль стоит на краю пропасти уныния и отчаяния. На первый взгляд, вокруг него ничего не меняется, и тем не менее все уже не так, как прежде. Он потерял друга, благодаря которому его жизнь была глубже и богаче. Больше не с кем поделиться: разве другой может занять его место, разве кто-нибудь умеет слушать так же, как он, и так же понимать? С уходом Шоссона душа Лероля опустела. Никогда он не был так ужасно одинок.

После смерти Шоссона Лероль прекращает брать серьезные заказы. Он добровольно ставит крест на своей карьере. Бывая в деревне и созерцая любимые пейзажи, деревья, ручьи и источники, он по-прежнему пишет, чаще акварелью, но отказывается браться за крупные работы. Он не соглашается работать для общественных учреждений и церквей. Впрочем, время от времени он будет расписывать потолки, оставаясь верным давней привычке, но только для друзей, для близких людей. У него нет больше ни сил, ни желания продолжать заниматься творчеством за пределами своего круга. Только Шоссон мог внушить Леролю уверенность в себе, которой теперь он лишен… Впрочем, одно исключение было: в 1903 году Лероль, приглашенный Венсаном д’Энди, согласится написать декорации для постановки «Короля Артура» в Брюсселе. Подчеркивая меланхоличными картинами трагическую грацию оперы, он будет представлять, что в последний раз стоит рядом с умершим другом и общается. Но как без Шоссона мог бы он сопротивляться лукавым демонам сомнения? Вопросы о смысле существования стали его мучить с удвоенной силой. В 1899 году Лероль отворачивается от того, что было великой страстью его жизни, словно Шоссон унес с собой, в могилу на кладбище Пер Лашез, его призвание художника.