Девять драконов
Шрифт:
Доктор бессильно покачал головой.
— Ледяная дева вряд ли скажет что-нибудь из ряда вон выходящее в следующие пять минут, — согласился он. — Почему бы вам не остаться? Ну, Викки, давайте будем серьезной хоть ненадолго.
— Хорошо. Вы говорили, что все сходятся на том, что так много травм за один раз провоцируют нервный срыв, а я говорила, что недостаток общепринятых мнений состоит в том, что они не обязательно срабатывают в применении к конкретному человеку.
Доктор вздохнул. Они уже кружились вокруг этой темы и
— Послушайте, Виктория. Вы…
Она резко улыбнулась ему:
— Вы собираетесь быть строгим и неумолимым.
Доктор не улыбнулся в ответ.
Фиону беспокоило стабильное, «негибкое» выражение лица Викки. Она была умна и монументально замкнута — больше, чем когда-либо после несчастья, но язык ее тела, ее напряженная улыбка, ее руки, прижатые к груди, ее высоко и воинственно вскинутая, как у кобры, голова, прищуренные глаза создавали образ загнанного зверя или хрупкого контейнера, готового взорваться. На ней была излишне скромная ночная рубашка, подошедшая скорее бы монахине, чем хорошенькой незамужней женщине за тридцать, красивые белокурые волосы убраны в тугой узел. В любом случаем похоже, что она… да нет, она просто скоро взорвется, думала Фиона. Ее глаза встретились с глазами Фионы, и та не удивилась бы, если бы Викки внезапно разрыдалась или просто выбросилась из окна.
— Я собираюсь бытьстрогим, — сказал доктор. — Совершенно очевидно, что вы не намерены откровенничать с присутствующими, поэтому я просто перечислю то, что случилось с вами за прошедший год. А потом попрошу вас подумать, почему вы обнаруживаете меньше эмоций по поводу этих событий, чем по поводу этой охапки роз.
— Вы же знаете, что я не должна здесь торчать. Одно дело — раз в неделю просвечивать мою трещину, и совсем другое — мучить меня вопросами, на которые я не хочу отвечать.
— Нет, не должны, — согласился доктор мягко. — Но лучше поговорить сегодня, чем через месяц я увижу вас в смирительной рубашке.
— Вы действительно преувеличиваете, — запротестовала Викки. — Я вовсе не обнаруживаю меньше эмоций, чем всегда. Я такая, какая всегда. Спросите Фиону. Спросите девочек. Зачем вы задаете мне шаблонные вопросы?
— Тогда рассмешите меня.
Викки засмеялась:
— Предполагается, что это вы должны меня смешить.
— Тогда давайте смешить друг друга — пять минут, а потом я дам вам спокойно работать.
— Пять минут, — она посмотрела на свои часы.
Фиона ждала, что Викки скажет: «Поехали», а когда она не сделала этого, мысль, что Викки действительно хронометрирует речь врача, испугала ее.
Доктор взглянул на детей, потом поднял длинную тощую руку и подцепил все ее проблемы на свои почти люминесцентные желтые пальцы.
— Год Крысы был жестоким и грубым. Длительные отношения с вашим парнем порвались. Ваш бизнес в Нью-Йорке потерпел крах. Вы вернулись домой и увидели, как ваш брат погиб.
Викки смотрела сквозь него.
— Я что-нибудь упустил? — спросил доктор, явно провоцируя ее реакцию.
— Да. Переворот сводит меня с ума. Пять месяцев спустя после этого дня мы с вами, может, будем продолжать этот разговор в Монголии.
— Вы верите в это?
— Чей паспорт у васна руках?
— Я надеюсь на счастливый отдых на пенсии здесь, на острове Ламма.
— Но все же, чей у вас паспорт — просто на тот случай, если кто-нибудь из китайских бюрократов объявит остров Ламма трудовой колонией?
— Канадский, — ответил он. — Просто потому, что у меня там брат, это кажется мне благоразумным…
— Тогда вы согласитесь, что я, ответственная за судьбу семейного торгового хана, не могу не сходить с ума по поводу того, как не сойти с ума от талантов вершителей переворота.
— Вы подменяете сущность и начало вопроса. Вопрос был: почему от всего случившегося вы не выплакиваете себе глаза?
— Я не плакса, — сказала Викки легко. — Мой отец не одобрял это, и мама тоже. А раз это не одобрялось, это никому не было нужно. Вот я и не плакала.
— Плач — здоровое облегчение боли.
— Но это ничего не меняет.
— Что же тогда делать?
— Идти вперед, — сказала она твердо.
— Виктория, вы беспокоите меня. Это неестественно — не реагировать на такие катастрофические события.
Викки пожала плечами:
— Что вы хотите, чтобы я делала? Сломалась? Я не могу сломаться. Каждое несчастье, о котором вы говорили, — это лишняя причина идти вперед. Кто, черт возьми, будет заниматься делами моей семьи, если не я? Мой умерший брат? Мой умерший отец? Моя пьющая мать? Вы забыли упомянуть о ее беде, между прочим. Кто? Я, больше некому!
— Ваш брат Питер.
— Питер не сможет. Это разговор не для передачи дальше, между прочим, юные леди, — добавила она, строго взглянув в сторону широко раскрывших глаза дочерей Фионы.
— Да, тетя Викки.
— Да, тетя Викки.
— Я имела в виду и вас, док.
— Конечно, — сказал он натянуго. — Я ваш врач.
— Ненадолго, — усмехнулась она. — Мой терапевтзаверил, что меня выпишут со дня на день.
— Это еще более веская причина, чтобы надавить на вас, Виктория. Вы не должны уйти отсюда в броне из льда.
— Это — моя шотландская кровь, — парировала она, ища взглядом поддержки у Фионы. Но Фиона опустила глаза.
— Спасибо, я лечил многих шотландцев, — сказал доктор. — Не морочьте мне голову этой этнической чепухой.
— Я и не пытаюсь морочить вам голову, но ваши пять минут вышли, а моя боль вернулась. И мне в самом деле нужно возвращаться к работе, прежде чем эти каэнэровские бюрократы украдут наш хан.